Катастрофа - Быков Василь Владимирович - Страница 2

• Предыдущая
• 2/3
• Следующая

Уже совсем стало светло, и можно было идти к «Пункту приема стеклотары», занимать очередь. Без очереди там не пролезешь, люди злые, без похмелья с утра никого не пропустят к прилавку, не обращая внимания на то, знакомый ты или нет. На той неделе не пропустили и героя, хотя на стене давно висит объявление, что герои совсоюза и соцтруда обслуживаются без очереди. Тому тогда сказали: откуда видно, что ты герой? Мало ли что каждый может выдумать, а ты предъяви документы. Тот послушал и плюнул, после обеда, рассказывали, прислал жену бутылки сдавать. Но после обеда у приемщика уже закончились деньги. Вот такие теперь порядки…

Хорошо еще, что он, Казак, — не герой, не делец, не номенклатурщик, поэтому и обиды у него небольшие. Как и радости. И удачи. Чтобы вот только хватило на одну бутылочку…

Пока Казаку везло. Правда, пункт был еще закрыт, но очередь у дверей собралась небольшая — человек десять. Большинство из них стояли молча, слушая, как две бабы потихоньку рассказывали друг дружке о своих мужиках: и пьют, и бьют, и за детьми не смотрят, и еще много чего. Казак не любил эти разговоры, сам мог кое-что рассказать о таких вот бабах. Хотя бы о своей жене, которая выжила его из квартиры да еще под суд подвела… Он в это время с интересом слушал радио. Через закрытые двери был слышен голос, сообщающий о землетрясении где-то на Востоке, о гибели людей, о потерях в сотни миллионов долларов. Это была катастрофа, и люди в очереди притихли от этой новости, даже вроде бы подобрели.

Казаку посчастливилось и закурить, может, впервые за последние недели. Стоявший рядом молодой парень, еще пьяноватый, видимо, после вчерашнего, с большим чубом волос и громким голосом кого-то очень напоминал, а кого — Казак не мог припомнить, сколько ни всматривался в него. Парень заметил это.

— Дед, чего присматриваешься? Или поставить хочешь? Не откажусь…

— Да нет… Так…

— За так ничего не дают. Только побить могут, понял? На, закури…

И парень закурил сам и протянул ему вонючую «Приму», от которой Казак уже почти отвык за то время, что болел…

Но вот открылись железные двери. Приемщик — грузин или армянин — работал живо, из корзин у баб выкинул несколько темных бутылок от импортных напитков: таких не принимаем. И Казак порадовался, что у него все беленькие, отечественные. Но и ему пришла очередь расстроиться. Молочную приемщик решительно отодвинул в сторону: отбито рыльце. Казак огорчился: столько мыл, старался… Но шесть остальных прошли без упреков, он получил неплохие деньги и, зажав их в кулаке, вышел из приемного пункта.

— Тюня, ах ты!

Сучечка все время ждала его, пока он сдавал бутылки. Но он знал, что к людям она никогда не приближалась, люди нередко обижали ее, думали, что она больная. Известно, кому приятен любой больной — человек или собака? Но Тюня не больная, просто облезлая немного, зато она умная и может посочувствовать. Казак любил ее. Было бы только чем кормить…

Сначала по двору, потом через улицу он направился к «Гастроному». И тут вдруг вспомнил того знакомого — Солодуха! На Солодуху, вот на кого похож парень, который дал ему закурить, и голосом, и всей фигурой… Конечно, это не Солодуха, тот навряд ли живой… Но тогда он был точно таким же, с большим чубом волос, не комсостав, конечно, был мобилизован, как и Казак. Тогда Казак не был никаким ни казаком, ни кавалеристом даже, только ездовым артбатареи. А когда их взяли в плен, стал просто военнопленный, гефтлинг, если по-немецки. И бывает же такое, никогда не подумал бы, что два разных человека могут быть так похожи… А тогда… Привезли им, голодным, неделю ничего не евшим, какую-то бурду в полевой кухне, построили всех в очередь, а наливать нет во что. Ни у кого ничего нет. Хочешь есть — хоть пригоршни подставляй. Некоторые так и сделали. Кроме этого подставляли каски, полы палаток, даже края гимнастерки; бурда та выливается, не успеешь донести — нет ничего. Тогда этот чубатый снимает с ноги ботинок, подставляет — наливай. Сразу вобрал в себя налитое — что там, один черпак, потом дал ему: держи, земляк, я подожду. И он попользовался тем ботинком, потому что у самого были сапоги. Тогда они и познакомились. И в самом деле оказались земляками. Солодуха был из Лепельщины. А проблему посуды решили просто: поменялись. Он отдал Солодухе свой сапог с одной ноги, а взял себе этот ботинок. Видимо, оба выглядели не очень, да кто там смотрел на это. Лишь бы выжить… Вообще Солодуха был хорошим другом, только что стало с ним? Такие долго не живут…

Занятый воспоминаниями и собственной заботой, Казак шел в «Гастроном». Сзади, не отставая, бежала послушная Тюня. Бутылочка, конечно, вещь соблазнительная, только употребить ее надо было достойно. И тут возникала проблема. Не будет же он пить один. Да и много ему не надо, уже не те возможности, как когда-то. Теперь можно взять ну граммов сто или сто пятьдесят, если с закуской. Раньше, бывало, мог больше. Как на этот вопрос отвечал его друг Головкин: а сколько дадут, столько и выпью. Но Головкина уже нет, а он еще коптит землю — зачем только? Да вот еще Тюня, она должна помнить Головкина, он тоже опекал ее. Однажды даже напоил ее — вот было смеху!.. А может, пригласить Жердину, у нее будет чем закусить и вообще… Если подумать, то женщина она неплохая, сочувственная даже. Правда, пока трезвая. А когда выпьет, ругается, как портовый грузчик. Но не злая, быстро отходит. Наверно, так и надо сделать — вдвоем с Жердиной встретить Новый год. Какой? Говорят, вроде бы двухтысячный. Впрочем, Казаку все равно, какой.

— Тюня, не ходи! — строго сказал он сучке, когда они подошли к магазину.

И она поняла, сразу же опустилась задком на утоптанный перед ступеньками снег, уставившись на Казака преданным взглядом. Она уже знала: надо ждать.

В гастрономе было тепло и уютно, не то что в церкви, куда Казак иногда заходил погреться. Отсюда, казалось, он бы никогда и не уходил. Но где там — здесь его тоже знали, и толстая уборщица в синем халате сразу насторожилась, увидав его. Но далеко в магазин он не пошел, его интересовал только первый отдел. Сначала надо было узнать цену. За время, пока он сюда не заходил, цены, конечно же, поднялись, и сколько теперь стоит бутылка, было неизвестно. Раньше вот были четвертинки, и трудовому человеку было очень удобно. Но сейчас их нет, вывели. Бери поллитра. А если денег не хватает? Не идти же в ресторан покупать стопочку: кто его пустит туда в такой одежде?

Так то и случилось, чего он боялся: водка подорожала! Людей у прилавка было немного, все быстро отоваривались и выбегали на улицу. А он стал в сторонку и начал подсчет своей наличности. Того, что он достал из заначки, да вместе с бутылочными на поллитра нехватало. Нехватало совсем немного, но разве та выдра за решеткой даст? Он знал, что она за рубль удушит, особенно такого, как он, хотя у нее тех «зайчиков» вон сколько, целая коробка под прилавком. В кассе не умещаются.

А он так надеялся… Что же делать?

К прилавку за железной решеткой подходили и отбегали люди, в основном мужчины. Все торопливо брали бутылку или две и, засунув их в карманы или в сумки, выходили на улицу. Казак думал, что кто-нибудь, как когда-то, предложит ему «на троих». Но никто и не собирался делать это, многие даже не смотрели на него. В окно было видно, как к магазину подъехала черная иномарка, из которой вышел стройный молодой мужчина, без шапки, с белым шарфиком на шее. Он тоже торопливо купил две бутылки «Кристалла» и еще какую-то бутылку красноватого питья. Все это он аккуратно составил в плоский чемоданчик. И когда замкнул его, встретился взглядом с Казаком.

— А, это вы? Привет…

Казак молча смотрел в красивое молодое лицо с подстриженными усиками, старался узнать, кто это, но не узнавал.

— Помню, помню, — продолжал мужчина, — как дуб на даче сажали. Хорошо посадили, вымахал выше крыши. Легкая рука, значит. А что стоите? А, нехватает, ясно… Сколько?

Казак все молчал, а мужчина неожиданно достал кошелек, кожаный, с блестящей металлической застежкой.

• Предыдущая
• 2/3
• Следующая