Акселерандо - Стросс Чарлз - Страница 32

«Я старею» - бормочет мужчина. «Я замедляюсь».

«Не там, где это в счет» - отвечает женщина, нежно сжимая его правую ягодицу.

«Но это так» - говорит он. «Частицы меня, которые еще живут в этой старой голове... Сколько ты знаешь типов процессоров, которые еще в работе через тридцать с лишним лет после появления на свет?»

«Ты снова думаешь об имплантах» - осторожно говорит она. Кот помнит: это деликатная тема. Из устройств, помогающих слепцам видеть, а аутистам говорить, импланты превратились в предмет первой необходимости. Любому, кто хочет жить настоящим, без них никак. Но мужчина упрямится. «Это уже не так рискованно» - убеждает она. «Прошло время, когда можно было ими все запороть, а на крайний случай всегда есть кофакторы роста нервных клеток и дешевые стволовые клетки. Я уверена, кто-нибудь из твоих спонсоров может устроить тебе неплохую страховку».

«Тс-с. Я еще думаю». Он долгое время ничего не говорит. «Вчера я не был собой. Я был кем-то еще. Кем-то слишком медленным, чтобы идти вровень. Это заставляет на все посмотреть по-иному… Я стал бояться потерять биологическую гибкость, оказаться запертым в устаревающем содержимом собственного черепа, пока все вокруг продолжает идти вперед. И какая часть меня, так или иначе, живет вне моей головы?» Один из его внешних потоков генерирует анимированную картинку, и кидает в ее мысленный взор. Она улыбается шутке. «Да уж, перекрестная тренировка с новым интерфейсом будет непростой».

«Ты справишься» - предсказывает она. «Всегда можно раздобыть аккуратненький рецепт на новотропин-Б». Это — сконструированный для геронтологических клиник рецептор-агонист, который в смеси с метилендиоксиметамфетамином используется в составе уличного коктейля Чуствачуд. «Он поддержит концентрацию внимания, пока ты будешь тренироваться, ну а дальше...»

«Что же это такое — эта новая жизнь, если даже я не могу справиться с темпом изменений?» - жалобно спрашивает он у потолка.

Кот, возмущенный его антропоцентризмом, машет хвостом.

«Ты - мой футурологический волнорез» - говорит она, смеясь, и накрывает его член рукой. Большинство ее текущих процессов — чисто биологические, замечает кот. Разве только, судя всплескам подключения сторонних ресурсов, она сейчас задействует немного биосети для работы [email protected][134], одного из распределенных дешифраторов, работающих над инопланетной грамматикой послания – которое, по догадкам Манфреда, может иметь собственные права на гражданство.

Подчиняясь позыву, который он не в состоянии четко выразить, кот посылает электронную вибриссу через ближайший маршрутизатор. У киберзверя есть пароли Манфреда, ведь тот считал доверие к Айнеко чем-то самим собой разумеющимся. Ну и неосмотрительно же это: манфредова бывшая жена имела с ним тайные делишки, а чего уж говорить обо всех впитанных в юности котятах... Кот туннелирует сквозь тьму и крадется один по Сети.

«Просто подумай о тех, кто не может приспособиться» - говорит Манфред. В его голосе чувствуется скрытая тревога.

«Пытаюсь не думать» - ее передергивает. «Тебе тридцать, и ты замедляешься. А что с молодыми? Как они-то справляются?»

«У меня есть дочка. Ей сто шестьдесят миллионов секунд. Могу разузнать... Если Памела позволит мне поговорить с ней». В его голосе слышится отзвук старой боли.

«Не ходи туда, Манфред. Пожалуйста». Манфред так и не выбросил это из головы, несмотря ни на что. Амбер всегда будет связкой, удерживать его на широкой орбите вокруг Памелы.

Кот слышит песни омаров, несущиеся сквозь пустоту из далекой дали - поток данных, которые шлет их кометный дом в своем плавании через астероидный пояс во внешнюю тьму, к ледяной гавани за орбитой Нептуна. Омары поют о покинутом, и об оставшихся в прошлом. Они поют свою печальную песнь о разуме, слишком медленном и хрупком, чтобы поспевать за яростным маршем перемен, чтобы выстоять в их ревущей песчаной буре, которая настолько источила мир людей, что все, за что бы они могли ухватиться, иззубрилось и крошится…

Омары остаются позади, и кот стучится в анонимный сервер распределенной сети — в голографическую файловую сокровищницу, рассеянную по миллиону тайников и полную неуничтожимых секретов и сплетен. Навести в ней порядок никому не под силу, что уж там - вычистить. Дневники, песни, фильмы, пиратские копии последних хитов Болливуда... Кот крадется дальше, мимо всего этого, разыскивая окончательный образец. Хватает его — крохотный сбой на дисплеях очков Манфреда был единственным, что могли бы заметить оба человека — и тащит добычу домой, где поглощает ее и сравнивает ее с тем образцом, что анализирует метакортекс Аннетт.

«Прости, любимая. Мне иногда кажется...» Манфред вздыхает. «Старение — это процесс, который отсекает возможности за твоей спиной. Я уже недостаточно юн. Я потерял динамический оптимизм».

Образец с пиратского сервера не совпадает с тем, над которым работает Аннетт.

«Ты вернешь его» - тихо уверяет она его, скользя ладонью по его коже. «К тому же – ты все еще расстроен из-за того, что тебя ограбили. И это пройдет. Увидишь».

«Ага». Он наконец расслабляется, ощутив, как придает уверенности в себе осознание собственной воли. «Я справлюсь с этим. Так или иначе. А может, кто-нибудь, кто помнит, как был мной, справится».

Сидящий в темноте Айнеко обнажает клыки в тихой усмешке. Подчиняясь глубоко заложенному в его “железо” стремлению вмешаться, он делает и копию послания, над которым работает Аннетт. У нее - копия номер два, та запись послания, принятого сетью дальней космической связи, которую удерживают Европейское космическое агентство и прочие большие шишки. Пробуждается еще один глубоко спрятанный поток, и Айнеко принимается исследовать посылку с такой точки зрения, которая не знакома еще никому из людей. А потом пучок запущенных на абстрактной виртуальной машине процессов задает ему вопрос, который нельзя выразить с помощью ни одной из человеческих грамматических систем. Наблюдай и жди, отвечает он своему пассажиру. «До них дойдет, чем мы являемся, они поймут… рано или поздно».

Жизнь – это процесс, который можно абстрагировать от носителей и содержимого.

Джон фон Нейман

Астероид крутит Барни: он поет о любви на высших рубежах, о влечении материи к репликаторам, и о дружбе к нуждающимся миллиардам Тихоокеанского Рубежа. «Я люблю тебя» - мурлыкает он на ухо Амбер, пока она примеривается, как бы поточнее ухватить его, - «дай мне покрепче тебя обнять...»

В доле световой секунды от астероида Амбер прикрепляет гроздь курсоров к сигналу, обучает их сообща следить за его допплеровским сдвигом, и считывает орбитальные параметры. «Погнали» - говорит она. В середине ее поля зрения кружится и подпрыгивает пурпурный мультяшный динозавр, подбрасывая над головой трость в форме соломинки от коктейля с алмазным набалдашником. «Обнимашки! Я поймала астероид!» - ухмыляется Амбер. Где-то позади нее в стыковочном кольце гулким скрипом отдается импульс двигателей холодного выхлопа, и неуклюжий корабль-ферма начинает разворачиваться, устанавливая точную ориентацию относительно скалы Барни. Амбер сознательно гасит свой энтузиазм – не дело быть настолько восторженной в свободном полете – и импланты с жадностью поглощают избыток нейротрансмиттера в ее синапсах, пока естественный обратный захват еще не смог вступить в дело. Но все равно хочется встать на руки и кружиться, петь и плясать: это ее астероид, она любит его, и она подарит ему жизнь.

Рабочее пространство комнаты Амбер полно всяческих вещей, которые, возможно, не очень к месту на космическом корабле. Здесь постеры с мальчиками из нового ливанского бой-бэнда, крутящимися и вертящимися в своих повседневных гламурных делах. Здесь спальный мешок с целой мантией грязного белья, аккрецировавшего[135] из окружающего пространства - он протягивает повсюду свои стропы-щупальца, как огромная неодушевленная гидра. Робо-пылесосы редко когда осмеливаются заглянуть в отсек молодежи... Одна стена снова и снова прокручивает симуляцию предполагаемого конструкционного цикла Поселения-1, большой туманной сферы с сияющим ядром, в строительстве которой Амбер и принимает участие. Три из четырех кавайных кукол, маленьких и раскрашенных пастелью, шагают по экватору сферы многомиллионнокилометровыми шагами. А между вентиляционной шахтой и шкафом с одеждой свернулся кот ее отца, и издает высокое мелодичное похрапыванье.