Большая восьмерка: цена вхождения - Уткин Анатолий Иванович - Страница 8

Новый советский лидер с самого начала поразил американцев тем, что говорил не об интересах собственного государства, которые он призван был охранять, а выступал в некой роли Христа, пекущегося «о благе всего человечества». Что это, попытка дипломатически обойти Америку? Или неуемное эго дорвавшегося до высшей власти политика? Небольшой, но высокопоставленной американской делегации не так уж часто приходилось встречаться с политиком, который как бы не любил все мелкое и готов был тратить свое время лишь на глобальные решения.

И что удивительно, он с самого начала как бы извинялся. Он не задавал вопросы, что американцы делают на всех континентах и во всех океанах, что делают США на базах, окруживших весь Советский Союз. Напротив, он словно оправдывался за величину своей огромной страны. «У СССР нет экспансионистских амбиций. У него есть ресурсы на многие столетия — людские, естественные ресурсы, огромная территория». Не правы те американские деятели, которые «сваливают все на Москву. У нас нет территориальных претензий к Соединенным Штатам даже в отношении Аляски и Русского Холма в Сан-Франциско».

Горбачев сделал обзор советско-американских отношений за все годы «холодной войны». Его особенно интересовал детант конца 1960 — начала 1970-х годов. Заметим, что американские собеседники не сокрушались по поводу угасшей разрядки напряженности, это делал тот, кого американская пропаганда изображала атакующей стороной, фактическим мировым агрессором. Горбачев в лицо сказал Бушу и Шульцу, что «наступил уникальный момент. Я готов возвратить советско-американские отношения в нормальное русло»¹³. Неудивительно, что после беседы госсекретарь Шульц сказал вице-президенту Джорджу Бушу, что «в Горбачеве мы имеем совершенно особый тип лидера, невиданный прежде».

В администрации Рональда Рейгана не было более значительного специалиста по Советскому Союзу, чем работавший в аппарате Совета Безопасности Джек Мэтлок, которого в конечном счете Вашингтон и направил послом в Москву. Что было на уме у американского посла, когда он видел нового советского лидера и его быстро обновляющееся окружение? Спустя десять лет он напишет: «Хотя я считал реформу советской системы абсолютно необходимой, я признавал, что было бы ошибкой открыто провозгласить такую цель. Исходя из гордости и многого другого, они отвергли бы любые попытки предъявить требования об изменении их системы ради достижения соглашения с нами. Это заблокировало бы переговоры. Должен был быть найден окольный путь. Такой путь стал возможен ввиду растущего давления на советских лидеров открыть страну и децентрализовать контроль над обществом. Я был убежден, что открытые границы, свободный поток информации, установление демократических институтов произведут фундаментальные перемены в советской системе; но любой лидер, который становился на путь реформ, должен будет адаптироваться к большей открытости ради увеличения общественной эффективности. Поэтому мы должны были основывать свой курс на том, что советские лидеры на определенном этапе могут воспринять курс на большую открытость, на понижение «железного занавеса» и введения гарантий некоторых гражданских прав. Такие реформы могли бы стать самодовлеющими — стоило их только начать, — и было бы трудно обратить их вспять без крупных экономических и политических потрясений. Так Советский Союз мог бы, в конечном счете, измениться, даже если это не входило в первоначальные расчеты его руководства»¹⁴.

Что-то показалось привлекательным американцам уже на этом этапе; Буш советовал пригласить Горбачева в Соединенные Штаты. Белый дом последовал совету. Через две недели Горбачев ответил согласием в принципе, но конкретное определение времени визита заняло еще несколько месяцев. При этом Рейган приглашал нового советского лидера в Вашингтон, а тот соглашался на встречу только в Москве.

Именно на этом этапе Запад удивил новый византизм в Кремле. В июле 1985 г. — за день до оглашения согласия на встречу с американцами (в Женеве) — из советской политики был эффективно исключен ведущий советский дипломат эпохи, А.А. Громыко. Номинально он был назначен на более высокий пост Председателя президиума Верховного Совета СССР. Вместо него министром иностранных дел был назначен глава компартии Грузии Э.А. Шеварднадзе, не имевший никакого опыта на международной арене.

Посол Мэтлок отметил в донесении в Государственный департамент, что Шеварднадзе до сих пор отличился лишь в одном: по мере нарастания еврейской эмиграции из СССР в 1970-е годы численность евреев, выезжавших из советской Грузии пропорционально была выше, чем показатели любой другой республики. Эмигранты из Грузии в США и Израиле отмечали, что Шеварднадзе с легкостью давал выездные визы, как бы стимулируя выезд еврейской общины из Грузии. Он был неожиданно мягок в обращении с грузинскими студентами, требовавшими провозглашения грузинского языка официальным языком своей республики. Он был непреклонен лишь в отказе на просьбы абхазцев вступить в Российскую Федерацию.

Дальнейшее западным наблюдателям стало напоминать петровскую неистребимую страсть к ученью, ученым людям и Немецкой слободе как предпосылки великого этапа перемен в русской истории, кремль испытывал недоумение и интерес в отношении новых военных программ президента Рейгана, и Михаил Горбачев произвел неизгладимое впечатление на группу связанных с изучением космоса ученых, равно как и ведущих экономистов страны. Сагдеев рассказывал Хедрику Смиту о необычности поведения самого молодого члена Политбюро: «С нами, учеными, обращаются как с важными фигурами — это было бы невозможно без личного участия Горбачева. Мы объясняли ему значимость «Зведных войн» Рейгана. Наша первая письменная оценка идей Рейгана была сделана в августе 1983 г. Мы собрали совещательную группу в десять-пятнадцать человек»¹⁵.

Помимо «Звездных войн» Горбачева интересовала макроэкономика. Его знакомая академик Ирина Заславская привела вызывавшего трепет члена всемогущего Политбюро в круг академических ученых — Леонида Абалкина и Олега Богомолова, отличавшихся критикой в отношении затормозившей экономики и сиявших новым набором экономических идей. Евгений Велихов, разместившийся как вице-президент в старинном (екатерининских времен) бледножелтом здании Президиума Академии наук, был искренне удивлен непосредственностью, столь необычной у ученика сусловской школы, с которой член Политбюро взирал на новые персональные компьютеры. Велихов вспоминает: «Он был еще только секретарем, ответственным за сельское хозяйство. Я по телефону пригласил его приехать. Была суббота, свободный день. Он провел с нами целый день… После этого мы встречались часто и обсуждали многое, особенно военные проблемы».

Напомним и о том, что, к удивлению американцев, сияющий Горбачев, неистребимо жаждущий признания, потратил во время визита в Вашингтон в 1990 г. пять часов драгоценного времени на получение шести наград пяти общественных организаций (Награда Альберта Эйнштейна, Медаль Свободы Франклина Делано Рузвельта, награда Мартина Лютера Кинга, награда за Ненасильственный мир, награда «Личность в истории», Приз за международный мир. Кондолиза Райс «Представляю, как им там живется в Москве с таким количеством наград». Во время отдыха в Вашингтоне Горбачев проявил себя в метании подковы, за что в очередной раз был награжден к вящему своему удовольствию.

Американцы, судя по их мемуарам, были поражены, «как плохо Горбачев знал и понимал рыночную экономику. Например, он утверждал, что на Западе много коллективной собственности — например, корпораций. У Горбачева было очень туманное представление, а временами абсолютно неверное представление о капиталистической экономике»¹⁶. Невероятные суждения Горбачева периодически ставили в тупик его американских собеседников.