Большая восьмерка: цена вхождения - Уткин Анатолий Иванович - Страница 38

И все же покорность никогда не была абсолютной. Советские военные все больше проявляли недовольства в отношении министра иностранных дел Шеварднадзе, который, по их мнению, «проявлял чрезмерную готовность уступать американцам». Дело стало принимать характер открытых стычек на Политбюро между министром обороны маршалом Соколовым и Шеварднадзе. Более того, работа совместной рабочей комиссии представителей Министерства обороны и Министерства иностранных дел, созданной для разработки позиций к переговорам с США по разоруженческим вопросам, стала все чаще и чаще заходить в тупик Но при министре обороны Язове (сменившем Соколова) Шеварднадзе чувствовал себя на переговорах вольготнее и спокойнее… Сам Язов вообще был гораздо более податлив и послушен, чем Соколов»¹⁶².

А Горбачев шел своей дорогой. Он приказывает министерству обороны и Генеральному штабу изучить сокращения и пути их реализации новой оборонительной, ненаступательной доктрины, адаптированной к 1987 году. Такое же задание дано академическим институтам аналитического профиля. В июле 1988 г. Генеральный штаб уже обязывают создать конкретные планы односторонних сокращений численностью от нескольких сот тысяч до миллиона человек (В нескольких статьях маршал Ахромеев рассказывает об этой задействованности Генерального штаба в подготовке процесса последующих феноменальных сокращений в Европе¹⁶³.)

Предпосылкой внешнеполитической активности Горбачева было неоспоримое лидерство в собственной стране. Встретив сложности, он предпринимает весьма рискованную инициативу, он открывает «ящик Пандоры», закрытый большеви-камив1917 г. Для этого он созывает Девятнадцатую партийную конференцию. Без ее одобрения Горбачеву сложно было бы идти вперед в своем фантастическом крушении союзных с его страной блоков. Даже жестокая иллюзия нуждалась в голосах и поддержке наивных, циничных, непривычных, не смеющих протестовать — даже если речь шла о безопасности страны.

Чтобы купить поддержку делегатов партийной конференции, Горбачев перед ее началом передал партийным руководителям всех уровней руководство местными советами — то есть контроль над местной исполнительной властью. Невероятными ухищрениями и смелой тактикой Горбачев ослабил и партийный аппарат, и могучую бюрократию. В конечном счете местные политические силы окрепли, так как теперь они были выборными. Горбачев своими руками создает убийственную гонку: кто подойдет к историческому рубежу быстрее — обновленное горбачевское руководство в новой, еще неведомой стране, или страна не выдержит фантазий подлинно гоголевского персонажа.

Было решено, что в марте 1989 г. состоятся выборы на новый Съезд народных депутатов. А 25 июля 1988 г. состоялась научная конференция Министерства иностранных дел, на которой невиданной похвалой было окружено «новое мышление» в международных отношениях. На ней министр Шеварднадзе развил темы, только намеченные на 19-й партийной конференции. Шеварднадзе и его заместители озвучили новую систему безопасности страны, опору на политические методы решения противоречий, право наций на самоопределение, преобладание гражданских прав над классовыми, необходимость защиты национальных прав посредством достижения «баланса интересов».

Трудно представить себе что-либо иное, как не жалобы отдельных реалистов-дипломатов, когда вчитываешься в слова доклада Шеварднадзе: «Главные нововведения в сфере оборонительной политики должны проходить через Министерство иностранных дел, чтобы они юридически соответствовали существующим международным соглашениям и декларируемым политическим позициям»¹⁶⁴.

Девятнадцатая партийная конференция и очередной пленум ЦК подняли, но не смогли решить проблему соотношения полномочий союзного центра и отдельных республик Американские специалисты (скажем, Раймонд Гартхофф) сразу же обратили на это обстоятельство внимание¹⁶⁵. И последующие три года были буквально отравлены этим обстоятельством. Страна ринулась в обновление без плана и анализа, следуя проклятому русскому «авось», подталкиваемая безразличными холодными головами за рубежом.

Только «очистив» руководство от своих оппонентов и от испытывающих колебания, мог Горбачев броситься в пучину колоссальной внешнеполитической активности после лета 1988 года. Страна замерла, видя и фантастическую решимость ставропольца, и отсутствие у него праведных сомнений. Пока. Ведь только после Пленума ЦК КПСС 30 сентября Горбачев ощутил, что сзади его никто не держит. Громыко уже нет, а Ельцин еще не появился. Краткий миг всемогущества. Во благо ли использует его наш герой?

Но судьба свыше уже занесла карающую длань, когда Горбачев решил «искать взаимодействие между центральным правительством и республиками, разрешая взаимоотношения между национальностями на принципах ленинского интернационализма»¹⁶⁶. Пустая болтовня была еще позволительна некоторое время, но шагреневая кожа истории в данном случае начала сжиматься очень быстро.

Когда 3 июля 1988 года американский крейсер «Винсеннес» сбил иранский пассажирский самолет над Ормузским проливом (290 убитых), реакция Советского Союза не была похожа на истерию, охватившую Америку после сбитого по ошибке южнокорейского самолета. Представлявший советское руководство Геннадий Герасимов сказал, что «дикая антисоветская истерия, поднятая правительством США и массмедией по поводу южнокорейского самолета, является плохим примером, и мы не собираемся следовать ему»¹⁶⁷.

Выступая 16 сентября в Красноярске по поводу обвинений американской стороны в том, что построенный близ Красноярска большой радар является нарушением прежних договоренностей, Горбачев предложил превратить Красноярский радар в международный центр исследования космического пространства. Более того, после американских обвинений Горбачев согласился уничтожить две радарные станции — в Гомеле и в Москве. Но президент Рейган не преминул снова назвать Красноярский радар ярким примером нарушения Советским Союзом Договора о противоракетной обороне¹⁶⁸. Рейган до конца базировал свой внутриполитический авторитет на жестком противостоянии с Советским Союзом, и никакие уступки не смягчили антисоветского мировидения калифорнийского ястреба.

А вот северокавказского орла трудно было назвать непримиримым. Среди его ценностей выше мантии крестоносца было обольщение русской широтой и беззаботностью. Что лучше для страны — судить потомству, но в Горбачеве не было холодного и бесстрастного калькулирования, свойственного всей плеяде советских контрпартнеров — Никсону, Киссинджеру, Бжезинскому, Шульцу, Рейгану, Бушу-старшему.

У Горбачева была своя мантра, и сутью ее была страсть к признанию. Ничто не могло быть более привлекательно для Горбачева, чем вещать на арене Организации Объединенных наций. Его эго не могло испытывать более отрадных чувств, чем те, что он испытал, сидя в кресле специально приглашенного оратора. Сделает ли он свою речь беззубо-проходной, упустит ли шанс вызвать мировое волнение? Конечно же, нет.

Предшествующее поколение сделало Советскую армию самой большой военной силой в Европе. Не мудрено почему: 27 миллионов граждан нашей страны унесла страшная война, и ее участники сделали все возможное, чтобы военные базы чужих стран не приблизились к жизненным центрам самой большой жертвы XX века. Нужно было жить в особом космополитически-чиновничьем мире, чтобы утерять напрочь это чувство обеспокоенности за несправедливо обескровленную страну, за две в течение тридцати лет попытки Запада через Польшу-Словакию-Венгрию выйти на Великую Русскую равнину. Или в Ставрополе не помнили войны? Или сам Миша Горбачев не жил восемь месяцев под немцами? Что толку вспоминать об этом после 7 декабря 1988 года?

Михаил Горбачев, слепой баловень судьбы, любимец партийной машины, решил удивить мир широтой русской беспечности. Осевым в его выступлении в ООН было обещание сократить вооруженные силы СССР на полмиллиона человек в течение двух лет. При этом особо подчеркнуты были силы, распускаемые Советским Союзом в центральном секторе Восточной Европы. Здесь Горбачев обещал сократить шесть танковых дивизий, включая 50 тысяч военнослужащих и 5 тысяч танков. Именно столько хотел бы вывести ястреб — сенатор Сэм Нанн — после двусторонних переговоров и в результате двустороннего соглашения.