Сын Сталина - Земляной Андрей Борисович - Страница 52

– Но вы так молоды, неудивительно, что они были против…

– Насколько мне известно, Октавиан Август уже в пятнадцать лет был префектом Рима, а в восемнадцать участвовал в боевых действиях, а Мухаммад ибн Касим – великий полководец Арабского Халифата – принял командование армией в семнадцать. Да и в нашей, совсем недавней, истории были семнадцатилетние командиры полков. Так что я тут совсем не первый. Но надеюсь, что храбрые итальянские воины оставят нам хоть немного врагов, чтобы экспедиция была не напрасной.

Уже давно закончился завтрак, и стюарды убрали посуду со стола, а Муссолини всё сидел в кресле, глядя через окно салона на воды Чёрного моря. Джиованни Дольфин – личный секретарь дуче – мягко ступая по ковру, подошёл ближе и встал за правым плечом диктатора.

– Что скажешь?

– О молодом Сталине? – уточнил Дольфин и ненадолго задумался. – Превосходное образование, отлично воспитан, и с явным талантом командира. Вы видели, как его слушаются солдаты и офицеры, даже те, кто старше по возрасту? Придумать новый род войск, снаряжение и вооружение – это совсем не просто. У юноши несомненный талант к военному делу.

– А я думаю о другом. – Дуче, не оборачиваясь, взял со столика чашку с кофе и сделал глоток. – Он природный немец. Фон Беловы – известная военная фамилия в Германии. И вот такой мальчик попадает в окружение Сталина и становится ему приёмным сыном. Случайно? Нет, разумеется. В Германии фотографии с Беловым-Сталиным вырезают из газет и вешают на стену. Он почти полностью снял природный страх немцев перед огромной и страшной Россией, и теперь каждый немец знает, что там, в Москве, живёт такой Саша Белов-Сталин, приёмный сын великого Сталина. Словно тот усыновил всю Германию, понимаешь? И он действительно больше немец, чем русский. Педантичный, аккуратный. Не курит, практически не пьёт. Ценитель хорошего кофе. Но ему не хватает одной и весьма существенной детали.

– Какой, мой дуче? – секретарь подошёл ближе, так, чтобы видеть лицо Муссолини.

– Ему не хватает итальянской жены, дорогой Джиованни, – диктатор воздел указательный палец вверх. – Итальянская жена – это то, что сделает фон Белова идеальным связующим звеном между нами, немцами и русскими. Он будет понятен и близок всем нам, а его дети… О, за них разразится настоящая битва, – Муссолини негромко рассмеялся.

– И кого вы видите в качестве его жены? – Дольфин задумался. – Может, Марию Сфорци? Молода, хороша собой и прекрасно воспитана.

– Мыслишь в правильном направлении, – Муссолини кивнул. – Это должна быть не простушка с фермы, а настоящая итальянка с корнями и из хорошей семьи. Но вот скажи, ты видел его разминку утром? Любой из офицеров, что стояли рядом, хуже владеют своим телом, чем он. И значит, никаких комнатных девочек, годных лишь для украшения спальни. Это должна быть стройная, спортивная девушка, которая сможет быть рядом и на военном параде, и в светском салоне, и на стрельбище. Пальмиро Тольятти мне уже сообщил, что немцы начали охоту за мальчиком. Подсунули ему какую-то свою Лотхен или Гретхен. Но мы не должны отстать в этой гонке! – Муссолини до хруста сжал могучий кулак и потряс им, словно угрожая неведомым врагам. Но, как и все холерики, он быстро успокоился и, глубоко вздохнув, достал из кармашка часы и щёлкнул крышкой, посмотрев время.

– Напиши шифровку Сарфатти и Вентури.[163] Девочка, тринадцать-шестнадцать лет, католичка, из старших семей, обязательно в увлечениях спорт и знание пары-тройки языков, желательно немецкий и совсем идеально – русский. Ну и чтобы была хороша собой, разумеется, и знала, где нужно bacio, а где pompano.[164] Пусть начнёт поиски, а к нашему прибытию чтобы было хотя бы десять кандидаток. Там посмотрим.

Экспедиционный корпус высаживался с кораблей в порту Ассаб, расширенном и переоборудованном специально для приёма большого количества кораблей.

Пока портовые краны таскали технику и имущество корпуса, штаб уже обживал одно из зданий, отведённых итальянскими союзниками. Телефонные линии, радиосвязь, посты охраны и наблюдательные вышки – всё ставилось быстро, но без суеты.

Через три часа после прибытия в воздух поднялся самолёт-разведчик с фотоаппаратурой на борту, и на стол перед Будённым и Роммелем легли листы с высококачественными снимками.

Роммель слабо владел русским, а Будённый немецким – ещё хуже, но они бегло переговаривались через переводчика, успев привыкнуть к такому способу общения за время пути.

Командиры корпуса от командира батальона и выше собрались только к вечеру, кое-как разместив своих людей и технику, и сразу же возникло бурное обсуждение о способах войны и путях решения поставленной задачи. Корпусу предстояло опрокинуть тридцатитысячную группировку, что примерно соответствовало количеству людей в корпусе, но находящихся на более-менее подготовленных оборонительных позициях. И несмотря на то что армия Абиссинии была куда хуже вооружена и плохо обучена, терять людей в бесплодных атаках на пулемётные точки никому не хотелось.

Александр, надевший тропическую гимнастёрку светло-песочного цвета со знаками различия корпусного комиссара, что в общем соответствовало его статусу начальника особого отдела Центрального Комитета партии, сидел тихо в уголке и не отсвечивал, пока более опытные командиры ломали копья в спорах. Он внимательно просматривал снимки аэрофотосъёмки, не в силах понять: что именно его никак не отпускает от этого занятия?

За этим делом он не заметил, как командиры разошлись по подразделениям, а в комнате остались лишь Роммель с неизменной чашкой кофе в руке и Будённый, тихо попивавший чай. Оба внимательно поглядывали на него, но молчали.

Наконец Семён Михайлович решил окликнуть Александра:

– Нашёл чего, Саньча?

– А? – Белов с некоторым трудом сфокусировал взгляд на маршале. – Да вот не пойму. – Он подошёл к столу и выложил фотографии, словно игральные карты – веером, и коротким движением выдернул из середины один снимок.

– Это дорога Ассаб-Дессие-Аддис-Абеба. Вот тут их позиции, заслон, артбатарея и резерв. Вот ставка их князя, а дальше… – палец начал скользить вдоль линии дороги. – Дальше – пустота. – Он повторил всё то же самое по-немецки и пристально посмотрел на командиров.

Мгновенно поняв, что именно хочет сказать Александр, Эрвин Роммель начал вымерять расстояние по карте и задумчиво поднял голову:

– Семьсот тридцать километров. Лёгким танкам четыре дня марша.

– А нашим кэбээмкам – один день, – ответил Александр с улыбкой. – Точнее, часов восемь-девять в дороге. Даже мяукнуть никто не успеет. Каждая машина может взять восемь человек плюс тройной боезапас. Тридцать пять машин – почти триста человек. Плюс нужно будет обеспечить воздушную разведку и прикрытие, чтобы засады вовремя вскрывать. Много абиссинцы, конечно, не успеют, но что-то да соберут.

– В горах лётчикам будет тяжело… – Роммель, успевший уже повоевать в Альпах, вздохнул. – Но идея рабочая.

В расположение штурмового батальона он вернулся уже глубокой ночью и застал командиров рот, сидящих у небольшого костерка, мирно употреблявших водку из стеклянной бутылки.

Не чинясь, Александр сел и, с улыбкой оглядев командиров, чуть прищурился.

– Как, товарищи краскомы, есть желание немного пошалить?

– Ты это, командир. Тока скажи, – командир третьей роты старший лейтенант Денисенко хищно улыбнулся. – Мы же не окопники. Для чего нас так долго учили?

– Как остальные? – Александр обвёл всех взглядом. – Возьму с собой только добровольцев. – И видя, что отказников нет, довольно кивнул: – Добро. Сегодня не засиживайтесь, через три-пять дней вся техника и люди должны быть готовы к длинному маршу. Будем щупать негров за мягкое место.

Кивнув на прощание, он пошел к себе в комнату отсыпаться, а сидевшие у огня командиры переглянулись.