Золотое снадобье - Гроув С. И. - Страница 72

«Скоро стемнеет, – с сожалением говорит она. – Совсем я у тебя засиделась!»

Лесник поднимает на нее глаза, уже не чуточку грустные, а совсем даже горестные, и спрашивает:

«Тебе вправду нужно туда?»

Эдоли качает головой:

«Мне не хочется уходить, но я должна».

«Что ж, – говорит лесник, и лицо у него делается совсем похоронное, – я тебя провожу».

Они молча собрались в дорогу. Эдоли была совсем не рада разлуке, но не понимала, почему так горюет лесник. Неужто она не отыщет тропки на эту поляну? Неужто он ее в деревне не навестит? Почему бы им в самом скором времени не увидеться снова?..

Они долго шли через лес, по-прежнему молча. Только сосны шумели над головой, а нагие ветви дубов постукивали в ответ. Эдоли все вспоминала фэйри, пленивших ее накануне. Прежде она не задавалась вопросом, но теперь гадала: что их остановило у самой избушки, когда они легко могли схватить ускользающую добычу? И как это лесник просто идет себе через лес, ни о чем не тревожась? И вообще, как случилось, что он живет здесь, в чащобе, совсем один?

Тут Эдоли снизу вверх посмотрела на своего спутника… ан глядь – а его зеленый шерстяной плащ точно из листвы соткан… в точности как у фэйри. И кто бы знал, отчего это не особенно удивило ее? Посмотрела она на его сильные руки, отводившие в стороны ветки, – а они в пятнистом лесном свете такие белые-белые, даже зеленоватые. Между тем подходят они уже к самой опушке. Уже виднеются меж стволами зеленые увалы полей, что за лесом лежат.

«Постой», – говорит Эдоли.

Повернулся лесник к ней лицом… То же самое было лицо, знакомое, уже – любимое… ан изменилось! В глазах золотые блестки играют… А сколько печали!

«Как же ты мог?» – спрашивает Эдоли. Смотрит она с любовью и болью в лицо короля фэйри… и понимает наконец, первый раз в жизни, каково это – болеть любовной болезнью, сладкой и ранящей одновременно.

Он горестно смотрит на нее:

«Я не хотел».

«Почему было попросту не сказать?»

«Я знал: ты позабыла меня, – отвечает он. – Я не знал, как еще разбудить твою память. – Берет он ее руку в свою, бледную, с зелеными жилами, и видит она у него на пальце колечко. – Мы были тогда всего лишь детьми. Я не хотел принуждать тебя исполнять обещание, вот только сам забыть тебя так и не смог».

Смотрит Эдоли на кольцо, ужасается и понимает: он правду сказал. Те детские походы в лес, игры с фэйри, – стало быть, она их не выдумала! Вот, значит, чей образ столько лет незримо хранился у нее в сердце! И видит она: король фэйри чувствует то же. Оба и желают и не желают расторгать едва уловимую связь. Берет она его за руку, трогает волосяное колечко.

«Что будет, если я его разорву?»

«Откуда же мне знать, – говорит он, – колечко нас связывает, или мы связаны сами по себе, а это – лишь украшение?»

И тогда быстрым движением, боясь передумать, Эдоли склоняется над его рукой и перекусывает волоски, что некогда в детстве повила на палец юному королю фэйри. Бросила наземь – и смотрит ему в глаза: осерчает? Прочь отвернется? Чего еще худшего ждать?.. И видит перед собой лицо дровосека, что склонялся к ее рукам в избушке у очага. Весело он смеется, а в глазах восторг: славно я тебя удивил!

…Эррол умолк и стал задумчиво смотреть вперед. Потом покосился на Сенеку, чья тень падала ему на лицо.

– Сказке конец? – спросила София.

– Ага, – сказал сокольничий.

– И что она означает?

Эррол поскреб пальцами подбородок:

– А сама ты как думаешь?

– Я думаю, она о том, как опасно отдать свое сердце лесу, – без раздумий ответила Розмари. – Предаться с малолетства темной силе, непонятной и непостижимой!

– Значит, ты усмотрела в сказке предупреждение, – задумалась Златопрут. – Что ж, может, ты и права… А для меня она – о том, какую власть имеет позабытое нами. Что-то происходит, после истирается в памяти… но продолжает держать нас крепче всякой цепи. И я не стану говорить, что это всегда плохо.

– А по мне, она о доверии, – вставила София. – К людям. К собственному сердцу… Все, что делала Эдоли, было опасно и даже глупо, а чем кончилось? Счастьем!

– Доверие… – отозвалась Златопрут. – Возможно. Но о людях ли она? Я слышала много подобных историй и считаю, что зачастую они о старцах, хотя иной раз этого не заподозришь. Только вообразите могущественный зов леса и как он воздействовал на ничего не понимающую Эдоли! А еще, думается, сказка правдива, ведь так все на самом деле и происходит… Климы очень хорошо умеют действовать через нас!

Эррол покачал головой:

– А я-то думал, обыкновенная сказочка о любви…

– Кому другому рассказывай, – сухо заметила Розмари и указала вперед: – Твоя история помогла скоротать время. Еще примерно час – и граница!

– Позволительно спросить, – сказал сокольничий, – что, собственно, мы собираемся сделать, когда доберемся туда? Если я правильно понял карту шерифа, всякого, кто попробует ступить на уцелевшие клочки Авзентинии, лишает облика ветер Темной эпохи.

– Не ветер, – поправила Златопрут. – Смещение границы.

– Не суть важно, – сказал Эррол. – Главное то, что ты не можешь обратиться к этому климу, к Темной эпохе, и попросить пропустить нас. Теперь про карту Софии, вроде бы ведущую в Авзентинию. Розмари вот говорит, ее предсказания обязательно сбудутся. Допустим. Но что касается точности… Как там сказано? Типа выбор между Желаниями и Боязнью? Что-то сомнительно, чтобы на краю Темной эпохи указатель стоял.

– Я, вообще-то, думала об этом, – сказала София и вытащила из кармана драгоценную карту. – «Разделится путь, уводя либо в Крутогоры Боязни, либо в Низкие Дюны Желаний. Выберешь Дюны – не минуешь Горькой Пустыни, где не избегнешь и спуска в Пещеру Слепоты; оттуда навряд ли вернешься… А в Крутогорах Боязни все птицы, что золотом блещут, черными станут. Там обороной тебе – сокольничий и щебетунья…» – Девочка посмотрела на Эррола, потом на Розмари. – Боязнь и Желания… Кажется, до меня дошло, что тут сказано. Мы хотим достичь Авзентинии: велико искушение попытаться найти уцелевшие обрывки этой эпохи! Только это неверный путь. Помните, в карте Кабезы де Кабры Темная эпоха пожирала всякий пятачок, куда кто-то вставал? А вот Авзентиния ничем подобным не занималась.

– Я понимаю, о чем ты, – медленно проговорила Златопрут. – То, что побуждает Темную эпоху переместить границы, не побуждает к тому же самому Авзентинию!

– Когда я читала карту, – вдумчиво продолжала София, – я вроде бы уловила, чего хочет Темная эпоха. Людей! Авзентиния же хочет лишь своего. Вернуть земли, ей некогда принадлежавшие.

– Ты наблюдательна, София. Я об этом не думала, но ты, похоже, права!

– Всем нам жутко входить в Темную эпоху. Мне, по крайней мере, уж точно, – сворачивая карту, сказала София. – Но именно так нам следует поступить… То, что золотые птицы станут черными, наверное, значит, что Золотой Крест не последует за нами через границу… а вот четырехкрылы слетятся наверняка. Эррол, Розмари! Вы, наверно, и есть сокольничий и щебетунья! – Она улыбнулась. – Разок вы нас уже защитили.

– Полагаю, Золотой Крест в Темную эпоху правда не сунется, – согласилась Розмари. – Они охраняют границу и пытаются убивать четырехкрылов, которые вылетают на нашу сторону. Однако сами никогда туда не ходят. Если мы пересечем черту, они спишут нас как погибших!

– И решат, что сделали дело, – сказал Эррол. – Что ж, отлично! Не будем обходить Темную эпоху, прорвемся насквозь!

– В надежде, что худшими на нашем пути будут фэйри с острыми зубами, – тихо добавила Розмари. – А чего доброго, и красавец-лесник попадется.