Река духов - Маккаммон Роберт Рик - Страница 59

Он не помнил ничего. У нас есть дети? — спросил он ее однажды, думая о том, как печально, что он даже этого не помнит. И она ответила тогда: нет, но со временем будут.

А теперь это имя, которым его назвал Дальгрен. Мэтью Корбетт? И другое имя… Профессор Фэлл. Почему оба этих имени отзываются в нем, почему привлекают? Почему в ответ на них в его голове возникают болезненные вспышки, образы корабля, несущегося по волнам, оставляя позади полыхающий остров в сизых сумерках? И этот незнакомец… почему в связи с ним в памяти возникает белая карточка с кровавым отпечатком пальца?

Но эти образы не задерживались. Они слишком быстро ускользали, чтобы сконцентрировать на них внимание, но молодой человек знал, что они очень важны. Знал, что они рассказывают что-то о его прошлом, которое предстояло открыть для себя заново.

— Я люблю тебя Дэниел, — прошептала ему Куинн в глубоком сне.

— Я люблю тебя, Берри… — прошептал он в ответ, но не услышал самого себя. Куинн не проснулась.

Молодой человек не стал возвращаться на причал следующей ночью. И через день — тоже не стал, потому что Куинн переживала из-за его ночной прогулки. Она хватала его за руки и умоляла не уходить, потому что ей снились кошмары, в которых ее дорогой муж исчезал в дыму горящей лесной чащи, и после этого рядом с ней не оставалось даже его тени.

Следующей ночью они занимались любовью: мягко и нежно, как это делают любящие муж и жена. А когда Куинн уснула, Дэниел поцеловал ее в щеку, провел рукой по ее волосам и подумал, что не сможет остаться с нею до утра, потому что его самого сжигал изнутри пожар разгоревшихся сомнений. Пламя это было уже не остановить, оно не отпускало его ни на минуту. Он оделся, зажег свечу для фонаря, вышел из дома и вернулся на причал, где граф Антон Маннергейм Дальгрен уже ждал его.

— Ах, фот где ты! — сказал Дальгрен, сидя на краю пирса. — Я ждал тебя быстрее.

Молодой человек подошел к нему.

— Теплая ночь, — сказал он.

— А, йа, теплая. Я больше люблю холодные дни и еще больше холодные ночи. Я люблю снег и звук того, как он падает на дороги. Когда-нибудь я фернусь в Пруссию. Возмошно, ты поможешь мне?

— Отправившись с вами в Англию?

— Йа, так.

— Я еще раз повторяю, что я Дэниел Тейт. Я, — он остановился, потому что понял: у него нет никаких воспоминаний о том, как быть Дэниелом Тейтом, а те вспышки образов говорили ему о какой-то другой жизни, не имеющей никакого отношения к его нынешнему положению.

— Ты уже не так уферен, — сказал пруссак. — Иначе ты… не пришел бы сюда.

Он заметил, как поплавок сильным рывком ушел под воду.

— Ах! Поймал что-то! — Дальгрен вытянул небольшую серебристую рыбку, достаточную для того, чтобы приготовить ужин, снял ее с крючка и бросил в деревянное ведро рядом с другими такими же. Затем он насадил на крючок новую наживку и вновь запустил леску в воду. К реке он стоял так близко, что едва не наступал в нее своими ботинками.

— Вы не боитесь аллигаторов? — спросил Дэниел.

— Аллигаторы, — протянул пруссак со своим странным акцентом, — боятся меня.

— Но вы — боитесь этого Профессора Фэлла? Почему?

— Как я гофорил, я был замешан — не по своей фоле — в профальное дело. Но это ф прошлом, мой друг. Теперь он ищет тебя. И это будет прафильно, когда ты придешь к нему. Ты понимаешь? — Дальгрен улыбнулся названному Мэтью Корбетту широкой улыбкой, обнажившей серые зубы.

— Нет, я не понимаю.

— Ты знаешь теперь, что ты не Даниэль Тейт. Тебе не место здесь, как и мне. Ты это знаешь. Но… проблема ф том, что ты не помнишь, кто ты, и ты стараешься решить, можно ли доферять мне, йа?

— Я не уверен, что могу доверять тому, кто приставлял нож мне к горлу.

— Прости меня, я иногда быфаю… как это сказать?.. фспыльчив. И еще… — Дальгрен снова улыбнулся. — Мои манеры быфают плохими, — он снова сконцентрировался на рыбалке, словно находился здесь в одиночестве.

Дэниел решил подождать, пока его собеседник заговорит снова, но тот, похоже, не собирался, и молодой человек понял, что следующий ход за ним.

— Если допустить, что я поверил вам… тогда скажите мне, как мы познакомились? И где?

— Наши пути… — граф на минуту замолчал, подбирая слова из своего скудного запаса. — Пересеклись однажды. Я не могу сказать больше.

— Что я сделал такого для этого профессора, что он хочет наградить меня?

— Ты родился, — ответил Дальгрен.

— Повторюсь: вы, похоже, безумны.

— И я пофторюсь: надо садиться на корабль ф Англию со мной. Я за фсе заплачу. У тебя есть сумка для путешестфий и одежда?

— Я не поеду с вами в Англию, — вновь не согласился Дэниел. — Оставить жену? Нет.

— Тогда ты посфолишь этому разорфать себя на части, молодой сэр, — ухмыльнулся граф.

Дэнел нахмурился.

— Чему позволю разорвать себя на части?

— Незнанию того, кто ты на самом деле, — пожал плечами Дальгрен. — Может быть, ты помнишь маленькие кусочки. Фещи фозфращаются к тебе… но это может отнять годы… и, как я гофорил, это будет рвать тебя на части.

Дэниел ничего не сказал — он мог лишь смотреть в темноту внутри себя, которая, похоже, будет длиться вечно.

— Оно разрыфает тебя даже сейчас, — заключил Дальгрен. — Ах! Я думал… йа… поймал что-то еще!

— Доброй ночи, сэр, — сказал Дэниел и решил удалиться.

— Утром, — возвестил Дальгрен, добавляя еще одну рыбу к своему улову. — Я принесу тебе что-то из своего улова. Мы должны быть друзьями, йа?

Дэнил не ответил. Доски скрипели под его ногами, вокруг раздавалось кваканье лягушек, болото жило своей жизнью. Почему же тогда разум молодого человека наполняли образы мощеных каменных улиц большого города, полнящегося шумом повозок, ржанием лошадей, где кругом стоят такие знакомые магазины и таверны, названия которых он не мог вспомнить? Образы так быстро ускользали, что зацепиться за них было невозможно…

Лондон? Это был Лондон? Его настоящий дом, возможно?

Или… скорее… настоящий дом Мэтью Корбетта?

Если это было правдой, тогда неужели Куинн в самом деле выжила из ума, как утверждает граф? А если он был уже не первым Дэниелом Тейтом… то что же случилось с первым?

Тогда ты позволишь этому разорвать себя на части, молодой сэр.

Он боялся, что уже в полной мере позволил сомнениям разорвать себя на части: в нем словно уживалось два разума, два сердца и, похоже, две души. Одна хотела остаться здесь в качестве любящего мужа прекрасной девушки и учить детей читать и писать, но вторая…

Твоя жизнь — там, сказал граф Дальгрен.

Дэниел продолжал идти, подсвечивая себе путь фонарем, в голове болезненно пульсировали ускользающие воспоминания, а на плечи незримо давило что-то тяжелое.

Солнце едва поднялось над горизонтом. День обещал быть жарким, птицы уже вовсю пели в лесу.

Куинн готовила завтрак из яиц и кукурузных печений у очага и тихо напевала что-то себе под нос во время работы. На ней был фартук, повязанный поверх мужской рубашки, которая была сильно велика ей и которую Дэниел никогда не помнил, что носил.

Он сел за дубовый стол, выпил чашку чая и принялся наблюдать, как его жена с умиротворением трудится на кухне. Такая красивая и полная жизни…

В эту пятницу должны были проходить танцы, и она очень хотела туда пойти. Дэниел согласился, хотя и заверил, что с некоторыми особенно сложными танцевальными шагами ему может потребоваться помощь, потому что он не помнил, чтобы был хорошим танцором и не хотел позорить имя Тейтов при людях.

Итак, пока он сидел, потягивал свой чай и наблюдал за девушкой, в голове его крутилось множество вопросов, на которые у него не было ответа. Только она могла ответить на них, а нужда узнать эти ответы давила на Дэниела с невообразимой силой. Однако он понимал, что если задаст их, то на этот полный любви и счастья дом может упасть тень, и в глубине души понимал, что сам — полон этих теней. Молодой человек чувствовал, что тьма уже появилась здесь вместе с ним, что-то, что он не мог сбросить и пока… ему нужно было узнать — нет, он страстно желал это узнать — что именно так тяготило его. Это уже превращалось в одержимость.