Шаг во времени - Бэрбор Энн - Страница 2

• Предыдущая
• 2/57
• Следующая

Невольно она потрогала кулон на тонкой золотой цепочке и смежила веки. «Дерек», – перед внутренним взором возникли до боли родные густые завитки золотистых волос и глаза цвета морской синевы. Когда-то видела эти глаза, пылающие страстью; но позже с горечью наблюдала, как взгляд их становился холодней и как потом, в конце концов, застыло в них пустое равнодушие.

Стиснув кулон, она почти рада была, что его острые края врезались ей в ладонь. «Господи, – возмутилась она, – я же давно разделалась с этим! Так зачем же ношу этот символ недолговечной привязанности? Нет, это не память об ушедшей любви. Ношу, потому что красивый, – твердо решила она, – к тому же, он всегда напоминает мне, что любовь – лишь иллюзия, придуманная сентиментальными литераторами прошлого века. – Опустив кулон за вырез платья, собралась встать. – Хватит отдыхать. Вперед, Аманда!»

– О черт! – выругалась она вслух, спохватившись, что не расспросила этого «милосердного самаритянина», как выбраться отсюда. Взглянула на обложку брошюры. Написано: «Часовня Гросвенор, построена в 1730 году». Ей показалось знакомым это название; возможно, видела в своем путеводителе, который, к сожалению, опять забыла в гостинице. «Так, – принялась соображать она, – шла я по улице Северная Одли-стрит. Заболели ноги, стала искать пристанище и заметила эту часовню с милым садиком позади нее, а на соседнем здании была табличка «Публичная библиотека района Мейфэр». Значит, если пойду в том же направлении, то приду к площади Гросвенор-сквер, а оттуда до Оксфорд-стрит – рукой подать. Единственная проблема – продраться на двоих сквозь толпы людей, которых к вечеру всегда полно на этой улице. Вчера так толкнули, – вспомнила она, – что оступилась и чуть не грохнулась на булыжную мостовую».

Нежданно память воскресила картину, такую живую, что перехватило дыхание: Дерек тащит ее за руку по пляжу в Сан-Диего. Она неуклюже ковыляет за ним, а он хохочет, но с любовью, по-доброму подбадривая ее, и она старается изо всех сил, чтобы не испортить ему настроения.

Вернувшись к действительности, она ощутила прохладу и поняла, что уже почти стемнело. «Надо вернуться в гостиницу, лишь бы удалось найти дорогу к ней. Ну, возьму такси». Вцепившись в спину скамьи предыдущего ряда, попыталась подняться на ноги и, вдруг ощутив слезы на щеках, растерянно замерла. Накатила новая волна слабости, и Аманда бессильно осела. Церковные стены поплыли, и, запрокинув голову, она умоляюще прошептала:

– Смилуйся, помоги! Мне очень плохо...

Она опять попробовала встать, но в тот же момент притихшая головная боль взметнулась обжигающим вихрем. Аманда застонала, и эхо стона словно сдвинуло мрак церкви, он начал наступать на Аманду и обволакивать ее все плотнее и плотнее, пока не поглотил совсем в своих душных глубинах. И вдруг возник чистый луч света, исходящий будто из окна над алтарем, пронзил Аманду, и жгучая боль превратилась в непереносимую пытку. Чуть слышно охнув, она упала боком на скамью и погрузилась во тьму.

Лондон, 14 апреля 1815 г.

Граф Уильям Ашиндон был в гневе. У входа в часовню Гросвенор он с ходу осадил пару коней, пропустив мимо ушей страдальческие вскрики дамы, сидевшей рядом с ним в его щегольской одноколке. Слышал, как сзади остановился еще один экипаж, но, даже не обернувшись, спрыгнул наземь и двинулся к дверям церкви.

– Ну, пожалуйста, милорд!..

Опустив взор, он увидел умоляющие глаза Серены Бридж и тут же услышал тяжелую поступь ее мужа, Джереми, спешившего к ним.

– Пожалуйста, милорд, – повторила Серена, – позвольте нам – мне с мужем – самим уладить это.

– Верно, – пропыхтел Джереми, тряхнув растрепанной шевелюрой. – Не следует вашему сиятельству самому разбираться с этим... досадным происшествием.

– Не следует?! – взъярился граф. – Считаю, что при данных обстоятельствах мне не только следует, но даже необходимо разобраться во всем самому. А вы лучше заставьте помолчать эту визгливую плакальщицу! – и отвернулся, махнув на служанку, которая, уткнувшись лицом в передник, безутешно ревела в сторонке. Джереми не замедлил рявкнуть на несчастную девушку.

«О Господи, только этого не хватало, чтобы усугубить мое и без того жалкое положение, – подумал граф. – Месяцами противился настояниям поверенного проявить интерес к девице Бридж, но стоило лишь уступить, так вот к чему это привело! Еще не женат, но уже рогоносец».

Граф, конечно, не был сражен прямо в сердце, но его самолюбие было задето. Ведь одного того, что Аманда предпочла ему человека, типа Космо Саттерли, достаточно, чтобы из его сиятельства сделать посмешище в светском обществе. Он, разумеется, никогда особенно не считался с мнениями этих самозваных блюстителей нравственности, но данный случай выходит за все рамки. Когда он прибыл к Бриджам, чтобы сделать официальное предложение «предмету своего внимания» и вдруг узнал, что час назад эта девица сбежала к другому, он чуть не задохнулся от гнева и унижения. Внешне он, естественно, и виду не подал, оставаясь спокойным и корректным. И именно он учинил допрос злополучной служанке, из которого выяснилось, что Аманда удрала на свидание со своим милым в эту часовню. Это было полнейшей неожиданностью для него – как он заверил себя – и потому он так ошеломлен. Никаких иллюзий относительно своих личных достоинств он, конечно, не питал, ибо не мог слыть красавцем, да и светский опыт его минимален, а уж финансовое положение, – тут он даже хмыкнул. В последний раз, когда он посетил усадьбу Ашиндон, оставшись в пустынном, мрачном доме, он чувствовал себя каким-то привидением, царящим над руинами промотанного наследства. Остался, правда, древний и почетный титул Ашиндонов – весьма желанный товар для таких, как Джереми Бридж.

Аш полагал, что дворянство высокого ранга манит и красивую дочь Бриджа. Казалось, она благосклонно относится к его ухаживаниям – трепещет своими необычайными ресницами, неукоснительно хихикает над каждой шуткой. Но, очевидно, он ошибался.

Используя ее выходку как предлог, он с удовольствием прервал бы все эти многообещающие отношения, но нельзя. Слишком много надежд связано с предстоящим браком, а у него дела в таком плачевном состоянии, что впору отчаяться. «Тем не менее, охотно удавил бы эту глупую пигалицу, – кипел он внутри, решительно шагая к часовне. – Сидит там, обмирает, любовника ждет». Преследуемый по пятам четой Бриджей, он проскочил передний притвор, ворвался в церковь, обвел ее взглядом и мигом обнаружил то, что и предполагал, – она сидела в позе молитвенного ожидания, затаившись в дальнем углу. Серена Бридж ахнула за его спиной, Аманда вскочила и резко повернулась к ним, зашелестев шелковыми юбками. Губы ее раскрылись, приняв форму огромной буквы «О», изобразившей смесь удивления с отчаянием, и она невольно воздела руки, будто защищаясь. Но красивое личико внезапно исказилось от боли, она прижала ладони к вискам, застонала и рухнула на пол. Аш с трудом удержался от гневного окрика. «Думает, стоит свалиться в притворном обмороке – и ее не накажут?!» Он наклонился, взял ее на руки, грубо встряхнул и вдруг замер, затаив дыхание: лицо ее застыло в покое и по нему разлилась сероватая бледность. Он видел смерть многих людей и хорошо изучил ее признаки. Забыв о гневе, приложил ладонь к горлу Аманды и не ощутил никаких биений. Посмотрел на Серену и Джереми и удивился, как растеряны были их лица, какое страдание застыло в их глазах, но это его не разжалобило.

– Она... – начал граф, – мистер и миссис Бридж... боюсь, что ваша дочь... – и вдруг ему показалось, что она шевельнулась у него на руках; опустив взор, с изумлением увидел, как затрепетали ее ресницы и глаза открылись.

Очнувшись, Аманда сначала испытала неведомое ощущение надежности и защищенности, которое немедленно сменилось чувством неловкости, ибо она осознала, что разлеглась на руках у какого-то незнакомого мужчины. Завозившись, попыталась принять сидячее положение и с облегчением обнаружила, что они не наедине, а рядом присутствует пожилая пара вполне приличного вида. С не меньшим облегчением отметила, что и голова перестала болеть. Скользнула взглядом по груди мужчины, который все еще держал ее на руках, и лицо которого было так волнующе близко. «Боже милосердный, ну и наряд на нем, да и на этой парочке тоже! – всполошилась она про себя. – Неужели я впала в беспамятство посреди репетиции какой-то исторической постановки?»

• Предыдущая
• 2/57
• Следующая