Последний рассвет одиночества - Ситникова Людмила - Страница 6

Оксана тянула отца в комнату, Алла Леонидовна протестовала, а Людмила, вцепившись в спинку дивана, ждала реакции Виктора.

Реакции не последовало. Никакой!

Одарив Алимову очередной улыбкой, Виктор пошел за дочерью.

До конца дня Люда ходила по дому как сомнамбула, все в буквальном смысле валилось из рук. Еле дождавшись вечера, уложила Ниночку, рассказала крохе сказку, а затем заглянула в спальню Ксюши.

Оксана не спала. Глядела в потолок. Девочка проигнорировала приход няньки, продолжала сканировать взглядом причудливой формы тени, отбрасываемые ночником.

— Оксан…

— Уходи.

— Почему, я тебе не нравлюсь?

— Не знаю, — честно призналась Ксюша и впервые пристально посмотрела в глаза Алимовой.

— Я тебе неприятна?

— Вроде нет.

— Зачем же ты пытаешься лишить меня работы?

— О чем ты?

— Ну посуди сама, если в мои обязанности входит общение с тобой, а ты отгораживаешься, твоя бабушка в скором времени заставит меня уйти.

— Ты общаешься с Нинкой.

— Этого недостаточно.

— Я не виновата. Не люблю, когда за мной ходят по пятам и говорят, что делать. Мне хватает наставлений бабки, а тут еще ты.

После непродолжительной паузы Оксана спросила:

— Мой папа красивый?

— Почему спрашиваешь?

— Ответь.

— Ну… — Людмила невольно замялась. — Он привлекательный.

— Поклянись, что никогда не станешь к нему приставать!

Людмила молчала. Странная просьба десятилетнего ребенка выбила ее из колеи. Почему она просит именно об этом? Неспроста Оксана заговорила на эту тему. Значит, ранее уже были прецеденты, а может…

— Наташка приставала к папке, — прервала поток тревожных мыслей Оксана. — Я много раз видела, как она заходила к нему в кабинет и висла на шее.

— Наташка — ваша старая няня?

— Да. Она хотела понравиться папе, а он…

— А он? — громче обычного спросила Алимова.

— Папка любит только мою маму, а Наташка один раз без спроса примеряла ее платье. В мамину комнату, кроме меня, никто не заходит. Раньше папка долго там сидел, иногда плакал, а потом… перестал. Нинка маму совсем не знает, ведь по ее вине она умерла. Бабушка мне сама сказала, если бы Нинка не родилась, мама была бы жива.

— Твоя бабушка не права. Не обвиняй сестру в трагедии, Нина ни в чем не виновата. Слышишь меня, ни в чем!

Ксения повернулась на правый бок — лицом к Алимовой.

— Однажды, когда я сидела в комнате мамы, Наташка забежала туда и начала шарить в маминой шкатулке с драгоценностями. Потом открыла шкаф, достала черное платье и подбежала к зеркалу. Я стала кричать, чтобы она повесила платье на место, но Наташка отмахнулась. Она переоделась и долго крутилась у зеркала. Я плакала, кричала, а она… Сказала, если я проговорюсь папке или бабушке, мне не поздоровится. Она часто мне говорила о детском доме.

— О детском доме?

— Пугала, что папка может отдать туда нас с Нинкой, чтобы вздохнуть спокойно. Я не испугалась, вечером рассказала бабушке про платье — и Наташку выставили за дверь.

Люда попыталась обнять Ксюшу, но девочка отстранилась.

— Оксана, обещаю тебе, я никогда не притронусь к вещам твоей мамы. Никогда. И к папе твоему приставать не буду. Верь мне.

В следующую секунду с Оксаниных губ слетело то, чего Людмила никак не ожидала услышать.

— Ты красивая, — тихо молвил ребенок, глядя перед собой. — Намного красивее Наташки. Ты можешь понравиться папе, а я не хочу, чтобы он забывал маму. Не хочу!

— Оксан, ты действительно считаешь меня красивой?

— Я не считаю, я вижу, — ответила развитая не по годам дочь Леонтьева.

В коридоре послышался шум.

— Это папка!

Люда подбежала к двери.

— Спокойной ночи.

Ксюша не отреагировала.

— Оксан, моя мама говорит, что если даже люди находятся в ссоре, они всегда должны желать друг другу спокойной ночи. Понимаешь?

Алимова на цыпочках прошмыгнула к себе.

Когда она закрывала дверь, в коридоре появился Виктор Леонтьев.

Потянулись минуты ожидания. Верно подмечено: ожидание — одно из самых неблагодарных занятий. Когда чего-то ждешь, время останавливается, все вокруг замирает и человек, чувствуя себя беспомощней новорожденного котенка, томится, не зная, куда себя деть до наступления долгожданного события.

Главным событием для Людмилы был неизбежный разговор с Виктором. Она ходила по комнате, заламывала руки, прислушивалась время от времени к тишине.

Внезапно ее лицо запылало, кровь прилила к вискам, зрачки превратились в два больших черных круга. Алимова поспешила в ванную комнату.

Умываясь холодной водой, Люда пыталась унять нервную дрожь, но самовнушение не помогало. Да и как тут успокоишься, когда вот-вот предстоит с головой окунуться в прошлое. В то прошлое, в котором Алимова была самым несчастным, самым закомплексованным человеком на планете.

Как же ей не хотелось вспоминать юные годы, но, к большому сожалению, того требовала ситуация.

Беседа с Леонтьевым была неизбежна. Так же неизбежна, как неизбежны рассвет или закат, рождение или смерть…

Стоило Алимовой выпрямиться и устремить испуганный взгляд на свое отражение в зеркале, в дверь тихо постучали.

Не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы догадаться, кто именно стоит по ту сторону спальни. Людмила знала — это он. Человек из прошлого… ненавистного прошлого.

На ватных ногах Люда приблизилась к двери, щелкнула замком, опустила ручку.

Виктор замер на пороге, он не торопился входить, надо заметить, данное обстоятельство сильно выбило Алимову из колеи.

— Я бы предпочла, чтобы наш разговор проходил при закрытых дверях, — выдавила Люда, стараясь не встречаться взглядом с Виктором.

Леонтьев кивнул. Со стороны могло показаться, что Виктор не испытывает ни малейшего неудобства, но пульсирующая на лбу жилка выдавала состояние хозяина особняка.

Сев на подлокотник кресла, Леонтьев с расстановкой проговорил:

— Сколько же лет прошло, Милка?

— Милка?! Значит, ты еще помнишь, как меня звали в институте?

— А я и не забывал.

— Это хорошо, потому как нам с тобой предстоит совершить долгое и для одного из нас весьма болезненное путешествие на десять лет назад. Окунемся в те невинные годы нашей беззаботной юности, когда я была Милкой — и всеобщим посмешищем, а ты Витьком — шутником и балагуром.

— Мил, не надо так говорить. — Леонтьев устало прикрыл глаза ладонью. — То, что происходило в студенческие годы, надо воспринимать как шутку, не более.

— Шутку? Ты это серьезно? Тогда потрудись объяснить, в чем заключалась шутка? Вы жаждали сделать меня изгоем, клоуном? Вам это удалось. Ставлю пять баллов за изобретательность и находчивость. Группа студентов решила поразвлечься, не задумываясь о том, что рушат жизнь и без того донельзя закомплексованной дурочки. А ты никогда не задумывался, что я чувствую?

— Я раскаиваюсь в содеянном, поверь, искренне раскаиваюсь.

— Запоздалое раскаяние. Оно запоздало ровно на десять лет. — Людмила схватила мобильный телефон. — Господи, для чего мы столкнулись вновь? Зачем? Кому это нужно? Когда я увидела тебя в гостиной, меня словно молнией поразило. Я догадывалась, что мир тесен, но чтобы настолько… Ирония судьбы.

— Я растерялся не меньше твоего, но сейчас понимаю — мы должны были встретиться.

— Для чего?

— Ну, хотя бы для того, чтобы я смог, наконец, попросить у тебя прощения. Лучше поздно, чем никогда, ты не согласна?

Алимова отвернулась. Еще каких-то пятнадцать минут назад она готовилась устроить Виктору грандиозную истерику: хотела кричать, визжать, топать ногами и обвинять его во всех смертных грехах. Но с появлением Леонтьева ее пыл остыл. Куда, спрашивается, улетучились гнев и обида и почему с языка упорно не желают слетать те слова, которых он по праву заслуживает?

Вжав голову в плечи, Людмила задала терзающий душу вопрос:

— Сколько стоил плеер, который выиграл Денис?