Культ Ктулху (сборник) - Коллектив авторов - Страница 18

Но и это еще не все. Где-то с месяц назад два потрепанных гражданина явились в Хэмпдон и поселились в полуразрушенной хижине неподалеку от дома Крута. Шерифу они с самого начала не понравились, но повесить на них было нечего, так что он просто ждал своего часа. В какой-то момент он увидал, как они входят к старику в дом, что само по себе было странно, так как чужих тот не жаловал. Шериф схоронился в кустах, и вскоре они вышли наружу с самой черной ненавистью и гневом на лицах. Вслед им неслись ругательства хозяина, приказывавшего проваливать с его земли вместе со своим гнусным предложением. Когда они уже немного отошли, Крут вышел на крыльцо и заорал так громко, что шериф в точности расслышал его слова:

– …и если вы еще раз пойдете баловаться с теми камнями, колокол прозвонит вновь!

Шериф не знал, нашли ли чужаки какой-то смысл в этой загадочной фразе, но, судя по их лицам, таки нашли. Это было всего два дня назад. Затем прибыли маршалы…

– Стоит ли удивляться, что я подскочил на месте и тут же кинулся проверять хижину тех парней? – заключил шериф. – А сегодня, вы слышали, звон раздался снова…

Спал я скверно, а поутру решил очистить совесть. За завтраком я признался маршалам в том, что услышал ночью. Поначалу они выразили неудовольствие, но потом даже обрадовались, что могут довериться мне. Вся история произвела на них не меньшее впечатление, чем на меня. Они полагали, что есть нечто зловещее в этих краях и в том, что здесь происходит – эта мысль беспокоила и меня. Мы как раз обсуждали события, когда прибыл шериф, и меня представили человеку, чей рассказ я слушал ночью. Стоит только познакомиться с ним поближе, как тут же понимаешь, насколько это любопытная личность. Сарджент и Робертс объяснили, что я интересуюсь всем этим делом и случайно подслушал вчерашнюю историю. Впрочем, шериф был более чем рад заполучить еще одного человека к себе в команду.

Мы немедленно отправились домой к Круту, чтобы расследовать пропажу двоих чужаков. Меня больше всего интересовал таинственный звук – как, полагаю, и шерифа. Но ситуация вышла такая запутанная, что никто из нас не имел ни малейшего понятия, с чего начинать. Пока машина, фырча, катилась вдоль по дороге к ветхому строению, я случайно бросил взгляд на шерифа. Вместо того, чтобы смотреть вперед, на быстро приближающуюся цель поездки, он жадно рыскал взглядом по неприступным лесистым склонам. Бедняга ни словом не упомянул, что среди пропавших пятерых был его родной брат…

Мы высадились у полуразвалившейся хибары. Единственным признаком жизни была тоненькая ленточка дыма из покосившейся трубы. Высоко вверху над домом склонялись силуэты темных холмов; повсюду виднелись зазубренные выступы черной скальной породы. Кругом стояли высоченные, мшистые сосны, укутывая хижину плотным одеялом вечного сумрака.

Мы взошли на крыльцо, и шериф забарабанил в дверь. Несколько мгновений изнутри не было слышно ни звука, затем раздались прихрамывающие шаги, и дверь со скрипом отворилась. Древний морщинистый лик одарил нас свирепым взглядом. Глаза у мистера Крута были глубоко запавшие и налитые кровью, а рукой он из последних сил опирался на дверной косяк.

– Что вам надо? – прошептал он едва слышно; его покрытые пятнами пальцы мертвой хваткой цеплялись за палку.

Вперед выступил Сарджент.

– Скажите, вы сегодня утром видели ваших соседей?

– Моих соседей! – прокаркал старик. – Эти чертовы воры мне не соседи! Я не видал их и не имею ни малейшего желания!

– Почему это? – поинтересовался Сарджент.

– Почему? – захрипел Крут. – Да потому что они допытывались, как им проникнуть в гробницу моей доченьки, моей кровиночки, чтобы добраться до ее камней!

Его голос с каждым словом слабел и под конец стих совсем. И вдруг:

– Но я сказал им! Сказал! И прошлой… ночью… прошлой ночью…, – ему едва хватало дыхания. – Колокол… прозвонил… вновь! Золотой колокол! Моя…

– Скорее! Идемте! – воскликнул шериф.

Мы повернули к машине, но старик так и остался стоять в проеме, бормоча что-то сам себе. Я едва расслышал его последние слова, но никогда их не забуду.

– …и скоро прозвонит опять! Опять… потому что… я хорошо знаю дорогу… Через древние врата… и дальше… туда… где в Йите моей Шарлотте… уже ничего не грозит… и я пройду…

Остальное потонуло в реве мотора – о, как мне жаль, что мы не дослушали! Сказанное могло оказаться ключом ко всей загадке… Когда развалюха скрылась из виду за поворотом, я ощутил укол странной печали. Шериф сосредоточенно глядел на вьющуюся впереди дорогу. Конечно, он услышал…

Мы на минутку остановились у второй хижины, где обитали двое бродяг, но нашли ее абсолютно пустой, хотя и со знаками недавнего присутствия человека. После визита к старику Круту дом выглядел каким-то слишком пустым и мрачным, так что мы поспешно покинули его. Автомобиль припустил дальше по извилистой дороге, уносясь все дальше от его гнилых стен (от этого я, признаюсь, испытывал немалое облегчение), будто намекавших на что-то совсем чуждое и зловещее, к чему даже и близко-то подходить не стоит. Странным образом я чувствовал, что прежние жильцы уже никогда не вернутся в это презренное жилище.

Тем же вечером я покинул Хэмпдон и до сих пор не знаю, удалось ли моим друзьям раскрыть тайну. Во всяком случае, в газетах об этом ничего не было. Насколько я могу судить, она осталась неприкосновенной. Но меня до сих пор преследует выражение глаз этого Крута. Какая-то глубокая мудрость скрывалась в звуках его дряхлого голоса – мудрость, говорить о которой живым, возможно, и вовсе не стоит.

Пока мой экипаж выписывал многочисленные повороты, увлекая меня прочь от Хэмпдона, я смотрел, как его подмигивающие огоньки тают в вечерней дымке. Далеко на западе последние лучи заката купали холмы в розовом золоте, а ниже в долинах и ущельях уже сгущались тени. И когда эта дивная картина уже начала гаснуть, сквозь рык мотора я услыхал единственный, зовущий, незабываемый колокольный удар, еще долго катавшийся эхом среди ночных холмов.

Некогда «Эль»[30] огибал этот угол и следующий за ним кусок узкой, мощенной грубым булыжником улицы. Потом его убрали, и теперь обшарпанные многоквартирные дома по обе стороны выглядели опустившимися старыми бродягами, человеческими руинами, готовыми вот-вот рухнуть без поддержки эстакады. Меж двумя такими строениями из потускневшего от времени красного кирпича втиснулось третье – тоже кирпичное, но покрытое таким толстым слоем дешевой желтой краски, что только она, наверное, и не давала ему рассыпаться на месте. Нижний этаж занимала крайне сомнительного вида ручная прачечная; сбоку дверь вела в расположенные наверху квартиры.

Роули Торн обратился к потрепанному, мутноглазому лендлорду на известном ими обоим языке:

– Кавет Лесли еще…

Лендлорд медленно покачал головой.

– Даже не встает.

– У него бывает врач?

– Дважды в день. Сказал мне, что надежды нет, но Кавет Лесли упорно не хочет в больницу.

– Спасибо.

Торн повернулся к двери и взялся огромной ручищей за ручку; пальцы когтями охватили край.

Собой он был чрезмерно тучен, но крепок, как водруженная на опоры бочка. Голову носил бритую, а нос имел крючковатый, что делало его похожим на орла, мудрого и недоброго.

– Скажите Лесли, – попросил он, – что друг заходил справиться о нем.

– Я никогда с ним не разговариваю, – ответствовал лендлорд, и Торн поклонился и ушел, закрыв за собою дверь.

Снаружи он прислушался. Хозяин уковылял в свою собственную сумрачную берлогу. Торн тут же попробовал дверь – она отворилась (уходя, он поднял собачку автоматического запора). Он тихонько проскользнул через лишенный окон вестибюль и вскарабкался по лестнице, такой узкой, что плечи его касались обеих стен сразу. Место пахло ветхой одеждой, как все древние нью-йоркские трущобы. Из таких вот курятников гангстеры «Пяти углов» и «Дохлых кроликов» в стародавние времена выступали на свои веселые бандитские войны, а городская шпана ходила толпами на Противопризывные бунты 1863 года[31] и на марш протеста, когда Макриди играл Макбета в «Астор Плейс Опера Хаус»[32].