Инженеры - Гарин-Михайловский Николай Георгиевич - Страница 23

• Предыдущая
• 23/81
• Следующая

- Больше заказывал.

- Ну, какой самый большой проект деревянного моста несложной системы?

Карташев подумал и ответил:

- Три сажени.

- Значит, и по проектировке не годитесь, - сказал раздумчиво главный инженер.

Он еще подумал и сказал:

- Я, право, не знаю, что мне с вами делать. Нам нужны люди, но знающие, а вы ведь первокурсник студент по знаниям. Я могу вас взять только практикантом.

- Я согласен.

- Жалованье тридцать пять рублей в месяц.

- Я согласен.

- Ну, кормить будем.

- Об этом нечего говорить, - ответил Карташев. - С моими знаниями я никакого жалованья не стою.

- Вы возьмете его в свою партию? - спросил толстый худого.

Худой свирепо сдвинул брови и, сверкнув на Карташева своими глазами, угрюмо сказал:

- В таком случае завтра в пять утра выходите на площадь перед гостиницей.

А толстый, протягивая руку, сказал:

- Ну, а теперь прощайте.

Карташев пожал руку толстому, поклонился худому и пошел к двери. Уже у двери он остановился и сказал:

- Я постараюсь оправдать ваше доверие.

И, выскочив в коридор, он подумал: "Как это все глупо вышло, и каким я дураком вышел в их глазах... Ну, и отлично, а все-таки начало сделано, переживу еще много тяжелых унижений, но сразу все пройду от изысканий до постройки..."

- Ну? - встретил его Василий Петрович.

- С большим скандалом, но принял, - смущенно и радостно ответил Карташев. - Вы знаете, уже завтра в пять часов утра...

- С места в карьер: отлично.

- И в поле на изыскания. Я так боялся, что меня засадят за проекты, но бог мне помог по поводу проектов такую чушь сморозить, что сразу решили, что я никуда не гожусь. Вот теперь не знаю только, как с дядей быть?

- Дядю вашего я беру на себя. Теперь сидите, я пойду к нему, а потом вместе ужинать будем.

Уже сгорбленная фигура Василия Петровича скрылась за дверью, когда спохватился Карташев и подумал: "Эх, забыл поблагодарить!"

Карташев напрасно беспокоился относительно дяди. Дядя уже и сам тяготился своим выбором, бранил в душе племянника кисляем и, основательно опасаясь за результат своего громадного дела, подыскал ему молодого энергичного помощника Абрамсона. Теперь этот Абрамсон, племянник главы фирмы, которой дядя Карташева продавал свой ежегодный урожай, становился во главе дела.

Уверенность этого красивого, с строгим римским овалом лица, в золотом пенсне Абрамсона была такова, как будто с рождения всегда он был во главе больших дел. С интендантами он держал себя покровительственно, как с маленькими людьми, и запугивания Конева на него мало действовали.

За ужином, где присутствовал и Карташев, и присутствовал даже с удовольствием, так как это уже была чужая, посторонняя для него компания, где он только наблюдал, - пьяный Конев приставал к Абрамсону:

- Если ты мне не дашь заработать чистоганом сто тысяч - сто! Ни копейки меньше, то пиши духовное завещание.

- Я не помню, когда мы пили брудершафт, - ответил с достоинством Абрамсон. - Что касается заработка, то можно и двести заработать, было бы за что...

- Конечно, не даром.

- Прежде всего надо действовать с умом...

- Я всегда с умом...

- И поэтому надо прежде всего молчать, а когда придет время, тогда и поговорим...

Абрамсон многозначительно смотрел в глаза Коневу, другим интендантам, Конев впивался в его глаза и, обращаясь к дяде Карташева, говорил с восторгом:

- Вот это шельма! Это выбор! Даром что молоко у него на губах еще не обсохло, я знаю вперед, что он и тебе даст кусок хлеба, и нам, и себя не забудет. Черт с тобой, хоть и жид ты, а давай брудершафт пить, потому что у тебя голова золотая. А на меня надейся... Мне твоего даром не надо. Хочешь, тебе сейчас квитанцию на сто пар павших быков выдам да на сто пар сейчас же вновь купленных, ну-ка, чем пахнет, что дашь? Говори?!

Конев так орал, что с соседних столиков на него оглядывались, и сидевшие с ним за столом напрасно уговаривали его.

- Что вы мне тут толкуете, - кричал он. - Разве я своими глазами не видел сегодня этих павших быков. Ступайте на сваи, они и сейчас еще лежат там, а сколько их лежит во всю дорогу до Адрианополя. Что?!

Он лукаво и пьяно подмигивал компании и говорил:

- Бывали в передрягах! Только разве во чреве китовом не побывал еще, а в остальных - все входы и выходы во как знаем! И кому какое дело? Моя голова, я под суд пойду, если уж на то пошло! И никого не выдам! Наливай! Я, братец, из коммерческого училища: там товарищество - ой-ой-ой! Только выдай!

Конев сжимал свой волосистый громадный кулак ж, потрясая им над головой компании, кричал:

- Так вздутетенят и плакать не позволят! Раз мы в училище забрались под пьяную руку в известный дом...

Следовал рассказ о жестокости над женщиной, отвратительный, совершенно неудобный для передачи. Результат был тот, что, несмотря на всю снисходительность нравов училища, пятерых исключили из него, и в том числе Конева.

- Ну и что ж? - закончил Конев, - человеком, как видишь, все-таки остался. Годом позже был произведен, а в глаза каждому могу смотреть: все-таки никого не выдал и не выдам! А вот что Артемий Николаевич с нами не едет - это умно. Что умно, то умно, - гусь свинье не товарищ, - нет, нет! Выпьем за его здоровье, пусть он себе остается и получает свои тридцать пять рублей с полтиной и харчи!

Благодушный и пьяный комизм Конева смешил всех и Карташева, и все снисходительно и доброжелательно чокались с ним.

Возвратившись в номер, дядя заявил Карташеву, когда тот приступил к денежному вопросу:

- Ни копейки от тебя назад не возьму. Теперь у меня деньги есть, и выданные тебе две тысячи - капля для меня в море теперь. Может быть, придет другое время, а тогда ты будешь уже на ногах, не мне, так детям моим: жизнь - колесо, - что сегодня внизу - завтра наверху, и наоборот.

- Ну, дядя! Те деньги, которые я истратил, ну, уже так и быть...

- Да что ты, ей-богу! С кем ты торгуешься? Мне мать твоя не сестра, что ли? Не одна грудь нас кормила? Не одна мы семья и до сих пор? Мы никогда в жизни с твоей мамой не поссорились. Наташу мне кто посватал? Была первая и по красоте и по богатству невеста. И если бы не мама, я мог бы жениться? Мама твоя такой министр, какого не было еще и не будет. Будешь еще ты торговаться со мной. Садись лучше и пиши маме письмо...

• Предыдущая
• 23/81
• Следующая