Умм, или Исида среди Неспасенных - Бэнкс Иэн М. - Страница 5

• Предыдущая
• 5/90
• Следующая

На мне была белая блуза (застегнутая, как положено, наизнанку), узкие черные брюки и удлиненная дорожная куртка, которая неплохо сочетается с широкополой шляпой. Когда я так одеваюсь, мой братец Аллан дразнит меня проповедницей.

– Конечно, мы все с нетерпением ждем Праздника, дедушка, – ответила я.

– И это хорошо, рад слышать, – сказал он. – Стало быть, отправляешься в Данблейн?

– Да, дедушка.

– Вечерком зайдешь? У меня созрели кое-какие формулировки.

– Непременно зайду.

Я помогала ему в составлении окончательного (как мы все полагали) текста нашей священной книги под названием «Ласкентарианское Правописание», в которую с небесного благословения непрерывно вносились поправки аж с тысяча девятьсот сорок восьмого года, когда дедушка только-только начал свою деятельность.

– Вот и славно, – сказал он. – Ну, желаю приятного… уж не знаю, как и назвать такое занятие, когда бренчат на органе, – заулыбался он. – Ступай с Богом, Айсис. И не любезничай с незнакомцами.

– Спасибо, дедушка. Постараюсь.

– Я не шучу. – Он вдруг нахмурился. – Меня в последнее время не оставляют предчувствия… насчет репортерской братии. – Его губы нервно дрогнули.

– Тебе было видение, дедушка? – спросила я, стараясь не выдать своего интереса.

Изначально видения играют огромную роль в нашей вере. Первое видение посетило деда сорок семь лет назад: точнее, это была целая череда видений, которые на раннем этапе помогли нашей Церкви справиться со многими превратностями судьбы. Мы безраздельно доверяли и радовались видениям нашего Основателя, хотя с годами они потускнели и сделались весьма редкими: возможно, виной тому – он и сам это признавал – был его возраст.

У него на лице мелькнула досада, которая тут же сменилась задумчивостью.

– Я бы не рискнул назвать это видением и уж тем более откровением, – произнес он. – Простое предчувствие, понимаешь?

– Понимаю. – Мне хотелось его успокоить. – Не сомневайся, я буду осмотрительна.

– Умница, – похвалил он.

Взяв шляпу, я покинула «Когитарий». Сестры уже вышли из ванной, полностью обсохшие и благоухающие свежестью. Я миновала гористый пейзаж спальни, приблизилась к выходу из этого полумрака и у порога прихожей подхватила с полу свои башмаки.

– Как он сегодня? – спросила сидевшая за конторкой Эрин, пока я завязывала шнурки.

Она покосилась на мою обувь с таким видом, будто заметила какую-то гадость, прилипшую к подошвам.

– По-моему, в бодром расположении духа, – сообщила я и получила одобрение в виде ледяной улыбки.

– Ай, здорово! – бросил Аллан, выходя на площадку одновременно со мной, только с противоположной стороны. Мой старший брат высок ростом и хорошо сложен; у него соломенные волосы и светлая кожа, цвет глаз – как у меня, но взгляд более пронзительный. Широкоскулое лицо, самоуверенная усмешка. Глаза обычно стреляют по сторонам: он, допустим, ведет беседу, подкупающе улыбается, но не смотрит перед собой и лишь изредка встречается с вами взглядом, желая проверить, внимательно ли его слушают; впрочем, если ему нужно убедить собеседника в искренности своих намерений, он начинает буквально сверлить его взглядом. Аллан уверяет, будто покупает себе одежду, как и все мы, на благотворительных распродажах в Стерлинге, хотя можно только гадать, как он откапывает там безупречные костюмы-тройки и шикарные блейзеры, которые сидят на нем как влитые. Но надо отдать ему должное: отправляясь вместе с нами за пределы Общины, он, несмотря на нелицеприятные подозрения в тщеславии, всегда выбирает скромную, поношенную деревенскую одежку. В то утро на нем были «вареные» джинсы со стрелкой, рубашка в клетку и твидовый пиджак.

– Доброе утро, – отозвалась я. – Берни сказала, у тебя ко мне дело.

Аллан с улыбкой передернул плечами:

– Так, ничего особенного. – Он двинулся за мной вниз по лестнице. – Просто до нас дошли слухи, что тетушка Бриджит не собирается возвращаться к Празднику. Вот я и подумал: может, ты должна об этом упомянуть.

– Вот как? Да, жаль, что она не приедет. Но ты сегодня увидишься с дедом, сам ему и скажешь.

– Сказать-то скажу, но от тебя он такие известия воспринимает лучше, согласись. Ты же его любимица, правда? Так ведь, Ай?

На нижней ступеньке он ткнул меня локтем в бок и с хитрецой ухмыльнулся. В прихожей по-прежнему пахло мастикой, а пол блестел, словно каток; Элиас и Хэрб уже ушли.

– Тебе виднее, – ответила я.

Он придержал дверь, пропуская меня вперед, и мы вышли во двор. Аллан застегнул твидовый пиджак.

– В Данблейн собралась?

– Да, а что?

– Так, ничего. – Мы ступали по мокрым булыжникам. Аллан вглядывался в туманную дымку. – Пройдусь-ка до ворот, – сказал он. – Подсоблю тому, кто за почтой пошел. – Он поправил замявшуюся манжету и пояснил: – Сегодня доставят объемистые пакеты. Может, даже большую коробку.

Все необходимое мы выписываем по каталогу; о причинах – кому-то они покажутся странными – скажу позже. Что касается походов за почтой, здесь тоже есть свои тонкости и подводные течения.

Посреди двора мы остановились лицом друг к другу.

– А… как подвигается редактирование? – поинтересовался Аллан.

– Своим чередом, – ответила я.

– Исправлений много? – спросил он, едва заметно понизив голос, и невольно покосился в сторону особняка.

– Умеренно.

Аллан задержал на мне взгляд: видимо, хотел уколоть саркастической репликой, но передумал.

– Видишь ли, тут такое дело… – с усилием выговорил он, – кое-кто… кое-кто из наших слегка беспокоится, как бы старик чего-нибудь не учудил.

– Можно подумать, речь идет о наследстве, – улыбнулась я.

– Ну, – протянул Аллан, – во всяком случае, о наследии, так ведь? А это, по-моему, всех касается.

– Разумеется, – подтвердила я. – Но говорю же, изменений не так уж много – в основном уточнения. До сих пор мы с ним разбирали ложные сигналы и ранние стадии ересей; теперь ему хочется вскрыть первопричину.

Аллан сложил руки на груди, а вслед за тем прикрыл рот ладонью.

– Так-так. – Он призадумался. – Думаешь, к Празднику закончите?

– Дед рассчитывает управиться. Я тоже. Мой брат сверкнул внезапной улыбкой:

– Это обнадеживает, верно?

– Пожалуй.

– Отлично. Что ж…

– До вечера, – сказала я. – Бог в помощь.

– И тебе того же. – С растерянной улыбкой он отошел в сторону.

А я развернулась и пошла своим путем, оставив позади нашу Общину.

Главные строения усадьбы Верхне-Пасхальное Закланье расположены в виде буквы «Н» с дополнительной перекладиной-стеной наверху; из внутреннего отсека я вышла через калитку в открытый двор, где кудахтали и молотили клювами по земле куры, а из кузницы брата Индры (я поискала его глазами, но не увидела) доносился свист кузнечных мехов. За хлевами и амбарами торчат экспонаты из нашей коллекции давно бездействующих средств передвижения: полдюжины допотопных автобусов, один двухэтажный омнибус, четыре мебельных фургона, пара грузовиков, с десяток фургонов разной вместимости и даже одна заслуженная пожарная машина с медным колоколом. Все это простояло здесь лет двадцать и вросло в землю среди сорняков и травы, да так, что ни тягачом, ни танком не вытянешь, тем более что от шин и колес не осталось и следа, а оси проела ржавчина. В этих машинах зимуют теплолюбивые растения, которым не хватает места в оранжереях, что к югу от главных строений, а кроме того, здесь всегда находится дополнительное место для отдыха и ночлега или просто для сушки белья. А уж малышне там настоящее раздолье.

Чтобы попасть в поля, надо пройти под старым однопролетным мостом, по которому раньше ходили поезда; я свернула с дороги и вскарабкалась на заросшую травой насыпь.

Через железнодорожную насыпь неторопливо переваливались пышные волны золотистой дымки, меняющие свои очертания в прохладном свете утреннего солнца; сквозь них проглядывали наши пастбища и пшеничные поля. В туманной дали несколько Спасенных, рывших канаву, прокричали мне приветствие и помахали; я сняла шляпу и помахала им в ответ.

• Предыдущая
• 5/90
• Следующая