Умм, или Исида среди Неспасенных - Бэнкс Иэн М. - Страница 47
- Предыдущая
- 47/90
- Следующая
Из пяти братьев и сестер, что жили в Ласкентайре при мистере Мак-Илоуне, двое перебрались к нам в Общину, двое остались на островах (один начал работать на другой ферме, второй подался в рыбаки), а одна сестра вернулась в Англию, к своей родне. Наш мир в одночасье стал меньше, и, хотя Верхне-Пасхальное Закланье было чудесным, плодородным краем, где, по сравнению с Ласкентайром, царила атмосфера праздного успокоения, мы восприняли потерю своей колыбели как тяжелую утрату. Конечно, мне тогда было всего три года, и я мало что помню из событий тех лет, но общий настрой передавался и мне, так что я – пусть по-своему, по-детски – разделила эту печаль.
Ласкентайр был и остается святым местом Ордена, и многие наши приверженцы совершают туда паломничество – в прошлом году я тоже побывала там, в сопровождении сестер Фионы и Касси; нынешние владельцы не пускают нас на ферму, и нам приходится довольствоваться проживанием в местных гостиницах, но никто не может запретить нам гулять по берегу, бродить в дюнах и осматривать развалины фабрики по переработке морских водорослей.
Как оказалось, скорбь об утрате Ласкентайра была предзнаменованием другого удара, который обрушился на нас в конце года.
– Завтра я должна быть в Праге, – напомнила Иоланда, когда мы наконец-то выехали на шоссе, в нескольких милях от Верхне-Пасхального Закланья. – Точно не хочешь присоединиться?
– Бабуля, у меня даже паспорта нет, и вообще…
– Жаль, жаль. Паспорт тебе необходим. Я сама займусь оформлением.
– Мне кажется, у наших возникают сложности при оформлении паспортов.
– Неудивительно. Чего еще можно ожидать в стране, которая не только запрещает ввоз оружия, но даже не дает возможности его приобрести? – Она покачала головой.
– Но ведь ты сразу вернешься, правда?
– Нет, не получится: мне еще надо слетать к себе в Италию – в Венецию.
Я призадумалась:
– Мне казалось, в Калифорнии ты тоже живешь в городе под названием Венеция.
Иоланда кивнула:
– Правильно, там у меня дом, а в настоящей Венеции – только квартира.
– Так и голову сломать недолго.
– Вот и пусть ФНС ломает голову. – Иоланда покосилась на меня с усмешкой.
Я встревожилась:
– Это что – какая-то террористическая организация?
Бабушка от души захохотала.
– В некотором смысле так и есть, – согласилась она. – Федеральная налоговая служба. Кстати, в последнее время Россия стала более открытой, вот я и подумала, не купить ли мне еще два гнездышка: и в нашей Джорджии, и в тамошней – свою они произносят «Грузия». Федералы просто сойдут с ума.
– Скажи, бабушка, ты когда-нибудь успокоишься?
– Не дождешься, детка, даже в могиле не успокоюсь; хочу, чтобы мой прах развеяли по ветру. – Она мельком взглянула на меня. – Не поручить ли это тебе? Если я сделаю соответствующее распоряжение, исполнишь мою волю?
– Ну, – смутилась я, – раз тебе так… наверно, исполню.
– Не тушуйся; может, я еще передумаю: распоряжусь, например, чтоб меня заморозили. Знаешь, сегодня даже это не проблема.
– Неужели? – Я не имела ни малейшего представления, о чем она говорит.
– Так вот. – Иоланда вернулась к прежней теме. – Завтра – Прага, потом – Венеция, потом опять Шотландия. – (Она произносит «Шааартландия».) – Постараюсь управиться с делами к концу месяца.
– Ах да, к Празднику.
– Вообще-то Праздник для меня не главное. А что там, собственно, затевается? То есть как это коснется тебя лично?
Я неловко поерзала и стала смотреть в окно, на череду полей и холмов.
– О чем ты?..
– Не прикидывайся, Айсис, – беззлобно перебила она.
Да, я понимала, что у нее на уме. Понимала настолько хорошо, что долгое время старалась об этом не думать, и поиски Мораг сами по себе помогали отвлечься от этих мыслей. Однако Мораг как сквозь землю провалилась, да к тому же в Общине, по всей видимости, возникла какая-то загвоздка, требующая моего присутствия, поэтому я волей-неволей задавалась вопросом: что же теперь делать?
– Айсис! Ты довольна той ролью, которая отводится тебе в предстоящих любовных игрищах?
– Это мой долг, – неуверенно пробормотала я.
– Вздор.
– Но это так, – вырвалось у меня. – Я же – Богоизбранница.
– Ты – свободная женщина, Айсис, и вольна поступать, как считаешь нужным.
– Не совсем так. На меня возлагают определенные ожидания.
– Что за чушь!
Я – третье поколение; больше таких нет. Среди високосников я одна такая. Понимаешь, родиться високосником может кто угодно, даже не обязательно в нашей семье или в Общине, – главное, чтобы среди приверженцев Ордена, но было бы… правильнее сохранить линию наследования в семье, – объяснила я, – Дедушка надеялся, что продолжательницей рода станет Мораг, но если она отошла от веры…
– Это еще не значит, что ты должна все бросить и прямо сейчас заняться продолжением рода. – Бабушка покосилась на меня. – Или я ошибаюсь, Ай? Может, ты и в самом деле жаждешь стать матерью? А?
У меня появилось тревожное чувство, что Иоланда не собирается смотреть на дорогу, пока я не отвечу.
– Сама не знаю. – Избегая ее взгляда, я разглядывала шпиль дворца Линлитгоу, появившийся из-за пригорка слева от дороги, – Не могу для себя решить.
– Айсис, никому не позволяй собой помыкать. Не готова заводить ребенка – так всем и скажи. Проклятье! Я знаю этого старого деспота как облупленного; разумеется, ему нужен новый «избранник», чтобы сохранять эту… как бы выразиться… в общем, чтобы сохранять традиции Ордена, но ведь ты совсем юная; впереди полно времени; нынешний Праздник, черт бы его побрал, – не последний в твоей жизни. Вот если ты решишь, что надеяться уже не на что, тогда, конечно…
– Но до следующего Праздника мне вообще житья не дадут! – не выдержала я.
– Что ж, в таком случае… – Едва начав, Иоланда нахмурилась. – Постой-ка, ты уверена, что двухтысячный год – високосный ?
– Да, естественно.
– По-моему, високосный год делится на четыре, но если он делится без остатка на четыре сотни, то уже не будет високосным.
Неправильно, – устало вздохнула я (в общинной школе нам еще в младших классах вдалбливали такие подробности). – Если год делится на сто, он действительно не считается високосным, но если делится на четыреста, то считается.
– Вот как?
– Да это не важно, – сказала я. – Вряд ли Сальвадор надеется дожить до двухтысячного года.
– Ближе к делу, Ай. Вопрос заключается в следующем: ты готова стать матерью? Ведь именно этого от тебя ждут, верно?
– Верно, – с горечью ответила я. – Только этого и добиваются.
– Ну так как, ты готова или нет?
– Откуда мне знать! – ответила я громче, чем хотела, и отвела взгляд в сторону, прикусив палец.
Нескольких минут мы ехали молча. Справа маячили трубы нефтеперерабатывающего завода в Грейнджмуте, изрыгающие дым и пар.
– Ты с кем-нибудь встречаешься, Айсис? – мягко спросила Иоланда. – У тебя кто-нибудь есть?
Я отрицательно помотала головой:
– Нет. Не то чтобы…
– Но у тебя были мальчики?
– Нет, – честно призналась я.
– Айсис, я прекрасно понимаю: живя в таких условиях, развиваешься медленнее. Но, черт побери, тебе уже девятнадцать, разве тебе не нравятся мальчики?
– Ну почему же, нравятся, просто у меня нет… – Я растерялась, не зная, как объяснить.
– Нет потребности с ними трахаться?
– Наверное, – краснея, выдавила я, – можно и так сказать.
– А как насчет девочек?– В голосе Иоланды звучал сочувственный интерес, к которому примешивалось легкое удивление.
Ну, этого вроде бы тоже нет. – Я наклонилась вперед, оперлась локтями на колени, подперла подбородок и стала угрюмо разглядывать попутные машины и грузовики. – Сама не знаю, что мне нужно. Не могу понять, кто мне нужен. Не знаю, есть ли у меня хоть какие-то желания.
– Я тебя умоляю, Айсис! – махнула рукой Иоланда. – Не парься по этому поводу! А Сальвадор пусть отдыхает, так ему и скажи. Боже милостивый, ты сперва сама в себе разберись! Кто тебя любит, тому плевать, какие у тебя наклонности, будь ты хоть трижды лесбиянка или старая дева, но нельзя же, в самом деле, решиться на беременность только ради призрачного шанса разродиться в последний день февраля – и все в угоду этому старому прощелыге.
- Предыдущая
- 47/90
- Следующая