Умм, или Исида среди Неспасенных - Бэнкс Иэн М. - Страница 41

• Предыдущая
• 41/90
• Следующая

Конечно, циники, отступники и еретики, – а также те пропащие души, которые утверждают, опираясь на догмы своих извращенных верований, что ничьи побуждения не могут быть лучше их собственных, – скажут, что в ту пору среди последователей деда было несколько смазливых молодых женщин, которые, возможно, и навеяли замысел Праздника. Ну, нас не удивишь такой постыдной чепухой, звучащей из уст Неспасенных, но Сальвадор и сам отмечал, что даже если на такое счастливое и плодотворное решение его натолкнула красота, которую он видел вокруг себя, разве это не пример того, как Бог использует Прекрасных для вдохновления Мудрых?

Думаю, не случайно первые серьезные попытки прессы помешать нашему благому делу пришлись именно на это время, и наш Попечитель лишний раз убедился, что был совершенно прав, избегая огласки и не пуская к нам репортеров.

Судя по всему, замысел Праздника ни капельки не смущал Аасни и Жобелию: в тройственном союзе с Сальвадором они чувствовали себя вполне уверенно, занимаясь воспитанием детей и созданием домашнего уюта. Кроме того, они коротко сошлись с Вудбинами и, похоже, находили в этом знакомстве дополнительное утешение. Сестры беспрерывно совершенствовали свое кулинарное мастерство. Теперь, когда им не надо было скитаться по островам в старом рыдване, торгуя жгучими приправами, они могли посвящать намного больше времени расширению и улучшению ассортимента своих соусов, солений и маринадов.

Примерно в это же время они стали экспериментировать с более основательными блюдами, делая первые робкие шаги в незнакомый, увлекательный мир соединения разных кулинарных традиций, как будто через это продуктовое буйство и слияние шотландского с азиатским могли по-своему приобщиться к новопридуманным празднествам. В результате этих опытов они скрестили традиционно шотландский колбасный хлеб с кебабом, рагу из кролика – с индийским соусом масала, фруктовый пудинг – с булочками чаат, уху – с бататом, овсянку – с маринадами, песочную ватрушку – с цветной капустой, копченую сельдь – с бомбейской приправой, жареный картофель – с горошком и рисом, мидии – с пресным печеньем, а индийское сливочное мороженое кулфи – с джемом. По-моему, без этих гибридов жизнь была бы намного скучнее.

Итак, я провела ночь в одном из полицейских участков Бристоля, где меня бросили в камеру предварительного заключения. Полицейских, кажется, насторожило отсутствие у меня какого бы то ни было удостоверения личности, но явно развеселило мое имя; они забавлялись моими возмущенными декларациями невиновности, но вскоре устали от такого упрямства и велели – в очень, на мой взгляд, грубой форме – закрыть рот.

На следующее утро мне объявили, что за мной кто-то приехал и меня отпускают.

От удивления у меня отнялся язык; шагая под конвоем между рядами камер, я терялась в догадках: кто же ожидает меня у стойки дежурного? А главное – как меня разыскали?

Должно быть, это Мораг, подумала я. Сердце подпрыгнуло от радости, но в глубине души я подозревала, что ошибаюсь.

Последние сомнения развеялись у входа в канцелярию.

– Черт побери! – раздавался из-за двери пронзительный женский крик. – Полиция, курам на смех – стволы-то у вас есть?

У меня глаза полезли на лоб.

– Бабушка? – поразилась я.

Моя бабка по материнской линии, уроженка Техаса миссис Иоланда Кристофьори, крашеная блондинка не более пяти футов ростом, прокопченная солнцем, в сопровождении двух смущенных джентльменов с портфелями и в строгих костюмах, приостановила устроенный дежурному сержанту разнос и сверкнула эффектной улыбкой.

– Айсис, лапушка! – воскликнула она, бросаясь ко мне. – Боже, какой кошмар, что за вид? – Не умолкая, она заключила меня в объятия и с легкостью оторвала от пола, а я силилась кое-как обнять ее в ответ.

– Бабушка… – То ли от изумления, то ли от ударившего в нос запаха духов Иоланды у меня закружилась голова.

Я была настолько ошарашена, что даже забыла совершить Знамение.

– Чертовски рада тебя видеть! Как ты? Все о'кей? Скажи, эти грубияны не причинили тебе вреда? Вот мои адвокаты. – Она указала на мужчин в костюмах. – Не хочешь подать жалобу или заявить протест?

Только теперь она опустила меня на пол.

– Не знаю… пожалуй, нет… У меня… э-э-э, – забормотала я в полной растерянности.

На лице бабушки Иоланды явно убавилось морщин, но косметики меньше не стало. Ее волосы напоминали золотую пряжу и отличались особой прочностью. На ней были богато украшенные ковбойские сапоги из крокодиловой кожи, расшитые джинсы, шелковая рубашка с рисунком, похожим на цветной штрих-код, и короткий замшевый жилет с перламутровыми пуговицами. Адвокаты уставились на нас с фальшивыми улыбками, а дежурный сержант, получивший выволочку, совсем сник.

– Короче, – сказал он. – Вы родственницы? – Не дожидаясь ответа, он одной рукой указал на дверь, а другой извлек из-под стола мой вещевой мешок и грохнул его на стойку. – Убирайтесь!

Иоланда крепко взяла меня за руку:

– Пойдем, солнышко! Закажем стаканчик-другой «Маргариты» и между делом обсудим составление иска против этих негодяев! Тебя не морили голодом? Ты завтракала? Поедем ко мне в отель; здесь ничего не добьешься!

Она проследовала к двери, кинув через плечо:

– Джордж, захватите сумку малышки.

Бабушка Иоланда впервые появилась в Верхне-Пасхальном Закланье летом тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года, вместе со своим первым мужем Джеромом. Ей было восемнадцать, ему – шестьдесят два; у него обнаружили рак. Недолго думая, муж Иоланды продал свою нефтяную компанию или что-то в этом духе (помню слова «газовый каротаж») и решил потратить часть вырученных миллионов на путешествия по всему свету, сбор сведений об онкологических клиниках и удовлетворение своего нового интереса к сектам и верованиям (по-моему, формально наша религия должна считаться совершенно самостоятельной, но в ту пору кое-кто еще расценивал нас как христианскую секту, и, чтобы развеять это заблуждение, понадобилось немало времени). Когда через пару недель Иоланда с мужем уехали, она была беременна. В пятьдесят девятом, уже с другим мужем, Фрэнсисом, и своим первым ребенком – дочуркой Элис, она снова наведалась в Общину, на второй Праздник любви (от первого не произошло новых Високосников, но, несмотря на это, все участники единогласно признали его удачным), и продолжала навещать нас раз в несколько лет, обычно в мае, если на этот год выпадал Праздник, причем почти каждый раз привозила с собой нового супруга.

Третьего мужа Иоланды, с которым она развелась через пару лет, звали Майкл. При мне она упомянула, что вначале Майкл занимал теплое местечко в банке, среди больших шишек, но однажды полетел в Лас-Вегас и там остался без штанов, после чего получил пинка и вскоре опустился на самое дно. Я поняла это по-своему и целых четыре года, вплоть до ее следующего приезда, рисовала в своем воображении удивительную картину жизни человека в стеклянной банке.

Четвертый муж, Стив, намного моложе Иоланды, слыл, если я правильно поняла, непревзойденным знатоком охранных систем; вроде бы ему крупно пофартило в Европе, где он быстро сколотил многомиллионное состояние, хотя уезжал из дому с одним рюкзачком. Три года назад Стив погиб в Андах, осваивая лавинный серфинг – новый вид спорта, столь же устрашающий, как и само его название.

Стало быть, Иоланда унаследовала как минимум два состояния и теперь, судя по всему, ведет бурный, кочевой образ жизни. По-моему, только ее дочь да визиты в Верхне-Пасхальное Закланье вносили некую стабильность в это безалаберное существование.

Благодаря этим самым визитам мои отец и мать познакомились еще детьми, хотя и встречались раз в четыре года. Мой отец, Кристофер, носил, конечно, титул Богоизбранника; будучи к тому же первым Високосником, рожденным после основания нашей веры, он был сильно избалован. Мне рассказывали, что Элис, моя мать, в детстве жутко его дразнила и смеялась над непонятным ей благоговением, которое, как и полагается, окружало его в Общине. Элис была на три года младше, но нетрудно догадаться, что жизнь в Штатах, заполненная бесконечными разъездами, делала ее взрослее – по крайней мере, его сверстницей. Когда ей исполнилось четырнадцать лет, они уже не мыслили жизни друг без друга: она засыпала его письмами, пока еще ходила в школу у себя в Далласе – в свободное от путешествий время. Сальвадор сам обвенчал их в семьдесят третьем, и они явно не теряли времени даром, поскольку Аллан родился в конце того же года, а я появилась на свет (похоже, к радости всего Ордена) двадцать девятого февраля тысяча девятьсот семьдесят шестого.

• Предыдущая
• 41/90
• Следующая