Улица отчаяния - Бэнкс Иэн М. - Страница 38
- Предыдущая
- 38/72
- Следующая
К его рукам были прикручены ревущие на максимальных оборотах бензопилы, к коленям – горящие паяльные лампы, к лодыжкам – сварочные горелки. На голове у него был шлем вроде мотоциклетного, с парой включенных электродрелей, все это дополнялось несколькими десятками ярких, беспорядочно мигающих лампочек. С минуту он стоял под бешеные вопли слушателей, многие из которых знали об этом трюке и с нетерпением ждали, когда же на сцене появится Раздолбай.
Затем рабочие начинали подносить кирпичи, обрезки металла, дерева и пластика; Дейви вытягивал руку, или сгибал ногу, или просто кивал, сыпались искры, и металл разваливался пополам, горел и плавился пластик, и все это время Дейви пел (пытался петь) «Форсаж». Через рев моторов и вопли зала нельзя было разобрать ни слова, однако номер был очень эффектный и пользовался колоссальным успехом.
Очень эффектный и очень опасный, так что у нас возникали заморочки с пожарными, но убрали мы его сами из-за двух обстоятельств. Во-первых, на одном из выступлений Дейви зацепил рукой за вращающееся сверло и чуть не остался без мизинца; слава еще богу, что правого, но все равно забинтованный палец мешал ему играть в полную силу. К тому же ни одна компания не хотела страховать Дейви руки, пока исполняется этот номер, и это очень его беспокоило. Затем вмешался Большой Сэм, сказавший, что такие агрессивные штуки нам не подходят, совершенно не вяжутся с нашим имиджем.
Мы, остальные, дружно согласились, и Дейви с очевидным облегчением подчинился решению большинства.
А еще все эти розыгрыши. Во время одного из американских турне Дейви повадился устраивать диверсии в моем гостиничном номере. Сперва он попросту откручивал наружную дверную ручку, так что она отваливалась при первом же прикосновении, но затем увлекся и начал вкладывать в эти свои развлечения едва ли не больше сил и выдумки, чем в выступления на битком набитом публикой стадионе.
Я почти уже привык возвращаться вечером в номер, где все перевернуто вверх дном либо нет ничего, кроме голых стен, – ни моих вещей, ни ковров, ни мебели, ни даже светильников, когда Дейви придумал трюк «позабавнее». Он спустился в мой номер по веревке, вывесил телевизор из окна на веревке, другой конец которой был привязан к дверной ручке, и осторожно вывинтил все шурупы из дверных петель.
Я вернулся в гостиницу, вставил ключ в замок, повернул его и потрясенно увидел, как дверь пролетела через весь номер, вышибла окно и вывалилась следом за телевизором на клумбу с высоты шестого этажа. Вырывающийся ключ прихватил с собой кусок подушечки моего большого пальца, что отнюдь не показалось мне забавным.
В другой раз дверь вообще не открылась. Наученный горьким опытом, я попросил ночного портье снять дверь с петель. Когда портье справился с этой работой, нашим глазам предстала слепая, тускловато-белая стена, похожая на затвердевший туман – и теплая. Дейви заполнил все помещение пенополистиролом, он разжился большими бочками двух требуемых жидкостей, протащил их в номер через окно и вылил прямо на пол. Я спустился вниз и посмотрел на свое окно; из него выпирало нечто вроде чудовищного гриба-дождевика.
Гостиничные менеджеры ненавидели Дейви, однако он платил за весь причиненный ущерб и относился ко всему происшедшему с такой легкостью, что было почти невозможно на него сердиться. А в тот раз, когда с полистиролом, он заранее снял для меня другой номер и перенес туда все мои вещи.
Я не понимал и никогда не пойму, как ему дали пилотские права. Дейви купил легкомоторный самолет, соорудил в своем кентском поместье взлетную полосу и ангар и даже приобрел имитатор, на каких в авиационных школах отрабатывают технику пилотирования. У меня были сильные подозрения, что он получил права за взятку, однако знающие люди говорят, что такого не бывает; остается предположить, что в Управлении гражданской авиации работают большие шутники, под стать самому Дейви.
Микки Уотсон не в пример нормальнее всех нас остальных, он пришел в группу, побарабанил и удалился восвояси. Микки женился на девушке, которую знал чуть ли не с детского сада (снова встретил ее во время одного из своих спорадических набегов на Шотландию и закрутил головокружительный роман, так что и тут без приключений не обошлось). В тот уик-энд он не поехал с нами к Уэсу, и по вполне уважительной причине: его жена только что легла в больницу рожать первого ребенка. Микки всегда был на своем месте: в студии, в репетиционном зале, на гастролях, и все равно он как бы жил в иной от нас плоскости, для него это была работа, и только работа.
Мы же относились к своему делу серьезно – в определенном роде. Мы старались быть рок-звездами – не музыкантами, даже не знаменитостями, не обычными звездами, а именно рок-звездами. Это стало для нас образом жизни, чем-то вроде религии, полностью изменяющей человека. Мы веровали, нам полагалось быть рок-звездами и на сцене, и вне ее, и мы исполняли этот свой долг, старались изо всех сил, из кожи вон лезли.
Микки считал иначе. Род занятий: барабанщик. Вот и все.
Теперь он фермерствует в Эршире, растит картошку, пшеницу и крупных, здоровых детей.
Кристина это Кристина. Она мимоходом добилась того, к чему так долго и тщетно стремился Дейви, – стала лучшей, образцом для сравнений. И дело даже не в том, что сила и диапазон ее голоса значительно выросли; не вокальные изыски, а яростная, с кровью и мясом, подача – вот что срывало слушателей с мест, доводило зал до исступления. Кристина то вопила, то шептала в микрофон, то хрипло рычала, ни на волосок не отклоняясь от мелодии и текста, однако свивая их своим голосом в формы, о которых я и подумать не мог. Когда она пела, у меня перехватывало дыхание, так что можно себе представить, что творилось с людьми, слушавшими ее впервые. Думаю, это было для них, как если ползешь по раскаленной пустыне, и вдруг тебя окатят из шланга ледяным шампанским.
Возьмись Кристина пропеть рекламу зубной пасты, она и ее могла бы сделать глубоко трагичной – или умопомрачительно смешной – или предельно, на грани последнего спазма, эротичной; в ее исполнении даже мне самому мои непритязательные текстовки казались Поэзией. Простым изменением фразировки и интонаций она могла создать настроение в спектре, фигурально говоря, от безутешно плачущего коалы до мартовской росомахи (если у росомах тоже в марте). Потрясающе, другого слова и не подберешь. И она никогда не утратила этой своей способности, и даже после Конца, Крушения, когда группа распалась, Кристина не унялась, сколотила себе новую команду и снова начала выступать, пела, пела и пела.
Уэс Маккиннон, былой король хэммонд-органа, день ото дня вытаскивал на сцену все больше и больше синтезаторов, сэмплеров и органов, окружал себя целыми штабелями клавиатур, щедро изукрашенных цветными кнопками и весело подмигивающими лампочками. Мне иногда казалось, что Уэсу бы лучше быть барабанщиком, так старательно отгораживал он себя от зала крепостными валами электроники (Микки эволюционировал в прямо противоположном направлении: чтобы быть на виду, он перешел на прозрачные барабаны).
Уэс не ограничивал свою страсть к тумблерам, кнопкам и светодиодам пределами сцены, у него сменилось несчетное количество научных калькуляторов, имевших все больше и больше функций, назвать которые Уэс был не в силах, не говоря уже о том, чтобы ими пользоваться, и едва ли не столько же бытовых компьютеров, каждый из которых был дешевле предыдущего, обладая при этом большим быстродействием и большей памятью, – он непременно хотел иметь новейшую модель, а потому, как правило, выкидывал компьютер, едва научившись на нем работать, покупал новый и начинал учиться наново.
Кроме того, у Уэса был задвиг насчет чистоты звука (теперь он сам лепит сидюки на своем собственном заводе и даже приобрел – за какие-то бешеные деньги – экспериментальный цифровой кассетник, спертый кем-то в лаборатории фирмы «Сони»). Посмотрели бы вы, как Уэс ставит пластинку на проигрыватель, настоящее священнодействие. Дома, у себя, он даже конверт голыми руками не трогал, только в белых перчатках.
- Предыдущая
- 38/72
- Следующая
