Девочка, которая воспарила над Волшебной Страной и раздвоила Луну - Валенте Кэтрин М. - Страница 5

Дама снова забросила свой крюк в небо, но на этот раз ей пришлось всего пару раз подергать его, чтобы добиться, по-видимому, удовлетворительного результата. Она достала еще один кусок красного света, засунула его на этот раз себе в рот, как комок жевательного табака, и начала перемалывать.

– Видишь ли, слово «из» тут звучит нелепо. Это предлог, а они все такие неловкие. Из Волшебной ли я Страны? Нет, так нельзя сказать. Так ты попадешь пальцем в небо. Может быть, я при Волшебной Стране? Ближе, но нет, все еще мимо. Может, я у Волшебной Страны? За ней? Под ней? Нет, все не годится. Беда с этими предлогами. Все время норовят пришпилить тебя булавкой, приколоть то к одному, то к другому. Предлоги – это стражи пространства и времени. А мы с временем и пространством рассорились еще в школе, и с тех пор нас не назовешь закадычными друзьями. Предлоги вечно пытаются поставить тебя на место, мелкие прилипалы. А в моей работе все должно быть по линеечке – ничего себе, я еще и каламбурю! – да, по линеечке, ровненько, и ничему нельзя позволять прилипать к тебе, даже словам. Словам особенно! Потому что к ним липнет все остальное. А их целые толпы, этих слов, и они наползают на твою работу, облепляют ее, как муравьи. Только подзадержишься где-нибудь, они тебя тут же прикончат. Вот я и не задерживаюсь.

Она зашипела и снова исчезла, рассыпавшись голубыми искрами. Пес уставился на Сентябрь горящими глазами.

– Мы через Волшебную Страну, – медленно произнес он тихим, как опадающий пепел, голосом.

Голос дамы, потрескивающий статическим электричеством, вернулся прежде, чем Сентябрь увидела голубую лампу ее сердца. Та вспыхнула точно в том месте, где исчезла.

– Так вы никуда и не уходили! – воскликнула Сентябрь.

– Как же не уходила, – возразила дама. – Я перенеслась на сотню тысяч миль. Залатала Линию в районе Шпиндельной Подстанции. А теперь заменяю предохранитель на Гранатовом Узле. Просто это не здесь, понимаешь? Меня здесь вообще нет. Это то же самое, что я тебе про слова толкую. Я по другую сторону горизонта. Просто Линия, ну, то есть граница, здесь такая изношенная, что часть меня проступает, и ты ее видишь хотя и не должна. – Она сузила сверкающие голубые глаза и склонилась над Сентябрь, грозя огромным алмазным пальцем. – Кажется, юная леди, вы у меня сейчас отправитесь спать, притом без ужина. Подглядывать за гейзенберговской механикой через замочную скважину! Ну и дети пошли! – Тут электрическая леди не выдержала и рассмеялась. – Расслабься! Я просто люблю иногда пошутить по-своему. Меня не беспокоит, что ты меня видишь. Линейщики вообще мало о чем беспокоятся.

– А кто такие Линейщики? – выдохнула Сентябрь, обрадованная, что хоть за что-то смогла зацепиться в этом разговоре.

– Ну, я, например. Меня зовут Бумер. А мой напарник – старина Беатрис. Он – Кон. Или Конденсатор, если захочешь когда-нибудь послать ему формальное приглашение. Он меня заземляет, держит Линию, пока я с ней работаю.

– Беатрис – это же девчоночье имя.

Бумер пожала плечами.

– А ему нравится. Мне дела нет, как мой Кон хочет называться. Э-эй, ты не на шутку решила меня разговорить, верно? Заставить пользоваться словами совсем как люди? – с грохотом и шипением Бумер опустилась прямо на землю возле забора. – Ну, хорошо, попробую, но сразу предупреждаю, что я этого не люблю. Линейщики работают на Линии. На границе между мирами. Это примерно как вы коров удерживаете, чтобы они не разбрелись и не превратились в гамбургер под колесами поезда или не переломали бы себе коленки об дубовые корни. Если б не Линия, любой мог бы прыгать туда-сюда, из мира в мир, как девчонки в «классики» играют. Метнет биток через Линию и поскакала себе. Да еще и хвост подружек приведет за собой. Вот неразбериха и начнется, уж я-то знаю, всякое повидала.

– Но люди и правда прыгают туда-сюда, – смутилась Сентябрь.

– О да! Еще и как прыгают! Добавляют мне работы. На Линии есть слабые места. Она довольно старая, и потом не больно-то я верю в добросовестность тех, кто ее прокладывал. Постоянно требует ремонта. Пока мы с тобой болтаем, я успела залатать четырнадцать прорех, залудить прохудившийся трансформатор, выбрала слабину на двадцати участках, заменила семь перегоревших узлов и затянула сеткой дыру размером со штат Монтана. – Бумер сощурила один глаз. – Надеюсь, тебе хватит сообразительности, чтоб понять: все это – лишь слова. Слова, которые ты понимаешь только потому, что живешь в мире, где есть Монтана, трансформаторы и конденсаторы. И они – не слова, а совсем другое.

– Разумеется, – поддакнула Сентябрь, понятия не имея, о чем речь.

– Я не из Волшебной Страны. Никогда там не была. Но зато я вижу ее как в витрине магазина, понимаешь. Я прохожу между мирами и охраняю Линию. Совсем недавно тут был большой прорыв, недавно – по моим часам, а не по твоим. И когда я говорю «здесь», я не имею в виду вашу ферму в Небраске, поверь мне. А просто «здесь». «Здесь» – это где Плутон, и гусеницы, и шары, которые взлетают, потому что наполнены гелием. Люди тут появляются и исчезают, будто ими из цирковой пушки выстреливают. Мне это не нравится, так и знай. На этих участках Линия всегда будет уязвимой. Структурные дефекты. А за последний год она почти полностью износилась, я точно знаю. Часовые пояса – это сущее мученье, поверь. В прошлом году мы почти потеряли Линию, да и теперь я должна присматривать за ее провисанием.

– В прошлом году! Я как раз была в Волшебной Стране. А моя тень воровала там магию. И если бы она довела это дело до конца, границы могли полностью стереться. Так сказала Минотавра.

– Минотавров надо слушать, они зря не скажут. Всякий, у кого четыре желудка, должен хорошо владеть реальностью. Линия была вся в лохмотьях. До того дошло, что можно было просто споткнуться о стену и оказаться неведомо где. А когда дела идут настолько плохо, бандиты тут как тут. Хуже мышей! Только один появится – считай все здесь. Беатрис их постоянно гоняет, но что он может сделать в одиночку? Утечка – это один из фундаментальных принципов устройства вселенной. Вопрос только в том, что именно польется и когда прорвет.

Бумер сплюнула. Изо рта ее вырвалась струя красного огня. Сентябрь уставилась на свои туфли.

– Что же это – я тоже бандит? Я тоже пересекала Линию. Дважды! Даже четыре раза, если считать обратный путь.

Бумер посмотрела на нее многозначительно. Сентябрь сунула руки в карманы, но все же подняла голову и выдержала взгляд Линейщицы. Она не станет делать вид, что сожалеет об этом. Теперь-то ее точно в бандиты запишут.

Глаза Беатриса вспыхнули, как электрические лампочки. Он завыл – длинно, гулко и с присвистом, точь-в-точь как паровая турбина.

– А вот и они, – прокряхтела Бумер, с усилием поднимаясь и раскладывая свое металлическое тело как головоломку.

– Кто?

Прерия оставалась зеленой и тихой, если не считать порывов ветра, колыхавших колосья и темные верхушки берез.

– Ты же за ветрами гоняешься, верно? А я их ненавижу. Всю их болтливую шайку преступников, беглецов и психопомпов. Если бы не ветры, я бы давно уже вышла на пенсию и нежилась бы за пределами времени. Вперед, Беатрис! Голос!

Грейхаунд поднялся на огромных задних лапах и пролаял раз, и два, и три. Теперь его голос был похож не на вой паровой турбины, а скорее на страшный колокольный звон.

Сентябрь прижала ладони к ушам – и очень вовремя. Ветер стегнул сам себя так яростно, что колоскам пшеницы ничего не оставалось, как встать прямо и вытянуться в струнку, едва не отрываясь от земли. Воздух словно задрожал, затрясся и, наконец, вывернулся наизнанку, выплеснув наружу толпу оглушительно галдящих, вопящих, смеющихся и улюлюкающих тварей.

Ту́пики!

Один за другим они взмывали вверх, как пушистые пушечные ядра, хлопали пару раз крошечными крыльями и снова плюхались на упитанные брюшки, накатывая друг на друга, как волны на берег. Их ярко-оранжевые округлые клювы сверкали золотом. Одни ту́пики были не больше бекаса, другие – огромные, с охотничью собаку. Чем ближе они подкатывались, тем лучше был виден блеск их глаз: черных, зеленых, красных, фиолетовых. Некоторые из этих цветов, решила Сентябрь, не слишком-то подходят для птичьих глаз. Один за другим ту́пики снова и снова взлетали ввысь, перебирая перепончатыми ножками на фоне неба так, будто карабкались по горному склону.