На край света (трилогия) - Голдинг Уильям - Страница 57

Маленькое пространство нашего мирка расширилось. Как много собралось людей! Великий боже, да у самого китайского императора не столь населенное и суматошное государство! Но завал наших бортов держал людей на расстоянии нескольких футов. Офицеры пребывали в состоянии сурового недовольства поведением матросов, а унтер-офицеры впервые у меня на глазах всерьез орудовали линьками. Вот такой скверный эффект возымело ожидание послабления вкупе с несколькими минутами полнейшего отсутствия дисциплины.

Я решил, боюсь, довольно эгоистично, что можно вздохнуть спокойно и отдаться на волю здравого смысла. Я взобрался на шканцы, затем на ют. Капитан Андерсон стоял у левого борта со шляпой в руке. Сэр Генри Сомерсет, джентльмен корпулентный и с лицом несколько красноватым, повис на бизань-вантах «Алкионы» и находился на одном уровне с нашим капитаном. Обеими ногами сэр Генри упирался в две выбленки, на третьей сидел, за четвертую держался правой рукой, а в левой у него была шляпа. Он говорил:

– …в Индию с чрезвычайным донесением и, вероятно, прибудем туда с новостями, как раз вовремя, чтобы предотвратить изрядное сражение. Черт побери, сэр, если я в том преуспею, стану самым непопулярным человеком к востоку от Суэца!

– А что флот, сэр?

– Дьявол, не прошло и дня, как спустили приказ законсервировать еще дюжину судов или около того. На улицах полно моряков, которые попрошайничают в ожидании жалованья. Никогда не думал, что у нас на кораблях столько мошенников! А мы-то и знать не знаем. Но вот вам мир, будь он проклят! А кто этот джентльмен?

Капитан Андерсон, держась рукой за поручень, как раз там, где его почти разрубил клинок Девереля, представил меня. Он упомянул о моем крестном, его брате и перспективах моей карьеры.

Сэр Генри был приветлив, выразил надежду на дальнейшее знакомство и пообещал представить меня леди Сомерсет. Капитан Андерсон прервал наш обмен любезностями со свойственным ему отсутствием savoir faire[59] и, в свою очередь, выразил надежду, что покуда нет ветра, мы сможем наслаждаться обществом сэра Генри и леди Сомерсет, но теперь пора, ему по крайней мере, поставить матросов на якорь и завязать мертвым узлом. Сэр Генри согласился, скользнул по вантам с привычной ловкостью бывалого моряка и заговорил с офицерами у себя на палубе.

Капитан Андерсон крикнул во всю глотку:

– Мистер Саммерс!

Бедняга Саммерс бегом, словно гардемарин, бросился наверх. При свете огней с обоих судов я увидал, что его обычно невозмутимое лицо пылает и покрыто потом. Спеша явиться на зов капитана, он расталкивал тех, кто попадался ему на пути. Я решил, что это некрасиво и недостойно его.

– Мистер Саммерс, у нас самовольные отлучки!

– Знаю, сэр, и стараюсь, как могу.

– Так старайтесь старательней! Посмотрите туда – и вот туда! Черт побери, у нас как в курятнике, после того, как там лиса погостила!

– Сэр, они от радости…

– От радости? Да это бесчинство! Можете сказать, что тот, кто вернется с «Алкионы» последним, получит дюжину ударов. Не сомневаюсь, то же самое прикажет у себя сэр Генри.

Саммерс отсалютовал и убежал. Андерсон послал мне слегка оскаленную гримасу и, заложив руки за спину, затоптался взад-вперед вдоль левого борта шканцев, с кислым видом поглядывая в разные стороны. Один раз он остановился у передних поручней и взревел. С полубака ответил Саммерс, в отличие от капитана, воспользовавшись рупором.

– Мистер Аскью убрал порох и фитили. Разряжаем пушки, сэр.

Капитан Андерсон кивнул и возобновил необыкновенно быструю прогулку. На меня он не смотрел, и я счел за лучшее удалиться. Добравшись до шкафута, я, во всяком случае частично, понял причину озабоченности нашего угрюмца. Матросы смеялись слишком непринужденно. Было понятно, что кто-то из них неведомым способом раздобыл спиртное. Действие Ньютонова закона, если именно оно – а что же еще? – привлекло друг к другу корабли, кои не намеревались сближаться, задало нашему Несгибаемому Флоту – это мое собственное название для Королевского флота – кое-какие задачи, о которых не пишут в книгах. Я своими глазами видел, как с одного корабля на другой летела бутылка, и как она исчезла среди моряков, которые охраняли мостик, или вернее сказать, сходни между судами; и хотя я наблюдал за бутылкой так пристально, как только позволяла гудящая голова, бутылка больше не появилась. Она исчезла навсегда, таинственным образом, подобно колоде карт в руке фокусника. Я задумался о том, насколько сходни упрощают запретные сношения между экипажами.

Неразбериха продолжалась: через прорыв открылся путь и для общественных сношений, и для воровства. Я никак не мог угомониться. Несмотря на гудящую голову и телесную усталость, мысль о койке была невыносима. Какой тут сон, когда дыра в горячем тумане тропиков освещена словно ярмарка и так же шумит? Я помню, как пребывая в оцепенении, все собирался что-то сделать, но не мог сообразить, что именно.

Мне захотелось выпить, и я нырнул в коридор, но меня едва не сбил с ног какой-то юнец, выскочивший навстречу. За ним шли Филлипс, Виллер и еще один человек; увидав меня, они отступили. Мне показалось, что персона Филлипса издает слабый аромат, но не рома, а бренди. Он обратился ко мне, стараясь не дышать:

– Этот негодник с «Алкионы», сэр. Вам бы лучше запереть все хорошенько.

Я кивнул и немедленно вошел в пассажирский салон. Здесь передо мною предстал не кто иной, как маленький Пайк. Слезы он осушил, грудь выставил – ни дать ни взять зобастый голубь! Пайк выразил надежду, что я оправился от ушиба, хотя вид у меня, по его мнению, скверный. Однако ответить мне он не дал. Обычно в присутствии других он ведет себя подчеркнуто скромно, но сегодня разошелся.

– Подумать только, мистер Тальбот, я обслуживал пушки! А потом стоял у талей, когда вынимали заряд.

– Мои поздравления.

– В этом, конечно, нет ничего особенного. Перед тем как нас отпустить, мистер Аскью сказал, что несколько дней обучения – и он сделал бы из нас первоклассных канониров!

– Вот как?

– Да, он сказал, мы побили бы всех лягушатников, не говоря о чертовых янки!

– Как мило с его стороны. Да, Бейтс, бренди. И попросите, пожалуйста, Виллера принести мне в каюту бутылку бренди и стакан.

– Слушаюсь, сэр.

– А сейчас – стакан бренди мистеру Пайку.

– О нет, сэр, не могу. Я не привык к бренди, мистер Тальбот, от него у меня во рту горит. Если можно, эля, пожалуйста.

– Слышите, Бейтс? Это все.

– Есть, сэр.

– Мне было так жалко вас, когда вы упали, мистер Тальбот. Когда вы стукнулись головой о потолок – то есть о подволок, так он называется, – мы не удержались от смеха, потому что это показалось так смешно, но, конечно, вам, наверное, было очень больно.

– Очень.

– Но мы все были, как бы сказать, натянуты, словно струна, и потому нас смешила сущая ерунда, как частенько бывает в напряженной обстановке – мы сильно переволновались и просто не могли не смеяться над мистером Уилкинсом, и потом, когда мистер Аскью сказал, что вы…

– Я помню, мистер Пайк.

– Зовите меня Дик, сэр, если угодно. На службе меня называли Дикки или даже Дикобразом.

– Мистер Пайк!

– Да?

– Мне хотелось бы забыть о том прискорбном эпизоде. И я буду весьма обязан, если…

– О, разумеется, сэр, если вам угодно. Что ж, мистеру Аскью мы все кажемся смешными. Однажды я стоял рядом с пушкой, рот у меня, видимо, открылся, а сам я и не заметил, и мистер Аскью спросил: «Мистер Пайк, вы что – пробку от дула проглотили?» Как все смеялись! Это, мистер Тальбот, такая затычка, для…

– Да, знаю. Бейтс, эля, пожалуйста, для мистера Пайка.

– Ну, значит, за победу над… О, теперь так не скажешь. Тогда – за здоровье короля Людовика. Боже мой, я сейчас наберусь!

– Вы просто переволновались.

– Да, переволновался, и сейчас волнуюсь. Все было так волнительно… и сейчас тоже. Вы позволите угостить вас бренди?