Позови меня… - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 16

Я не знаю, что толкало меня нарушить правила, какой дьявол вселился. Во мне всегда жил этот дух сопротивления, я шла наперекор всему, что мешало мне достичь моих целей. Тогда я еще не понимала, что это и есть тот пресловутый брак. Я проникла в здание и по памяти нашла те самые комнаты, где над нами проводил опыты Фир. Конечно, не по собственной воле, хотя эта тварь наслаждалась нашей болью в прямом смысле этого слова, но приказы отдавали свыше, а он их выполнял. С изощренным удовольствием.

Со стороны отсека для отдыха доносились хриплые стоны, крики, сопение, рычание, и все мое тело снова покрылось мурашками. Я уже знала, что именно они там делают. То же самое, что и с ДР24. Возможно, когда-нибудь и мне придется пройти через это – мужскую похоть, насилие над плотью. Возможно. Не так ужасно и извращенно, как это делают надзиратели, но какая разница, как насиловать: вшестером или поодиночке, тело или душу, итог всегда один и неизменный – унизительное превосходство и утверждение этого превосходства над более слабыми. Ничто так не ломает человека, как ущемление его свободы и права выбора. Мы все – жертвы массового изнасилования правительственной системой Единого Континента. Рабы. Не люди. Никто. А точнее, ничто. Хотя мы, Нихилы, не разделялись по половому признаку. Среди нас были девочки физически намного сильнее мальчиков… и не только физически.

Пункт управления, с которого Фир отдавал приказы включить и повернуть рычаги управления электродами, оказался открыт. Видимо, охрана принимала участие в кровавом пиршестве извращенцев.

Я подошла к мониторам, осмотрелась по сторонам, и мои глаза расширились от ужаса. Я видела списки. Все они на экранах как на ладони. Цифры, зачеркнутые красными крестами, фотографии Нихилов, которые отбыли с Острова год назад. И наши. Их перечеркнутые, а наши обведенные в квадраты. Не нужно уметь читать, чтобы понять – ДР24 была права.

Никто из Избранных не выживает. Их ликвидируют после задания. Цифры обозначают количество выполненных миссий.

– Твою мать! Ах ты ж сука!

Я вздрогнула и резко обернулась. Увидела одного из надзирателей. Его лицо с блестящими глазами, покрытое пятнами крови, раскраснелось и покрылось капельками пота, он на ходу застегивал ширинку. Двинулся ко мне, и в меня вселился дьявол, сгорающий от ярости, разочарования и отчаянной злости. Обреченного понимания, что теперь все равно как, но я умру или от его руки, или потом, использованная и никому не нужная. Я отшвырнула его от себя с такой силой, что он отлетел в сторону, разбивая телом стеклянную стену и напарываясь спиной на один из осколков, пронзивший его насквозь.

– Су… ка! – С его рта, булькая, полилась кровь.

Я смотрела на него, застыв на месте, не в силах пошевелиться, пока мне не скрутили руки за спину и не толкнули на пол, лицом вниз, наступив на голову тяжелым ботинком, тыкая дулом карабина в спину.

– Чрезвычайная ситуация! Закрыть все отсеки, все сектора – Нихил убил надзирателя. Нихил проник в командный пункт. Комендантский час! Не впускать и не выпускать за периметр.

Меня заперли в той самой комнате вместе с трупом надзирателя. Тогда я еще не знала, что за убийство Нихила приговаривают к пыткам и смерти. Что он автоматически переходит в ранг Низших. Нихил с эмоциями – это брак.

А потом изнуряющие часы пыток, избиения под злорадным взглядом Фира, который с упоением выбивал из меня признания, а я упорно молчала. Мне нечего им сказать, кроме того, что я всех их ненавижу и желаю им смерти, а он читал это в моих глазах. Как самое очевидное. Только тогда я не осознавала, что ко мне не применили и десятой доли способов развязать язык – пытать Нихила, не Низшего, имел право только Хозяин.

Под ногами вязкий песок, он забивается между пальцами, обжигает босые ноги.

В спину то и дело врезается приклад карабина. Точно между лопатками… Подгоняя, не давая ни секунды передышки. И я морщусь от боли. Моя спина исполосована кнутом с железными шипами, материя липнет к коже, каждый шаг причиняет мучительную боль Руки заломаны назад, и веревка натирает затекшие запястья. Нас всего трое. Мы одеты в робы заключенных-смертников. Черные балахоны до колен. Двое мужчин и я. Мне страшно. Я знаю, что сегодня умру. Нас будут пытать: отрезать пальцы, выдергивать ногти, протыкать барабанные перепонки раскаленными спицами. Фир красочно описал, как развязывают языки Деусы, как опустошают мозг, как одним движением могут раздробить все кости, остановить жизненно важные органы, разорвать изнутри, а потом расстреляют в упор, а скорее всего, отрубят голову и снимут это все на камеру, чтобы показывать остальным. Держать их в страхе и покорности, отбивая любое желание бежать с Острова. Порождая в них фанатический ужас перед наказанием, чтоб не смели идти против системы низшие твари, взращенные как материал, как правительственный эксперимент, предназначенный для использования в их целях.

Я иду вперед, и меня слепит солнце, волосы лезут в лицо и липнут к потной коже, покрасневшей от жары. Мне хочется пить, но мне, скорее, покажут, как поят шакалов, чем дадут хоть глоток.

Моя роба липнет к спине, причиняя невыносимую боль, и я понимаю, что мои раны не зажили. Там все разодрано до мяса после последней экзекуции. Я бросаю взгляды на мужчин, таких же приговоренных, как и я, и понимаю, что они смирились, сломались. Они хотят смерти. А я нет. Я хочу жить. Я хочу еще немного пожить, чтобы увидеть его последний раз. Я спотыкаюсь и падаю, меня бьют ногами, и я закрываю лицо, сворачиваюсь клубком, чтобы избежать ударов, чувствую, как волоком тянут за волосы по раскаленному песку, а потом швыряют с такой силой, что я пролетаю несколько метров. В рот и в глаза набивается песок. Я кашляю и захлебываюсь. Мне больно. Мне страшно. Падаю плашмя у чьих-то ног, вижу перед глазами носки сапог, начищенные до зеркального блеска. На подошве выбит знак армии правительства Единого Континента и латинские буквы «НМ». Приподнимаю голову и вижу железные пряжки, высокое голенище, черные брюки, заправлены в сапоги. Пытаюсь встать на локти и в этот момент чьи-то руки рывком поднимают с песка, и мне кажется, я лечу в пропасть, меня раздирает на части, мое сердце колотится так громко и сильно, что вот-вот раздробит грудную клетку, потому что я вижу его глаза. Синие. Как небо. Холодные и горячие одновременно. В ту минуту я еще не понимала, что он и есть самый жуткий палач из всех, кто окружал меня ранее. Что я восхищаюсь ликом собственной смерти, самым жутким чудовищем и монстром, которому нет равных в извращенных издевательствах, в том, как вывернуть человека наизнанку, поставить на колени его душу, вымотав и физически и морально.

А потом меня куда-то везут с завязанными глазами, скованную по рукам и ногам. И я слышу его голос, он отдал приказ, чтобы меня доставили к нему, он лично выбьет признания с Нихила, чтобы понять масштабы нарушения правил безопасности информации на Острове. А еще помню, как отрубили головы тем двум надзирателям… по его приказу, но это потом, предварительно содрав с них кожу живьем, по полоскам, как свежуют тушу животного, выдрали ногти, выкололи глаза, раздробили кости, под дикие крики боли насадили, еще живых, на колы, разрывая им внутренности. Я с ужасом видела, как загораются удовольствием его синие глаза, как он питается, жрет их боль, как трепещут его тонкие ноздри и подрагивает чувственная нижняя губа, учащается дыхание. Тогда я впервые содрогнулась от осознания – он действительно не человек. Потом у меня не останется иллюзий: Нейл раздерет их в клочья, одну за другой, он никогда не будет скрывать от меня, кто он такой и на что способен. И это не благородная откровенность – это его сущность, которую скрывать нет ни малейшего смысла. Потому что Нейл Мортифер – один из самых сильных и влиятельных Деусов. Как говорила ДР24, он и есть сердцевина Зла, самое жуткое его порождение, мрак в чистом виде, кошмар с ослепительно красивой внешностью и черной дырой вместо сердца и души. Но кто сказал, что это изменит мою одержимость этим жестоким дьяволом? У страсти нет цвета кожи, возраста, пола, сущности, характера, наклонностей. Она живой организм, она самый страшный голодный зверь, и она жрет тебя живьем, не заботясь о том, что орет твой разум, потому что и он покоряется первобытной силе, противоречащей всем доводам рассудка. Любовь даже в непроглядной тьме находит луч света и превращает его в свое собственное солнце, вокруг которого вращается, корчась от боли и ожогов, но стараясь приблизиться как можно ближе… даже с риском превратиться в кучу пепла.