«Пушечное мясо» Первой мировой. Пехота в бою - Федосеев Семен Леонидович - Страница 72

Стоит учесть, что вообще цифры потерь русской армии за 1914–1917 гг. приводятся различные. В «Трудах комиссии по обследованию санитарных последствий войны» указывались 511 068 убитых солдат и офицеров, в сборнике «Россия в мировой войне 1914–1918 годов» (изданном ЦСУ в 1925 г.) — 626 440, в справке дежурного генерала Главного штаба, подготовленной 10 октября 1917 г. по запросу французской военной миссии, — 775 369 (вместе с пропавшими без вести). Демограф Б.Ц. Урланис (1960 г.) вычисляет примерно 1,2 млн. убитых. В статистическом исследовании «Россия и СССР в войнах XX века» (2001 г.) коллектива исследователей под руководством генерал-полковника Г.Ф. Кривошеева приводятся такие цифры безвозвратных демографических потерь русской армии за всю войну:

Среднемесячные потери русской армии, согласно отчетам Военного министерства, составляли: в 1914 г. — убитыми около 8 тыс. чел., ранеными около 46 тыс.; в 1915 г. — соответственно около 23 и 102 тыс., в 1916-м — 22 и 77 тыс. В 1915 г. потери растут. И все чаще над братскими могилами при отпевании звучит: «Имена же их Ты, Господи, веси». Количество попавших в плен росло так: за 1914 г. — в среднем в месяц 11 тыс. чел., в 1915 г. — 82 тыс., в 1916 г. — 125 тыс. Понятно требование ежемесячных пополнений в 300 тыс. чел.

Потери в личном составе (демографические, санитарные, попавшими в плен) по отношению к численности армий для России составляют 60,3%, для Франции — 55,9%, Великобритании — 34,8%, Германии — 59,3%, Австро-Венгрии — 54,2%. Отчетливо видно, какие страны несли наибольшее «напряжение людьми».

Что касается распределения потерь по родам войск, то, по данным, собранным доктором В.Г. Аврамовым и опубликованным еще в 1920 г., их распределение по родам войск выглядит так:

Пехота, % … 94,1

Кавалерия, % … 1,7

Артиллерия, % … 1,1

Инженерные войска, % … 0,3

Пограничная стража, % … 2,6

Прочие части, % … 0,2

Независимо от возможных поправок в долях это показывает, что пехота была и самым «расходуемым» родом войск, причем «расходуемым» в громадных количествах. Об этом говорит и сравнение процента потерь по родам войск в русской армии и французской, лучше обеспеченной техническими средствами:

Русская пехота несла примерно в 1,5 раза более тяжелые потери, нежели французская.

К 1917 г., когда удалось решить большую часть проблем с вооружением и боеприпасами, армия оказалась перед лицом еще одного «голода» — нехватки людей. Военный министр генерал Шуваев в письме № 1497 начальнику Штаба Главковерха генералу Гурко от 8 декабря 1916 г., оценивая имеющиеся резервы для призыва, делал вывод: «Принимая во внимание, что для пополнения потерь в армии Штаб Верховного Главнокомандующего признает необходимым высылку ежемесячно в среднем 300 000 человек, можно сказать, что имеющихся в распоряжении Военного министерства контингентов хватит для продолжения войны лишь в течение 6–9 месяцев».

Февральская революция и развал армии, ускоренный беспомощностью Временного правительства, только обострили эту проблему. Итог подведен в письме военного министра А.П. Верховского временно исполнявшему обязанности начальника Штаба Главковерха генералу М.В. Алексееву от 4 сентября 1917 г.: «Некомплект всех фронтов возрос до 674 000 человек. Такое положение повелительно указывает на то, что ведение войны в тех размерах, в коих она велась до последнего времени, нам непосильно… Из населения взято более 15 000 000 работников, в стране полная разруха во всех отраслях экономической жизни, дальнейшее напряжение сил государства представляется немыслимым… В настоящее время в переменном составе запасных пехотных полков внутренних округов находится не более 400–500 тысяч человек, могущих быть отправленными на пополнение пехоты армии». Проще говоря, нужно было заканчивать войну как можно быстрее.

Из воспоминаний русского солдата Д. Оськина о ноябре 1914 г.: «Морозы застали нас в летнем обмундировании. Обувь, полученная еще в Туле, за время продолжительных походов поистерлась, и у большинства солдат сапоги «просили каши». Летние портянки не грели. Особенно скверно приходилось тем из солдат, кто проводил ночь на сторожевых постах. Только тут мы пожалели о выброшенных нами перед выходом из Устилуга набрюшниках и башлыках — какие хорошие из них получились бы портянки!

Жизнь в окопах, в близком соседстве от немцев, держала нас постоянно настороже — каждую минуту можно было ожидать наступления с их стороны, и мы спали не раздеваясь. Самые окопы были неудобны и скорее напоминали зигзагообразные канавы. Рядом с окопами солдаты сами, без каких-либо указаний саперных частей, вырыли землянки — глубокие ямы, прикрытые несколькими слоями бревен, пересыпанных слоями земли. Здесь мы чувствовали себя достаточно укрытыми от снарядов, но зато не было никакого спасения от холода. Пролежать целый день в землянке было совершенно невозможно — приходилось выбегать наружу и согреваться бегом на месте.

Сначала мы попробовали было устроить нечто вроде печей, но временно командующий батальоном полковник Иванов, заметив дым над землянками, строжайше запретил разводить огонь, так как немцы, мол, по дыму обнаружат месторасположение окопов и начнут артиллерийский обстрел. На наш взгляд, это запрещение казалось совершенно бессмысленным — немцам все равно было известно наше расположение, так же, как и мы знали, где расположены окопы немцев. Досаднее же всего было то, что над немецкими окопами мы с утра до вечера видели дым. Очевидно, они нисколько не боялись отапливать свои убежища».