Студенты - Гарин-Михайловский Николай Георгиевич - Страница 50

• Предыдущая
• 50/62
• Следующая

В одно прекрасное утро, после шестидневного переезда, Карташев доехал наконец до родного города. Радости при встрече не было конца: правда, он приехал, не имея в руках даже самого скромного намека на багаж, приехал после годовой разлуки, точно вот уезжал куда-нибудь ненадолго в город, но приехал студентом первого курса самого трудного заведения, и шапка этого заведения была на его голове. Он приехал утром, и ему подали тот самый граненый громадный хрустальный стакан, то кофе, которое нигде так не приготовлялось, те же сливки и ту же большую двойную просфору, все то, что он так любил, что было так вкусно здесь на родине, как нигде в другом месте.

Мать, дядя, Наташа, Маня, Аня, Сережа сидели вокруг стола, смотрели на него и не могли насмотреться. Тёма вырос, похорошел, пробиваются усы и бородка, голос совсем переменился. И Карташев чувствовал, как он переменился; ему казалось, что все в нем так переменилось, точно он и самому себе стал совсем чужой. Аглаида Васильевна смотрела, читала его мысли и улыбалась счастливой, удовлетворенной улыбкой умной матери, наблюдавшей своего потерявшего вдруг самого себя сына: завтра он опять будет такой же, совершенно такой Тёма, каким и был, да и сегодня он такой же.

- Где же вещи твои?

Карташев глотнул кофе и, бодрясь, ответил:

- Да я так, налегке.

- Без подушки даже?

- Собственно, подушка что ж? не стоит...

- Да как же ты спал?

- А положу голову на выступ скамейки и сплю или кулак подложу... В нашей инженерной специальности то ли выносить придется...

- Неужели и белья не взял?

- То есть я, собственно, взял, но пошел на одной станции поесть, прихожу: нет вещей... стащили.

Дядя затянулся и сказал:

- Слава богу, что хоть тебя не стащил никто...

- Извозчик денег просит, - заявила, войдя, горничная.

Карташев смущенно-весело похлопал себя по карманам и проговорил:

- Мелких нет...

- Нет? А крупные? - переспросил его же тоном дядя.

Карташев рассмеялся.

- И крупных нет.

Мать отсчитывала мелочь.

- Не в деньгах, брат, счастье... - сказал дядя, - и табаку, наверно, нет... кури.

Дядя подсунул ему свою табачницу.

Карташев как-то уже забыл, что он бросил курить, и, вспомнив теперь, вспыхнул от удовольствия.

- Не курю...

Это заявление произвело громадный эффект: это было что-то, с чем можно было уже считаться. Не всякий может бросить курить.

Аглаида Васильевна горячо расцеловала сына.

- Лучшего подарка ты не мог мне сделать...

- Молодец, молодец, - твердил дядя, - это, брат мой, характер и характер нужно... Молодец...

Карташев сразу вырос в глазах всех. Он ушел, сопровождаемый молодежью, в свою комнату, а Аглаида Васильевна перебросилась с братом несколькими радостными замечаниями. Ее брат затягивался, качал головой и повторял:

- Молодец, молодец... способный, с характером... громадную карьеру сделает.

Карташев возвратился и по лицам матери и дяди угадал, что речь, и благоприятная, шла о нем. Мать молча опять расцеловала его и в глаза, и в губы, и в лоб, и в волосы. Карташев ловил ее руки и с удовольствием целовал их.

Мать ушла и возвратилась с сотенной бумажкой.

- Это тебе за первый курс.

Дядя ушел и вернулся с двумя выигрышными билетами.

- А это вот от меня.

- О-го-го!

Карташев опять горячо расцеловался с матерью и дядей.

- Молодец, молодец, в наш род пошел... это хорватовская черта: не удалось в университете - в институт.

У Наташи глаза точно еще больше стали: черные, большие, задумчивые; немного похудела, и кожа точно прозрачная, матовая; черные густые волосы еще ярче оттеняют красивый, строгий овал лица. Ходит за Тёмой; когда говорит он - подожмется и слушает внимательно, серьезно.

- Что с Горенко? Давно ты видел ее? Отчего она писать перестала?

Карташев рассказал о Горенко, об Иванове и Моисеенко и сообщил о том, что держал себя в стороне. Мать перекрестилась.

- Да ведь это и ни с чем не сообразно бы было, - сказал дядя, - если бы человек с такими способностями, как ты, вдруг на детский разум перешел.

Карташеву стало неловко от этих похвал, и он озабоченно произнес:

- Увлекаются, конечно... Дети...

- Преступные дети, - с ударением, строго заметила Аглаида Васильевна, сами гибнут и семьи свои губят.

- Отчего же у тебя переписка с Горенко прекратилась? - спросил Карташев Наташу.

Наташа посмотрела на мать.

- Она звала меня в Петербург, я писала ей, что мама не пускает меня, она больше и не отвечала.

Наступило неловкое молчание.

Аглаида Васильевна, облокотившись, смотрела, опустивши глаза, на скатерть.

- Тёма, - проговорила она, - ты уж большой и видел Петербург: твое мнение какое - можно ехать Наташе?

Наташа радостно встрепенулась.

Карташев хотя и любил Наташу больше других сестер, но жизнь с ней в Петербурге не улыбалась. Затем выступили и другие соображения. Хотелось и Аглаиде Васильевне доставить полное удовольствие и еще больше вырасти в ее глазах.

- Я нахожу неудобным, - сказал он.

- Брат говорит! - торжественно произнесла Аглаида Васильевна.

Наташа с разочарованием посмотрела на брата.

Карташев, сперва смущенно, а потом оправившись, начал приводить доводы, почему именно неудобно ехать Наташе. Он не хотел, конечно, врать, но хотел быть убедительным. Мать внимательно слушала и изредка убежденно, серьезно говорила:

- Совершенно верно.

Дядя энергично тряс головой и говорил:

- Очень дельно.

Наташа сначала возражала, но брат стал приводить какие-то факты и убеждал с ласковым упреком:

- Наташа, я же знаю и говорю то, что есть...

Наташа наконец с своей болезненной гримасой, махнув рукой, проговорила:

- Я не знаю, какие там, но я знаю, кто я...

- Нет, ты слишком молода, чтобы знать себя, - возразила мать.

- Ну, не знаю, - развела руками Наташа и замолчала.

Карташеву жаль было Наташу, и он старался быть с ней особенно ласковым и внимательным. Легкой тучкой набежавшее было сомнение относительно брата быстро исчезло, и Наташа думала: "Что ж, если это его убеждение? Он любит меня и, конечно, желает добра", - и она была с братом нежна и ласкова. Они ездили вместе по магазинам. Тёма купил ей духов, накупил подарков и остальным сестрам, брату купил большой перочинный нож, взял ложу в театре, катался с родными на лодке.

• Предыдущая
• 50/62
• Следующая