Первые принципы философской антропологии - Омельченко Николай Викторович - Страница 39

Наличие разделения (и, следовательно, отчуждения) труда является необходимым условием функционирования общества в определенный исторический период. Разделение (и, следовательно, отчуждение) труда исчезнет, когда оно исчерпает себя. Поэтому отчуждение труда нельзя считать абсолютным злом. Оно имеет свое историческое оправдание.

Впрочем, Г. Л. Смирнов признает, что разделение труда сложилось раньше частной собственности и способствовало возникновению феномена частного присвоения. «Но хронологический порядок не может служить доказательством правоты суждений о характере взаимодействия социальных явлений на более поздних этапах» (Смирнов 1980, 157).

Данное замечание не совсем убедительно. Разве общественное разделение труда с течением времени теряет свою способность к рождению «феномена частного присвоения»? Неужели оно более не производит частичного индивида? Едва ли идеи «Немецкой идеологии» на этот счет устарели. Пока в недрах общества пульсирует причина отчужденного труда, до тех пор будет сохраняться возможность восстановления системы частной собственности, реставрации капиталистических порядков. Кстати, этот вывод мы получили до перестройки, когда конституционное положение «социализм победил полностью и окончательно» принималось за аксиому.

Еще один аргумент формулируется примерно так: если отчуждение связать с разделением и специализацией труда, то оно обретает статус вечной категории, поскольку научно-технический прогресс актуализирует все новые и новые специальности, и конца этому (а следовательно, отчуждению) не предвидится.

Возражение может быть следующим. Марксизм говорит об уничтожении порабощающего людей разделения труда между городом и деревней, на умственный и физический. С отмиранием данного расслоения сам труд приобретает новое качество: из средства к жизни превращается в потребность жизни. Вместе с этим отпадает необходимость в пожизненном заключении человека в рамках определенной специальности. Коммунизм не увековечивает профессиональных тачечников или философов. «В коммунистическом обществе не существует живописцев, существуют лишь люди, которые занимаются и живописью как одним из видов своей деятельности» (Маркс, Энгельс 1955а, 393).

Свободная всесторонняя деятельность не может обрекать человека на пожизненное пребывание в каком-то одном качестве; но она также не может и запрещать ему добровольно отдавать предпочтение какому-либо занятию. При этом различия между специалистами, скажем, биологом и филологом, математиком и историком оказываются несущественными, поскольку принадлежат одному (духовному) виду деятельности. Вот, в частности, о какой «специализации» в марксистском будущем можно было бы вести речь.

Теперь мы остановимся на одной весьма примечательной апологии. И. С. Нарский полагает, что у Маркса в «Рукописях 1844 года» и в «Немецкой идеологии» наметились «две формы отчужденного труда»: изначальная, которая создает частную собственность, и вторичная, которая является как бы стороной функционирующей частной собственности, ее порождением и при капитализме беспрерывно воспроизводится вновь и вновь (см. Нарский 1968, 481).

По мнению Т. И. Ойзермана, следует проводить различие между первоначальной формой отчужденного труда, породившей частную собственность, и его последующей исторической формой, которая существует и развивается вместе с частной собственностью, на базе последней. «Без этого разграничения нельзя понять, почему уничтожение частной собственности на определенной ступени общественного развития означает вместе с тем и уничтожение отчужденного труда» (Ойзерман 1974, 276).

Н. И. Лапин разделяет мнение своих коллег и также говорит о необходимости различать первоначальную, докапиталистическую, форму отчужденного труда, породившую частную собственность в ее раннем виде, и последующую, историческую, форму отчужденного труда, которая существует и развивается вместе с частной собственностью и на базе ее. Согласно автору, «здесь происходит своеобразное диалектическое „оборачивание“ отношений. Без вытекающего из этого „оборачивания“ разграничения нельзя понять, почему уничтожение частной собственности на определенной ступени общественного развития означает вместе с тем и уничтожение отчужденного труда» (см. Марксистская философия в XIX веке. Книга первая 1979, 121).

Складывается впечатление, что для некоторых философов-марксистов слово «диалектика» выполняла роль волшебной палочки. Взмахните ею, — и любая мысль сразу покажется интересной и глубокой. В самом деле, опустите в только что приведенной цитате это магическое прилагательное, и странный термин «оборачивание» будет вызывать одно лишь академическое вопрошание.

В действительности никакого мистического оборачивания не происходит. Разделение труда и в конце двадцатого столетия штампует отчужденных индивидов. Мы не отрицаем отчуждающего потенциала приватной собственности. Мы предлагаем видеть и в разделении труда серьезный фактор человеческого отчуждения. Разделение труда и частная собственность взаимодействуют между собой, оказывают взаимовлияние, поочередно выступают в качестве причины и следствия. Но даже в самых сложных социальных переплетениях первая причина всегда остается последней.

Мы также считаем, что критика отчуждения предполагает критику частной собственности и (разделения) труда. Понять до конца природу социального и персонального отчуждения невозможно, закрывая глаза на эти взаимодействующие между собой факторы. Следовательно, перспектива реального преодоления отчуждения человека связана в конечном счете с вопросом о позитивном преодолении частной собственности и труда.

После подобного рассмотрения марксистской концепции отчуждения возникает резонный вопрос: почему авторы «Манифеста Коммунистической партии» акцентировали внимание на уничтожении частной собственности? Всем известны чеканные слова: «…Коммунисты могут выразить свою теорию одним положением: уничтожение частной собственности» (Маркс, Энгельс 1955б, 438).

Полагая в качестве причины частной собственности общественное разделение труда, становится очевидным, что уничтожение частной собственности должно быть связано с политическими и технологическими преобразованиями, упраздняющими данное разделение труда. Cessante causa, cessat effectus. С прекращением причины прекращается и действие.

Однако история пока распорядилась иначе. Призыв к уничтожению частной собственности был понят и принят к исполнению достаточно прямолинейно: все теоретическое и практическое внимание было обращено прежде всего на следствие. Понятно, что самые энергичные действия, направленные на уничтожение этого следствия, не могли дать всех желаемых результатов. Причина частной собственности, оставшись не упраздненной и не могущей быть упраздненной никакими политическими актами и декретами, снова и снова рождает свой естественный результат. Вот почему, в частности, реставрацию капитализма в России нельзя объяснять только пропагандистскими трюками, широкомасштабным обманом, злой волей определенных социальных групп, политических институтов и спецслужб.

В условиях разделения труда в каждом из нас сидит добропорядочный или не очень добропорядочный буржуа. Наше (подчас страстное) желание частной собственности питается нашим отчужденным трудом. Однако в нас сидит не только индивидуалист. Другая сторона человеческой души жаждет преодоления узких рамок частной собственности, она стремится к общечеловеческому и бесконечному. И эта сторона нашего духа также не является одной лишь выдумкой интеллектуалов. За коллективистскими, универсальными устремлениями человеческого духа стоит логос человеческого рода.

Трудно сказать, почему Маркс, ученый с острым умом и великолепной логикой, настаивал в «Коммунистическом манифесте» прежде всего на уничтожении частной собственности. Ведь он знал, что причиной частной собственности и отчужденного труда является общественное разделение труда. Он понимал, что труд является сущностью частной собственности. Следовательно, он также отдавал себе отчет в том, что полное уничтожение частной собственности (следствия) предполагает ликвидацию ее причины, т. е. труда. Таким образом, более корректная формулировка из «Манифеста» должна была гласить: коммунисты могут выразить свою теорию одним положением — уничтожение труда.