Бокельзон. Великолепно. Действительно, ощущение полного отчаяния. Поздравляю.
Книппердоллинк. Бог молчит. (Смотрит вверх.)
Бокельзон. Чем ему вам ответил?
Книппердоллинк. Вокруг ничего, кроме пустой сцены.
Бокельзон. А ничего другого и нет.
Книппердоллинк. Я пропал.
Бокельзон. Славься, твое отчаяние, о несчастнейший из моих подданных, оно ограничивается проблемой религии и не переходит в политические требования. Ты достоин носить за мной шлейф и танцевать со мной на сцене театра епископа.
Бокельзон.
Эй, ленивая падла, чья рота жирна,
Я тебя вопрошаю, рябая луна:
Хорошо ли из кресел небесных видна
Тебе — набок корона и мантии грязь,
Когда я здесь танцую, сам Бокельзон князь?
Книппердоллинк.
О, из мертвого камня, ты — лунный колос, —
И дыханье твое — как по коже мороз.
Я в сиянье твоем, словно загнанный пес.
Все танцую, и ноги едва волочу,
И покорнейше шлейф этот алый тащу.
Бокельзон.
Я в лейденском театре был на роли
Третьей — в списке папаши героя.
Книппердоллинк.
И вконец обнищал, о несчастнейший я,
Когда долг не вернули мне злые князья.
Бокельзон.
В Мюнстере у Эгидия ворот
Воодушевлял я стихами народ.
Книппердоллинк.
Я с желудком больным своим после застолья
Воспринять могу только Писанье Святое.
Бокельзон. Ты говоришь стихами, несчастнейший из моих подданных, ты говоришь стихами!
Книппердоллинк. От отчаяния, лишь от отчаяния.
Бокельзон.
А я питомец муз!
Лишь к совершенству в творчестве стремлюсь!
За это — злата звон и дев краса —
Все мне! Так повелели Небеса.
Книппердоллинк.
Отныне, отринув богатство, я Страх Обрящу лишь Божий в отхожих местах.
Бокельзон.
Использовав злобу христиан, Бокельзон,
Сумел я обгадить сей Новый Сион.
Книппердоллинк.
Опозорена дочь. Сам во вшах и дерьме.
Слышу: красные крысы крадутся по мне.
Бокельзон.
Здесь, под крышей небес, потанцуем немножко.
Книппердоллинк.
Друг за другом бежим, как за кошкою кошка.
Бокельзон. Такие же грациозные.
Книппердоллинк. Такие же быстрые.
Бокельзон. Такие же горячие.
Книппердоллинк.
Повисла луна колесом над землей.
И скоро я также повисну, и в злой
Почувствую пытке я каждый зубец,
И вот — четвертуют меня под конец.
Бокельзон.
Луна! О как ты золота, пышнотела,
От прелестей этих твоих обалдел я.
Летит к тебе страсть моя — за облака,
И похоть моя — словно ярость быка.
Иди, дрянь, сюда! Не валяй дурака!
Книппердоллинк.
За Полярной звездою мы Млечным Путем…
Бокельзон.
…Небо вместе с землею мы вдруг разнесем.
Начинают изображать Страшный Суд.
Бокельзон.
Судный день недалек. Он придет, и тогда
Бокельзон царь спокойно войдет в зал суда.
Книппердоллинк.
Голый он, окровавленный, все свои вирши
Гордо произнесет пред Судьею Всевышним.
Бокельзон.
И вострепещут и, страхом гонимы,
Взлетят разом ангелы и херувимы.
Книппердоллинк.
Мир — только театр. Господь наш поймет,
Встанет и тихо в отставку уйдет.
Бокельзон.
Прочь, херувимы! Ангелы — вон!
Книппердоллинк.
Тогда и воссядет на Божеский трон
Анабаптистов король — Бокельзон.
Бокельзон.
И насладится небесным мгновением —
Поставленным им же светопреставлением.
Книппердоллинк.
И занавес в гуле оваций падет:
Всемирной истории кончится ход.
Бокельзон. Овации. Вот именно. Овации. А теперь мы покинем сцену бывшего театра епископа, о несчастнейший из моих подданных, мы покинем также царский дворец и прямиком направимся к воротам Эгидия.
Книппердоллинк. Мы же вновь скроемся во тьме.
19. Сдача города
На подступах к Мюнстеру. Из ворот Эгидия выходит Бокельзон.
Бокельзон.
Истоптанная вестфальская мякина,
Запятнанная грязью, зараженная,
Наполовину развалившаяся,
Битком набитая спасателями мира и безумным бабьем,
Готовая, словно связка соломы, вспыхнуть от
Огня моей фантазии.
Слишком уж немецкий городишко,
Ты меня больше не устраиваешь.
Аплодисменты — вот в чем я нуждаюсь,
В восторженной публике,
В буре оваций.
Ибо тот, кто здесь мне еще хлопает,
Просто сошел с ума от голода
И сжался в комок из страха перед поражением,
Пытками и смертью на виселице.
И потому убогий, мелкий городишко Мюнстер,
Забытый Богом и всеми меценатами,
Прощай, я покидаю тебя.
