Собрание сочинений в пяти томах. Том 5. Пьесы и радиопьесы - Дюрренматт Фридрих - Страница 47
- Предыдущая
- 47/118
- Следующая
Филей. Я верю в свою победу.
Авгий. В нее верят все перед боем.
Филей. Мир узнает, что и в Элиде есть настоящие герои.
Авгий. Бессмысленно идти на бессмысленную смерть.
Филей. А разве жизнь в нашем навозе имеет смысл?
Авгий. Иди ко мне в сад. Он переливается яркими красками осени.
Филей (с удивлением). В Элиде есть сад?
Авгий. Ты будешь первым, кто в него войдет. Выбирай между ним и могильным курганом, под которым погребут твой искалеченный труп. Идем, сын мой!
Филей выходит вперед с правой стороны, смотрит в зрительный зал. Авгий выходит на середину сцены.
Филей. Отец!
Авгий. Что, сын мой?
Филей (мрачно). Сколько цветов! Сколько плодов на деревьях!
Авгий. Прикоснись к земле!
Филей. Земля!
Авгий (резко). Из навоза получилась земля. Хорошая земля.
Филей. Я тебя больше не понимаю, отец.
Авгий. Я политик, мой сын, а не герой. А политика не творит чудес. Она так же слаба, как люди. Она — воплощение нашей хрупкости и всегда обречена на провал. Она никогда не творит добра, пока мы его сами не творим. И вот я сделал добро. Я превратил навоз в перегной. Плохи времена, когда так мало можно сделать людям добра, но мы должны делать хотя бы это немногое: зато свое собственное добро. Ты не можешь заставить благодать озарить наш мир, но если все же она снизойдет, пусть глядится в тебя, как в зеркало, способное отражать ее лучи. Так пусть же этот сад будет твоим. Не отказывайся от него. Будь как он: преображенным уродством. Плодоноси. Попытайся жить здесь, посреди этой уродливой пустынной страны, но не довольствуйся тем, что у тебя есть, а будь вечно недовольным и распространяй свое недовольство на все — только так можно со временем изменить мир: это, сын мой, и есть тот геройский подвиг, который я хочу на тебя возложить, та Геркулесова работа, которую я хочу взвалить на твои плечи.
Филей стоит неподвижно. Потом он поворачивается к отцу, подходит к нему и становится рядом, спиной к зрительному залу.
Филей. Прощай! (Идет в глубь сцены, за Геркулесом, с обнаженным мечом.)
Метеор
Посвящается Леонарду Штекелю
Действующие лица
Вольфганг Швиттер — лауреат Нобелевской премии
Ольга — его жена
Йохен — его сын
Карл Конрад Коппе — его издатель
Фридрих Георген — знаменитый критик
Гуго Ниффеншвандер — живописец
Августа — его жена
Эммануэль Лютц — пастор
Великий Мухайм — предприниматель
Профессор Шлаттер — хирург
Госпожа Номзен — заведующая общественным туалетом
Глаузер — привратник
Майор Фридли — из Армии спасения
Шафрот — инспектор полиции
Критики, издатели, полицейские, солдаты Армии спасения
Акт первый
Меблированная мастерская художника. Слева и справа в глубине большие ниши. Одно окно скошенное, другое откидное, встроенное.
В левое окно видна верхушка колокольни, в правое — строительные краны и небо. Самый длинный день лета, время — пополудни, душно, тяжело. Перед левой нишей мольберт, в нише полки с красками, кистями, посудой и т. д. В середине, между нишами, дверь, то есть единственный вход и выход. За дверью маленький коридор и крутая лестница. При открытой двери видно, как поднимаются наверх люди. Справа от двери в нише комод. Слева от двери умывальник с краном и электрическая плитка. На левой боковой стене впереди картина, изображающая нагую женщину.
У правой стены параллельно рампе — кровать. По обе стороны изголовья кровати два старых стула, за кроватью ширма, за ней в бельевой корзине близнецы. Вокруг висят и стоят картины с обнаженным женским телом. Слева и справа две железные печки с замысловатыми выкрутасами трубы, которая после нескольких извивов в центре мастерской уходит над дверью в потолок. Протянуты веревки, на которых развешены пеленки. У левой печки стоит старое расшатанное кресло, а рядом старый круглый покосившийся стол. Перед мольбертом в трусах стоит Ниффеншвандер и пишет обнаженную натуру. Модель — его жена Августа — позирует, лежа на постели спиной к публике. Дверь на лестничную клетку широко распахнута. Справа от двери на полке маленький радиоприемник: слышна классическая музыка.
Ниффеншвандер. Августа! Не шевелись!
Музыка кончается. Голос диктора: «В связи со смертью лауреата Нобелевской премии по литературе Вольфганга Швиттера вы слушали вариацию для флейты и клавесина из хорала “Утреннее сияние вечности” Христофа Эммануэля Баха. Сейчас перед вами выступит Фридрих Георген».
Фридрих Георген. Друзья, Вольфганг Швиттер умер. Вместе с нами скорбит вся страна, да и все человечество, ведь мир обеднел на человека, который его обогатил. Послезавтра его с подобающими…
Швиттер поднимается по лестнице и входит в мастерскую. Он небрит. В дорогой шубе, несмотря на страшную жару. Из карманов торчат рукописи. В руках — два туго набитых чемодана. Под мышкой — две большущие свечи. Августа приподнимается, хватает простыню.
Швиттер. Выключите!
Августа, обернувшись простыней, идет к радиоприемнику, выключает его.
Ниффеншвандер. Не шевелись, Августа!
Швиттер. Сорок лет этот архиболтливый эстет раскритиковывал меня. Его право. Но его некролог обо мне я не стану слушать.
Ниффеншвандер (только сейчас замечает Швиттера). Но… (Августа снова сидит на краю постели.) Вы… Ведь вы… (Августа от неожиданности выпускает из рук простыню.)
Швиттер. Да, это я, Вольфганг Швиттер.
Августа. Но только что по радио…
Швиттер. Сообщили, что я загнулся… могу себе представить, знаю эту братию.
Августа. Конечно, господин Швиттер…
Швиттер. Прошу вас, возьмите эти свечи…
Ниффеншвандер. Разумеется, господин Швиттер. (Берет у него свечи.) И чемоданы…
Швиттер. Ни в коем случае!
Ниффеншвандер. Извините, господин Швиттер.
Швиттер. Закройте окно! Лето чудесное, на редкость, притом самый длинный день, а я зябну.
Ниффеншвандер. Ну конечно, господин Швиттер. (Закрывает окно, а затем дверь.)
- Предыдущая
- 47/118
- Следующая
