De Conspiratione / О Заговоре - Карпенко В. И. - Страница 37

Подводя итог истории Франции с 1799 по 1871 г., Альфред Коббан напишет: «Достижения французов за этот период не впечатляли даже их самих, и они (достижения) остаются такими же в ретроспективе. Волнующие новые изменения девятнадцатого столетия обошли Францию стороной. В эпоху изменений французская нация, кажется, выбрала стагнацию без стабильности. Чем больше менялся калейдоскоп ее политической жизни, тем больше она оставалась той же самой»[200]. По-видимому, маститый историк прав в констатации результатов, но он ничего не говорит о причинах. Едва ли можно согласиться с его тезисом о некоем выборе, который сделала французская нация, — это либо наивность, либо лукавство. О каком свободном выборе может идти речь, если политика страны в значительной степени контролируется другой державой, как по дипломатической, так и по закрытой/ масонской линии, а ее финансы — в значительной степени международным банкирским домом Ротшильдов? Вердикт А. Коббана — «стагнация и стабильность» — верно фиксирует результат определенного развития, но результат этот в большой степени определялся не столько самой Францией и не столько в самой Франции, и здесь самое время обратиться к теме семьи Ротшильдов как КС особого типа, ее связей с британским истеблишментом и европейскими революционерами.

Подъем этой семьи стал одним из важнейших аспектов второго этапа развития КС, потому что, во-первых, семья, а точнее клан-кластер была тесно связана с этими структурами, финансировала их; во-вторых, финансовая деятельность Ротшильдов, как и «высоких финансов» в целом, носила главным образом если не тайный, то закрытый характер, протекая нередко в виде заговора — достаточно вспомнить историю с продажей-скупкой акций Н. Ротшильдом после битвы при Ватерлоо, и будучи плотно завязана на большую политику — извечная судьба больших денег. Большие деньги всегда играли большую роль. При капитализме они, т. е. их владельцы, превратились в важнейший элемент КС. А иногда отдельные семьи в силу особенностей своего положения становились отдельной КС. В этом плане интересно взглянуть на историю Ротшильдов.

Фундамент богатства Ротшильдов заложен в XVIII в. Майером Амшелем Бауэром, взявшим фамилию «Ротшильд» — на доме Майера во франкфуртском гетто висел «красный щит». Официальная — «нумизматическая» — версия источника богатства очень похожа на миф или, в лучшем случае, на «легенду прикрытия». Точно известно одно: своих пятерых сыновей старый Амшель разослал в четыре крупнейших города Европы — Париж, Вена, Лондон, Неаполь, один остался во Франкфурте, и «мальчики» начали строить свои «дома» в тесной связи друг с другом, связи тем более важной и значимой, что в Европе полыхала война, которая, как известно, «мать родна» финансам, особенно неразборчивым в средствах.

Ротшильды всегда проворачивали немало сомнительных операций. «Однажды кто-то сказал, — пишет Ф. Мортон, — что богатство Ротшильдов построено на банкротстве наций. Такая формула, конечно, не объясняет происхождение состояния Семейства. Однако свою первую крупную международную сделку Ротшильд совершил в 1804 году, когда казна Дании была абсолютно пуста»[201]. С самого начала Ротшильды работали с государством, а точнее, с различными государствами, будь то легальная сфера, контрабанда или денежные аферы. И с самого начала Ротшильды действовали как наднациональная структура, как то, что в XX в. станет называться МНК — многонациональная компания. Их структура опиралась на пять стран, поэтому бороться с Ротшильдами можно было только на наднациональном, мировом уровне. Причем не только в финансовой сфере, но также в сферах политики и особенно информации. У них была великолепно поставлена информационно-аналитическая, а по сути разведывательно-аналитическая служба — до такой степени, что благодаря ей британский МИД, по признанию Талейрана, получал информацию из Франции на 10–12 часов раньше, чем французский МИД из Лондона.

Наполеоновские войны открыли путь к вершинам власти не только КС, но и Ротшильдам. Впрочем, не все было просто. Так, в посленаполеоновской Франции на первых ролях были старые банки Увара и особенно Бэрингов. Английский банк Бэрингов финансировал выплату репараций Францией после Ватерлоо. Герцог Ришелье говорил: «В Европе есть шесть великих держав: Англия, Франция, Пруссия, Австрия, Россия и братья Бэринги». В начале 1860-х годов Бэринги станут банковскими агентами России, Норвегии, Австрии, Чили, Аргентины, Австралии и США[202]. Имея давние контакты с династическими и аристократическими семьями Европы, будучи, в отличие от Ротшильдов, приняты в этой среде, главы старых банков смотрели на Ротшильдов как на выскочек, и европейские правительства разделяли эту позицию. Иными словами, Ротшильды должны были утверждать себя в противостоянии не только и даже не столько со старыми банкирами, сколько с правительствами европейских стран.

Яблоком раздора стал заем на 270 млн франков, результатом которого должно было стать полное погашение военного долга Франции, министерство финансов которой благоволило к конкурентам Ротшильдов. Окончательное решение должно было быть принято на конгрессе стран-победительниц в Аахене в 1818 г. «В истории семейства Ротшильд давно забытый конгресс в Эксе (Аахене. — А. Ф.) означал гораздо больше, нежели прогремевшая в веках победа при Ватерлоо. Именно в Эксе произошло первое столкновение между вошедшими в силу Ротшильдами и правящими кругами европейских стран»[203].

В течение октября 1818 г. Меттерних, герцог Ришелье, лорд Каслри и Харденберг, а в их лице Австрия, Франция, Великобритания и Пруссия фактически отказывали в аудиенции Ротшильдам, их, в отличие от их конкурентов, не приглашали на великосветские приемы и рауты — и это несмотря на то, что именно Ротшильды своей финансовой поддержкой в значительной степени обеспечили победу Великобритании над Наполеоном[204]. Создавалось впечатление, что Ротшильды проиграли, и тогда Семья нанесла удар. 5 ноября 1818 г. вдруг начал падать ранее повышавшийся курс французских государственных облигаций займа 1817 г. Скорость падения нарастала, начали падать в цене и другие облигации и ценные бумаги — обвал стал угрожать не только Парижской бирже, но многим, если не всем, крупным биржам Европы. То была работа Ротшильдов: в течение нескольких недель они тайно скупали облигации конкурентов, а затем выбросили их по низкой цене — нокаут. Ришелье, Меттерних и Харденберг быстро договорились отказать Бэрингам и Увару, Ротшильдов стали принимать.

«После Экса пятеро братьев пребывали в несокрушимой уверенности, что власть правителей мира можно сокрушить одной лишь силой денег, а семейство Амшеля и было той силой»[205] — мощной и успешной. Главным секретом успеха Ротшильдов была система сотрудничества пяти домов (Франкфурт, Париж, Неаполь, Лондон, Вена), которая делала семейство крупнейшим банком мира[206], причем не национальным, а международным. Огромное богатство Ротшильдов означало, что они не просто частные лица, частные владельцы частного капитала, а нечто большее — действующее в тайне (заговоре) квазигосударство, играющее в роли других государств роль большую, чем иные государства. Это очень точно подметил князь Меттерних. «Дом Ротшильдов, — сказал он, — играет в жизни Франции гораздо большую роль, нежели любое иностранное правительство»[207]. (Как тут не улыбнуться по поводу тезиса А. Коббана о «свободном выборе» французов.) Слово «Франция» можно заменить на Австрия, Пруссия и даже Великобритания. Неудивительно, что умершего в 1836 г. Натана Ротшильда хоронили в Лондоне так, как ни одно частное лицо до него. Ещё бы: с 1818 по 1832 г. Натан Ротшильд обеспечил 7 из 26 займов, с просьбой о которых обратились к лондонским банкам иностранные правительства; стоимость этой «семерки» составила 21 млн фунтов[208]. Неудивительно и то, что довольно быстро Ротшильды добились права учиться в Кембридже, причем не где-нибудь, а в Тринити-колледже.