Там, где кончается волшебство - Джойс Грэм - Страница 33

– Билл, обещаю смотреть в оба.

– Смотри только, чтобы они тебя не раскусили.

– Хорошо. – Он перегнулся через меня и открыл дверцу. – Теперь ступай к кормящей матери.

Я вылезла из машины и помахала на прощание. Бутылка ланолина, которую я сжимала в кулаке, была скользкой от пота.

Готовься. Слова эти звучали будто изнутри меня и с каждым разом все громче. Готовься. Тебе придется Обратиться.

Для веры моей настал решающий момент. Если от Обращения будет толк, значит я уверую, если нет – лишь укреплюсь в своем скепсисе. К тому же у меня не оставалось особо ни выбора, ни времени. Джудит была права: если я собираюсь Обращаться, лучше это делать здесь, пока я дома; а если еще рассчитываю на помощь Луны, то нужно сию минуту начинать приготовления.

Затея с соблазнением Артура Макканна ни капли не помогла. С тех пор он даже ни разу не появился. А деньги на оплату задолженности найти мне было негде.

Раздевшись, я уселась в Мамочкиной комнате за старый туалетный столик и посмотрела на отражение в потускневшем зеркале. Достанет ли мне смелости? Из зеркала на меня таращилось довольно жалкое создание. Не знаю, долго ли я так сидела. Когда я наконец опомнилась, рука моя непроизвольно взлетела к заколкам и сняла их. Взяв Мамочкину щетку, еще хранившую запах ее кожи, я расчесала волосы; потом взяла расческу и сделала пробор посередине – как Джудит, когда она готовила меня к незабываемому ужину с Артуром.

Зажгла благовония. Мой личный сбор: змеиный корень, валериана, лаванда. Безудержность. Намерение. Мамочка была бы вне себя от гнева – как пить дать. Я вышла голая на улицу, привстала на одно колено и смазала калитку благоухающим маслом.

Вернулась в дом. Дым, поднимавшийся от благовоний, наполнил комнату и затуманил отражение в зеркале. Джудит так и не удосужилась забрать вещички – с того самого вечера. Колготки, шмотки, косметику. Я разложила все перед собой на туалетном столике. Микроскопические кисточки, миниатюрные горшочки, такие аккуратные, прямо игрушечные. Приступим. Сначала глаза. Теперь брови – пройдемся светло-коричневым. Щеки – добавим розового румянца. А губки сделаем чуть-чуть пухлее. Как же я нравилась себе в том зеркале! Это была почти не я. Затем я натянула колготки: расправила на голени, прошлась рукой по засиявшим бедрам. Залезла в крохотную юбку, напялила все остальное. Последний штрих – кошмарный одеколон. Тяжелый, дурманящий запах.

Потом я загадала, чтобы он пришел.

Это случилось не сразу, но я не волновалась: я знала, что у него нет выбора. И точно – довольно скоро у калитки затормозил фургон. Я слышала, как звякали железные бидоны, когда он скидывал их на дорогу и по одному закатывал в наш сад; я слышала, как жаловались петли на калитке; я слышала, как он пытался выжать из колонки воду и чертыхнулся, поняв, что ничего не получается. Только тогда я вышла.

– Ее придется прокачать, – сказала я.

– Бог мой! – воскликнул Чез. – Я думал, здесь живет Осока.

– Вот оно что? Осока ненадолго вышла. Умеете прокачивать колонки? – поинтересовалась я.

Я потянулась за стоящим рядом ведром воды, но оглянулась посмотреть, как он меня разглядывает: ноги, попу, согнутую спину. Вокруг него плясали почти что осязаемые всполохи синего пламени – они его парализовали. Я поднесла ведро к колонке.

– Я буду заливать воду, а вы – качать.

Чез был предельно аккуратен. Взявшись за ручку, принялся качать, а я тем временем медленно опорожняла ведро. И хоть мои глаза не отрывались от струи воды, его глаза, я знала, прикованы ко мне. Иначе и быть не могло. Довольно скоро ручка начала оказывать сопротивление, и Чез замедлил темп.

– Куда же все-таки ушла Осока? – осведомился он.

– Да ходит где-то здесь неподалеку.

Теперь, когда колонка заработала, он подтащил бидон и принялся, придерживая, наполнять его водой.

– Вы, видимо, с Осокой сестры?

– В каком-то смысле.

Он на секунду перестал качать. Бидон с металлическим звоном вернулся в вертикальное положение.

– А знаешь, Осока, я ведь почти купился.

– Неужто?

– Говорю тебе, почти купился.

– Выходит, купить тебя не так-то сложно.

Он посмотрел на меня слегка непонимающе. Шагнул вперед, встал вплотную, но я не отстранилась. Он был так близко, что я почувствовала его запах – сильный мужской аромат, нельзя сказать, что неприятный. Он был так близко, что я почувствовала его дыхание. Он протянул ко мне руку и мягко приподнял прядь волос над моим правым ухом. Тогда я решительно отвела его руку в сторону.

Он на секунду замер. Растерялся. Потом расплылся в улыбке, отвернулся и поволок очередной бидон к колонке. Мне больше нечего тут было делать. Я пошла в дом, оставив его наедине с его заботами. Стояла у окна и наблюдала, как он откатывает бидоны к фургону и загружает их в багажник.

После того как он уехал, я надела пальто и отправилась в лес. Я все продумала. Если мои подсчеты и таблицы альманаха «Олд-Мур» не врали, Луна, или госпожа, как ее называла Мамочка, должна была проклюнуться ровно в 4:32 утра на третий день после пятницы, а мои месячные, если я правильно посчитала, должны были закончиться за три дня до этого. Идеальное совпадение. Я бы даже сказала, благоприятствующее. Разве что слишком мало времени оставалось до того момента, когда меня должны были выселять из дома. После Обращения, не считая дня самого Обращения, – всего три дня, чтобы собрать манатки и выехать. То есть всего три дня на то, чтобы получить ответ.

Решив пойти к шоссе короткой дорогой, я продиралась по заросшей тропинке через лес и кляла на чем свет стоит дурацкие туфли Джудит, которые так и не сняла. Тревожно вскрикнул дрозд и заполошно замахал крыльями прямо у меня перед носом, чтобы увести прочь. Весна шла напролом, в кронах деревьев не смолкали птицы. В коре копошились насекомые. Ярко-зеленый сочный папоротник рос прямо на глазах. Я прислонилась спиной к большому старому дубу и спросила у лежавшей в больнице Мамочки, верны ли мои расчеты и правильно ли я все делаю.

Легкий ветерок дразнил скрипучие ветки в кроне старого дуба. Увлеченные брачными играми, где-то ворковали лесные голуби. Из глубины леса доносилась песнь кукушки. Постепенно и голуби, и кукушка смолкли. Вскоре все птицы перестали петь. Звук насекомых или то, что я приняла за их возню, пропал, и я осталась наедине с шепотом ветра и пульсом всего растущего и распускающегося. В конце концов затих и ветер.

Лес погрузился в покой и безмолвие. Осталась только пульсация, биение роста в непрекращающемся цикле жизни. Нежданно, но вполне естественно оборвалось и это. Я вслушалась, и тут раздался голос Мамочки.

Она сказала:

– Чего это ты так вырядилась?

– Чего это ты так вырядилась? – Мамочка улыбалась и поедала черный виноград.

Рядом с койкой сидел Билл Майерс в полицейской форме. Его фуражка отдыхала на тумбочке.

– Вот это да! Осока, ты ли это? – воскликнул он. – На улице я бы проехал мимо.

Конечно, я обрадовалась, увидев Мамочку в добром здравии. Но вот присутствие Билла Майерса меня смутило. К тому же расстроило мой план. Я думала, что в этой одежде Мамочка примет меня за очередную девицу, пришедшую к ней за помощью. Надеялась получить ответы на некоторые мучившие меня вопросы.

Мне было слегка не по себе. Я совершенно не понимала, как оказалась в Лестере. Я только помнила, как стояла, привалившись к дубу, а дальше я уже сидела в палате номер двенадцать, и ничего посередине. Наверное, поймала машину, но, хоть убей, я этого не помнила. Просто раз не устала, значит вряд ли шла пешком.

– Осока, ты в порядке? – забеспокоился Билл. – Ты как будто не в себе.

– Да нормально все.

– Ты себя не забываешь? – спросила Мамочка. – Ешь хорошо?

Билл встал, освободив для меня стул. Взял с тумбочки фуражку. Сказал, что у него есть дельце в участке на Чарльз-стрит, а потом он вернется и отвезет меня домой.