Счастливые шаги под дождем - Мойес Джоджо - Страница 5

Джой понимала, что пришло время ей заговорить, но боялась сказать какую-нибудь несуразицу и, хуже того, выдать незнакомое, страстное желание, невесть откуда взявшееся. А если она ничего не скажет, что он тогда про нее подумает?

– К тому же немногие из знакомых девушек умеют ездить верхом. Дома девушки из моей деревни – как бы это сказать – чересчур упитанные. Деревенские девушки. Во всяком случае, езжу верхом я обычно не с такими. А в портах, куда мы приходим, девушки любят ходить на коктейли и блистать остроумием, а я не очень в этом силен. У меня была однажды девушка – вы немного на нее похожи, – но она… Ну, все это в прошлом. И я не встретил пока никого, с кем мне будет всегда хорошо.

Ах, как же Джой хотелось поцеловать его! И хотелось закричать. Но она лишь улыбнулась и кивнула, украдкой бросая на него взгляды из-под влажных прядей и в то же время ругая себя за свое неожиданное превращение в девушку того типа, который она всегда презирала. Джой не знала, чего хотеть от мужчины, – ей не приходило в голову, что она может что-то хотеть. А теперь ее тянуло к Эдварду, но не потому, что он какой-то особенный, а потому, что он сплошное отрицание: не заставляет ее смущаться, верхом на лошади не выглядит мешком с рисом и не смотрит на нее так, словно хочет видеть на ее месте кого-то другого. Джой переполняло какое-то чувство – более сильное, чем тошнота, но точно так же выбивающее из колеи.

– Спасибо вам. Как бы то ни было, я прекрасно провел время. – Эдвард почесал голову, не глядя на нее, и волосы у него встали дыбом. – Хотя я знаю, что вы не хотели, чтобы я пришел.

После этих слов Джой в ужасе воззрилась на него, но он смотрел в сторону. Она не знала, как уверить его, что он неправильно ее понял, что она не прогоняла его, а спасалась от тошноты. Но в то же время Джой не хотела вспоминать о том происшествии и не хотела, чтобы Эдвард запомнил ее такой. Ах, где же Стелла, когда она так нужна? Она знает, как разговаривать с мужчинами. Джой рассудила, что лучшим ответом будет краткое «нет», но они уже двигались к конюшне верхом на лошадях, устало кивающих опущенными головами.

Эдвард вызвался отвести лошадей в конюшню, и мистер Фогхилл предложил Джой освежиться в дамской комнате. Взглянув на себя в зеркало, она поняла, что мистер Фогхилл очень заботлив. У нее был вид пугала. Влажные вьющиеся волосы спутались. Джой попыталась расправить их пальцами, но они встали дыбом. Потное лицо испачкано дорожной пылью, на белой рубашке – зеленоватые следы от лошадиной слюны, там, где лошадь потерлась о нее, когда она спешилась. Джой принялась яростно тереть лицо влажным полотенцем, ругая себя за то, что не вспомнила о таких простых вещах, как расческа или запасная лента. Стелла ни за что не забыла бы. Однако Эдвард встретил ее широкой улыбкой, словно ее туалет был безупречен. Только тогда она заметила, что его брюки заляпаны пятнами от пота и красноватой грязи, а чистые лишь внизу, поскольку мистер Фогхилл одолжил ему сапоги.

– Экипаж подан, – сказал Эдвард с ухмылкой, глядя на себя самого. – Вам придется показывать дорогу. Я не имею ни малейшего представления, где мы сейчас.

На обратном пути Эдвард держался более спокойно, и Джой острее воспринимала собственное молчание. Она показывала дорогу, но, хотя и чувствовала себя в его обществе непринужденно, не знала, о чем с ним говорить. Не хотелось болтать о пустяках, но как сказать Эдварду, что за четыре часа он перевернул ее мир? Джой увидела его глазами другие земли, цветущие зеленые поля с охотничьими собаками, эксцентричных сельских жителей и мир без вечеринок с коктейлями. Его речь, лишенная фальши и заумностей, сильно отличалась от манерного языка экспатриантов Гонконга. Широкие веснушчатые руки говорили о доброте, любви к лошадям и о чем-то еще, что заставляло ее сердце сжиматься.

– Жаль, что не встретил вас раньше, – произнес он, и ветер отнес его слова в сторону.

– Что вы сказали? – Джой поднесла ладонь к уху.

– Я сказал, жаль, что не встретил вас раньше. – Он сбавил скорость, чтобы она услышала его. Мимо них, громко гудя, пронесся автомобиль, набитый морскими офицерами. – Я… я не знаю. Просто обидно, что я послезавтра отбываю.

– Что? – Джой похолодела. – Вы хотите сказать…

– Мы отплываем через два дня. У меня остается один день на берегу, а потом мы направляемся в корейские воды.

Джой была не в силах скрыть ужас. Это слишком жестоко. Встретить кого-то – встретить его, – и он должен так скоро уехать…

– Надолго? – спросила она тонким дрожащим голосом, совсем не похожим на ее голос.

Эдвард повернулся к Джой и, уловив что-то в ее лице, посмотрел вперед, собираясь остановить машину.

– Думаю, мы сюда не вернемся, – глядя на нее, сказал он. – Сделаем свое дело вместе с янки в корейских водах и отправимся в Нью-Йорк. Пробудем в море несколько месяцев.

Говоря это, он смотрел ей прямо в глаза, словно подводя ее к мысли о невозможности контактов для человека, который всегда в пути.

Джой почувствовала, что у нее сейчас расколется голова. И, как она заметила, задрожали руки. Как будто ей вручили ключ от тюремной камеры, но оказалось, ключ резиновый. К своему ужасу, она поняла, что сейчас расплачется.

– Не могу, – кусая губы, тихо произнесла она.

– Что?

Эдвард потянулся к ней, едва не коснувшись ее руки.

– Не могу вот так отпустить вас. Не могу отпустить.

На этот раз Джой говорила громко, глядя прямо ему в глаза. Говоря это, она сама не верила своим словам, совершенно непозволительным для девушки ее воспитания. Но слова эти сами выскакивали изо рта наподобие твердых теплых камушков, падая к его ногам как подношение.

Последовала долгая, напряженная пауза, когда она думала, что умрет. Потом Эдвард взял ее за руку. Ее ладонь была сухой и теплой.

– Я думал, что не нравлюсь вам, – сказал он.

– Мне никогда никто не нравился. Вернее сказать, раньше не нравился. Раньше мне ни с кем не было так хорошо. – Теперь Джой говорила быстро и невнятно, не пытаясь контролировать слова, но Эдвард не отодвинулся от нее. – Мне бывает так трудно разговаривать с людьми. Здесь нет никого, с кем мне хотелось бы общаться. За исключением Стеллы, моей подруги. А когда вы пришли сегодня утром, мне стало так стыдно за вчерашнее, что проще было отослать вас, чем пытаться быть с вами любезной. Но потом вы остались, и мы поехали на машине, и все прочее. Я не испытывала ничего подобного. Не было такого, чтобы меня не критиковали. Чтобы просто сидеть и человек тебя понимал.

– Я подумал, вы мучаетесь от похмелья, – со смехом произнес он.

Но она была так переполнена чувствами, что не смогла засмеяться в ответ.

– Я согласна со всем, о чем вы сегодня говорили. Все, о чем вы говорили, я испытала сама. Но конечно, не охоту, потому что я не бывала на охоте. Но все, что вы говорили о вечеринках, о людях и о том, что иногда лошади вызывают бóльшую симпатию, чем люди, и что вы не против, если люди посчитают вас немного странным, – это ведь и про меня тоже. Про меня. Как будто я слушала собственные мысли. Поэтому я не могу… не могу вас отпустить. А если вы ужаснетесь моим словам и посчитаете меня самым бесцеремонным и навязчивым существом, то и пусть, потому что впервые за всю жизнь я была самой собой.

По пылающим щекам Джой сползли две тяжелые соленые слезинки, как дань переживаниям после произнесения самой долгой своей речи за взрослую жизнь. Она пыталась сдержать слезы, испытывая одновременно ужас и восторг от содеянного. Она унизилась перед этим незнакомым человеком, и ее мать, а возможно, и Стелла расценят ее поведение как недопустимое. Сказав ему, что ей все равно, она покривила душой. Если сейчас он отвернется от нее, произнесет какие-нибудь вежливые банальности о том, как чудесно он провел день и как она, должно быть, устала, она продержится до дома, а потом найдет способ… да, убить себя. Потому что ей невмоготу будет скользить по поверхности, когда она успела погрузиться в прохладную, умиротворяющую глубину. «Скажи хотя бы, что понимаешь, о чем я говорю, – взмолилась она про себя. – Мне будет этого довольно».