Помазанник из будущего. «Железом и кровью» - Ланцов Михаил Алексеевич - Страница 60

То же время. Варшава

Во время рейда русской пехоты, который произошел в тот же день, что и разгром польского ополчения на вокзале, получилось задержать восемьсот семнадцать человек.

Агентура цесаревича постаралась на славу, собрав подробные досье и доказательную базу обвинения на всех ключевых участников подготовки и проведения восстания в Польше.

Так вот, задержанным «жителям и гостям Варшавы» вменяли в вину причастность к организованной преступной группе и, как следствие, бандитизм, повлекший за собой те или иные печали для граждан империи. Александр специально подчеркивал, что эти люди не борцы за свободу и независимость, а обычные уголовники. Тем более что целый ряд мероприятий, сопряженных с подготовкой и снаряжением ополчения, совершенно четко так и квалифицировался.

Никаких особенных оперативно-следственных мероприятий не проводилось, так как собранные агентурой сведения были вполне достаточны для вынесения смертного приговора каждому. Однако завершать это дело банальными расстрелами у крепостной стены или коллективной виселицей Саша не хотел. Это не позволило бы решить поставленную перед ним задачу.

На собранном Военном совете, где цесаревич хотел обсудить план действий по умиротворению Польши, высказывались разные мнения. По предоставленным спискам в числе задержанных, вина которых была очевидна совету, состояли люди самого разного сословия и положения: католические священники, студенты, профессора, крестьяне, рабочие, женщины, служащие, дворяне и прочие. Массовость и всеобщий характер восстания, в совокупности с очевидным иностранным участием, очень сильно раздражали, что вылилось в единодушное желание их всех казнить. А потом пройтись по остальным городам и весям Привислинского края. Однако Александр решил поступить оригинальнее. Тотальная зачистка с желанием утопить Царство Польское в крови, по его словам, «пустой расход боеприпасов», так как «противник не будет побежден до тех пор, пока не признает своего поражения». То есть, чтобы прекратить местный сепаратизм силовым методом, необходимо было вырезать всю Польшу, а это не являлось тем результатом, к которому Саша стремился.

Для решения подобного затруднения Александр сразу после проведенного совета 22 сентября отправил своему доброму знакомому и соратнику Джузеппе Гарибальди очень интересное письмо, сопровождаемое обширным пакетом фотографий и заметок.

Тут стоит пояснить, что этот итальянец был весьма многим обязан Александру, ведь без русского принца не удались бы ни итальянская революция, ни воссоединение Рима с Италией, ни разгром Австрии. Ничего бы не получилось. Цесаревич, по мнению Гарибальди, сделал для Италии больше, чем даже он сам. Но главным было то, что здравый смысл и политический расчет не претили ему поддерживать приятельские отношения с Александром. Ведь Италии требовалась помощь в разгроме Франции и возвращении утерянных северо-западных земель. Поэтому к просьбе, изложенной в письме, Джузеппе отнесся крайне внимательно. Тем более что она для него была сущей мелочью — Пий IX де-факто был подчинен ему лично и лишен всякой политической самостоятельности.

Конечно, Гарибальди являлся добрым католиком. Но отлучение его от церкви Пием IX только лишь для сохранения собственной светской власти привело итальянца в бешенство и позволило очень серьезно пересмотреть свои взгляды на аппарат Церкви. Дескать, мухи — отдельно, котлеты — отдельно. Поэтому уже 28 сентября 1867 года до Варшавы докатилась новость: папа римский отлучил от церкви всех католиков, которые принимали участие в польском мятеже. То есть практически всю Польшу. Ибо «бандитам и разбойникам не место в лоне Римской католической церкви».

Удар получился сокрушительный. «Добрые католики», сражаясь в том числе и за свою веру, отлучались от нее. А Александр как раз этого ждал, медля со следующим этапом шоу, к которому было уже все готово.

Дело в том, что еще 25 сентября цесаревич выступил перед арестованными с предложением, которое сводилось к тому, что либо он их всех тихо расстреливает в овраге, либо они выдвигают из своего числа судей для самих себя. Сложная перед ними встала дилемма — осуждать на смерть своих товарищей не каждый решится, однако, посовещавшись, пошли на это предложение, в надежде, что подобный подход позволит выжить хоть кому-то. Каждый из арестованных надеялся на то, что именно его оправдают, ведь судить должны были свои.

Тут надо уточнить деталь — в числе арестованных были и те, кто отличился лишь мелкими проступками, вроде громких антиправительственных высказываний по пьяному делу и прочих глупостей. С кем не бывает? Так вот. Тогда, на перроне, когда ему докладывались агенты, цесаревич решил взять всех, на всякий случай. И не зря — теперь они «шли в дело», так как по общему численному балансу подобных «мятежников» выходило около трети из числа восьмисот семнадцати задержанных, что позволяло создать видимость «сурового, но справедливого суда».

В назначенный день, 1 октября, рано утром, на небольшое поле рядом с Варшавой вывели заключенных. Место действия заранее обнесли забором и оцепили солдатами, а за его пределами подготовили все необходимое к тому, чтобы максимальное количество зрителей чувствовало себя комфортно. Даже аккуратные будочки общественных туалетов организовали, мало ли у кого живот скрутит. Само собой, о том, что на поле будет происходить большой суд «бандитов и преступников», известили через газеты всю Варшаву за день до того, что привело к огромному скоплению народа. К началу слушаний за кольцом оцепления стояло около тридцати тысяч зрителей, которые размещались на ступенчатом помосте, позволявшем стоять им уступом и все видеть. В качестве еще одного необычного элемента предстоящего кровавого шоу выступал аккуратный ров, отрытый прямо в поле, где и планировалось хоронить осужденных.

С самого утра погода стояла свежая, но ясная, что позволило уже в десять часов приступить к слушанию. Двенадцать «троек» заседали за индивидуальными столами, покрытыми бархатной ярко-красной материей. Куда заключенного подводили конвоиры после озвучивания имени и фамилии. А далее происходило оперативное рассмотрение дела. За счет грамотной работы агентуры и прекрасно подготовленных материалов обсуждать там особо было нечего, поэтому вся процедура занимала не больше трех-пяти минут. А далее, если человека признавали виновным, конвой отводил его ко рву, передавая расстрельной команде. Приведение приговора в исполнение происходило несколько необычным для местных традиций методом — пулей в затылок из револьвера. Для пущего эффекта Александр распорядился пули отлить из свинца без примеси сурьмы, а потом специально притупленные кончики у них рассекать ножом крестообразно. Подобное решение давало поистине устрашающий эффект — раскрывшаяся мягкая пуля вылетала из головы очень эффектно, вынося наружу половину содержимого черепа. У такого подхода было, несомненно, два плюса. С одной стороны, смерть наступала мгновенно и без мучений. С другой — тем, кто только ожидал рассмотрения своего дела, подобная форма казни оптимизма не добавляла. Даже несмотря на то, что примерно каждого третьего оправдывали.

Форма проведения суда и казни специально была так организована, чтобы случился эксцесс, который Саша откровенно хотел спровоцировать. Арестованным было просто физически невозможно сохранять спокойствие в такой обстановке. То есть у кого-то из них должны были обязательно сдать нервы. Что и случилось примерно через час после начала этого кровавого шоу.

Одна женщина средних лет, услышав обвинительный вердикт, обмякла прямо на руках конвоиров. Однако ненадолго. Конвой несколько зазевался и в какой-то момент ослабил бдительность, пытаясь удержать ее на ногах. И она рванула. Да, женщина была довольно худа, но ей повезло вырваться из рук конвоя за счет неожиданности и силы рывка. Впрочем, вместо того чтобы броситься бежать с поля, она кинулась к цесаревичу, который сидел рядом и наблюдал за действом, не встревая.