Жизнь и деятельность Бальтазара Коссы - Парадисис Александр - Страница 37

• Предыдущая
• 37/53
• Следующая

Диноре было четырнадцать лет. Мать её, Джильда, неоднократно говорила нашему герою, что её дочь — и его дочь (как её мать, Констанца, утверждала когда-то, что Джильда родилась от него). Но Иоанн ХХIII делал вид, что не верит этому, хохотал, принимая это за шутку, и сумел увлечь девочку. Но и мать и бабушка девочки говорили об этом Иоанну только ради приличия. Притворно сердился и глава семьи Черетами, но Косса, оказавший немало услуг отцу семейства, не обращал на это внимания. Что касается девочки, ей очень льстило внимание такого высокопоставленного лица.

— Балтазар, — лукаво улыбаясь, спрашивала она нашего героя, — это правда, что ты мой отец и дедушка?

И хвалилась перед матерью и бабушкой:

— Я теперь важная особа. Сам папа римский без ума от меня [2]!

Читатели должны иметь в виду, что в ту эпоху каждая женщина или молодая девушка считала за честь иметь любовную связь с высокопоставленными церковниками. Петрарка в своих «Письмах без адреса» приводит вызывающие удивление примеры стремления молодых девушек быть обласканными кардиналами [35].

Естественно, что сравнительно молодой, красивый и всемогущий Балтазар Косса легко склонял к любви молодых женщин и девушек. Ежедневно из пятидесяти красивых женщин он выбирал красивейшую. Во Флоренции, в Болонье, а теперь в Риме он часто приказывал своему верному приближённому Буонакорсо:

— Гуиндаччо, помести девушку в такой-то монастырь…

Настоятельницы любого из монастырей лезли из кожи вон, чтобы услужить «отцу христианства». В монастыре готовили несколько комнат, постель с белоснежными благоухающими простынями, чтобы оказать достойное гостеприимство редкому высокому гостю и его подруге, создать все условия для его «телесных радостей».

Растолстевший гигант в лепешку расшибался, чтобы угодить своему хозяину.

— Хорошо, святой отец, через полчаса она будет на месте…

Так описывает жизнь монастырей П. Аретино. Может быть, не во всем он прав, может быть, он несколько преувеличивает, и это вызывает недоверие у читателей. Но всё-таки надо признать, что нравы в монастырях и их влияние на народ несколько отличались от теперешних!

Насколько было велико это отличие, видно из указа, изданного в 1403 году Балтазаром Коссой в Болонье, где он был тогда папским легатом.

В указе говорилось:

«Чтобы сохранить непорочность нравов и честь монахинь, живущих в святых обителях, оградить их от соблазна… мы запрещаем доступ в монастыри светским лицам мужского пола без специального разрешения высшего церковного правителя города, так как они легко могут встречаться там с монахинями и разговаривать с ними. Мы запрещаем также игру на гармонике и других музыкальных инструментах вблизи монастырей. Нарушитель нашего указа будет задержан и должен будет уплатить в папскую казну 25 золотых. Виновная в прелюбодеянии монахиня должна будет уплатить штраф 500 дукатов, а в некоторых случаях может быть приговорена к смерти» [44, 91].

Почему именно Косса так заботился о нравственности монахинь? В других местах наказания за «грех» не были очень строгими. Обычно согрешившую монахиню раздевали и пороли на глазах «сестёр», не сажали за стол, заставляя ещё при этом языком вылизывать изображение креста на полу, и то только в тех случаях, когда она была поймана на месте преступления. Итак, Иоанн, ещё до того как он стал папой, строго следил за нравственностью «христовых невест». Не потому, что он очень заботился об их непорочности, а просто потому, что считал светских мужчин опасными соперниками и, желая обеспечить свою «монополию» хотя бы в монастырях, всеми способами старался оградить себя от них.

Косса считал, что только он сам может наслаждаться чистотой «христовых невест». Как пишет Дитрих фон Ним, а затем и де Поте, Иоанн XXIII за время своего правления лишил девственности триста «христовых невест».

Но только ли одному Коссе приносили монахини в жертву свою «чистоту»? Это сомнительно.

Ни монахини, ни монастыри в те времена не были похожи на теперешние. Монахинь не содержали там взаперти, как можно было бы предполагать. И они совсем не оставались слепы и глухи к тому, что кардиналы и другие корифеи церкви в их монастырях устраивали встречи со своими светскими любовницами. Любая из монахинь с завистью поглядывала на счастливых женщин и девушек, только что покинувших объятия Иоанна XXIII. И любая из них при случае обращала к нему зовущий и страстный взгляд.

Заметим, что большинство девушек, призванных стать «христовыми невестами», шли в монастырь не по собственной воле.

Девяносто процентов из них попадали в монастырь по воле родителей ещё шести-семилетними девочками. Содержание в монастыре обходилось дешевле, чем воспитание дома [69, 91]. [36]

Многие монахини отличались поразительной чувственностью. Иероним Пражский говорил когда-то: «Один только голос мужчины для женщин, посвятивших себя богу, является дьявольским искушением».

Тоску и скуку лениво текущей по раз заведённому порядку жизни монастырей, с ежедневными молитвами, коленопреклонениями, литургиями и литаниями нарушало лишь появление посетителей — светских или церковнослужителей.

От отшельнической и благочестивой жизни монастырей первых веков христианства не осталось и следа, разложение нравов в них достигло невероятных размеров.

Роскошь, изнеженность, распущенность царили в женских и мужских монастырях. Мы не будем подробно описывать все факты, показывающие, насколько монастыри перестали соответствовать своему назначению, остановимся лишь на некоторых из них.

Княгиня Стильяно и её племянница Анна Караффа, заручившись специальным разрешением папы осмотреть женский монастырь «Донна Реджина», повезли с собой «на обед» (для двоих!) трех огромных кабанов, 15 коз, 12 индюшек, 12 петухов и много другого продовольствия. И «христовы невесты», которые жили в лени и праздности, — им не приходилось пахать и сеять, как их сёстрам крестьянкам, которым и не подобало вкушать этих яств, — с удовольствием разделяли «светские радости» с прибывшими [23].

Не способствовала строгости нравов и одежда монахинь, подчеркивавшая их природную красоту и стройность. (По свидетельству современников, в монастырь не принимали некрасивых, а тем более имеющих какие-либо физические недостатки девушек.) «Почти все монастыри Италии, — пишет Родоканаки, — принимали мужчин-посетителей. В дни приемов монахини вызывающе громко рассказывали о своих детях, нянях и поварихах, взбудораживая народ на улицах»

О жизни монастырей в Венеции мы узнаем не только от Казановы. Сан Дидье пишет: «Ничто в Венеции не вызывало такого интереса, как монастыри…» Были там частыми посетителями и вельможи. И так как все монахини были красивы и стройны, ни одна не оставалась без любовника. А забота надзирательниц о нравах выражалась в том, что они помогали монахиням находить более искусные способы встреч с любовниками и покрывать их. Во время карнавала в Венеции (а его там растягивали почти на полгода) женские монастыри превращались в танцевальные залы, заполнялись мужчинами в масках. Чем смешнее была маска, тем лучше принимался её владелец. Были такие монастыри, где (особенно в последние дни карнавала) монахини появлялись в мужском платье.

Как мы уже говорили, одежда подчеркивала стройность монахинь. В Венеции монахиням не вменялось в обязанность ношение накидки, голову прикрывала только изящная шапочка. Платье было узким, в талию, с большим декольте, дававшим возможность увидеть белое и пышное тело монахини. Некоторые из монахинь носили даже цветы у корсажа [91].

Пёльниц пишет, что венецианские монахини завивались, что они носили короткие платья, не закрывавшие стройных ног, а грудь они прикрывали лишь тогда, когда пели в церковном хоре.

Одежда монахинь в Риме также не отличалась скромностью. А флорентийские монахини, по свидетельству одного настоятеля мужского монастыря, посетившего Флоренцию, напоминали мифологических нимф, а не «христовых невест» [84]. [37] Во многих монастырях были устроены театры и разрешалось давать представления, но играть в них могли только монахини.

• Предыдущая
• 37/53
• Следующая