Искусная в любви - Бэлоу Мэри - Страница 21

• Предыдущая
• 21/68
• Следующая

Она верит в любовь. Она доверяет любви, хотя по всему видно, что ее предали. Вместе с невинностью исчезнут и любовь, и доверие.

«Ты желаешь ее…»

Фердинанд закрыл глаза и положил руки на ручки кресла. Он дышал глубоко и ровно. Она была невинна. Она жила в его доме без женской опеки. Этого было достаточно, чтобы разразился скандал и без ухлестывания за ней.

За ее тело можно умереть.

Но свобода – слишком высокая цена за обладание. Он скорее умрет, чем пойдет на это.

«Ее проблемы разрешатся, и твоя совесть успокоится, если ты женишься на ней».

«Будь проклят этот Бамбер! – яростно выругался про себя Фердинанд. – И будь проклят отец Бамбера! И будь проклят Ливеринг, чья жена надумала рожать именно в то время. И будь проклят тот клуб».

Он не собирался проявлять благородство, предложив ей вступить с ним в брак. Одна мысль об этом заставила его протянуть руки к шейному платку, чтобы ослабить его, – и он тут же обнаружил, что уже снял его перед тем, как сесть в кресло. С ним явно было что-то не так.

Фердинанд решительно поднялся из кресла, намереваясь идти спать. Он не был уверен, что сразу же уснет, хотя приказал Бентли найти для него другую подушку, а если это не удастся, то положить в изголовье кусок мрамора, ведь даже надгробие куда удобнее, чем то, на чем он спал прошлой ночью.

Фердинанд погасил свечи, решив, что вполне достаточно лунного света, струящегося через окно, чтобы осветить ему путь наверх. Взяв двумя пальцами куртку и жилет и перекинув их через плечо, он вышел из библиотеки.

Он очень надеялся, что утром проснется в другом, более радужном настроении.

В коридоре второго этажа было темнее, чем в холле и на лестнице. В нем было лишь одно окно, и то в самом конце, но Фердинанд так погрузился в свои мысли, что ему не пришло в голову взять с собой зажженную свечу.

Он пожалел об этом, когда больно ударился бедром об острый угол столика.

– Ух! – громко воскликнул он, прежде чем отпустить более сильные выражения и бросить на пол куртку и жилет, чтобы потереть обеими руками ушибленное место. Но даже в полутьме он разглядел очередную опасность в виде огромной вазы, которая шаталась на столе, грозя перевернуться и разбиться вдребезги. Он зарычал и бросился к ней, а затем радостно завопил от облегчения, довольный тем, что успел подхватить ее. Фердинанд опять прижал руку к ушибленной ноге, но недолго жалел себя.

Каким-то образом большая картина в тяжелой резной раме отделилась от стены и с грохотом упала на пол. Ее падение было впечатляющим, так как она все-таки свалила вазу, та разбилась на мелкие осколки, к тому же перевернув стол.

Фердинанд сочно и красноречиво выругался по поводу случившегося, хотя в темноте не мог определить масштабов разрушения. Он отступил на шаг и потер ногу, а затем неожиданно появился свет, на мгновение ослепивший его.

– Вы пьяны! – холодно проинформировала его фигура со свечой.

Фердинанд рукой заслонил глаза от света. Как это по-женски – сразу прийти к подобному заключению!

– Чертовски пьян, – согласился он, – вдрызг пьян. А вам какое дело?

Все еще потирая ногу, он взглянул на царивший вокруг беспорядок. Картина выглядела так, словно весила тонну, но он пробрался к ней и, как смог, водрузил ее на прежнее место. Он поднял и поставил на место столик, но ничего не мог поделать с осколками вазы.

Все это время его ослеплял свет свечи, который постоянно приближался. Лишь теперь он взглянул на Виолу, испытывая не только раздражение, но и определенную робость.

О Боже! Она даже не потрудилась одеться или хотя бы набросить халат. В том, как она выглядела, не было ничего неприличного. Белая хлопковая ночная рубашка закрывала ее от шеи до запястий и щиколоток. На ней не было ночного чепца, ее волосы, заплетенные в косы, свободно лежали на спине.

Виола не выглядела непристойно, хотя ее ноги были босы. Она представлялась олицетворением чистоты, но именно эта рубашка позволяла вообразить, что скрывалось, а точнее, выступало под ней. Фердинанда словно обдало горячей волной, и он еще сильнее потер ушибленное бедро.

– Какое мне до этого дело? – повторила Виола его вопрос с праведным гневом. – И это в середине ночи, когда я пытаюсь уснуть?

– Ужасно глупо ставить стол посреди коридора, – выразил свое мнение Фердинанд, стараясь не смотреть на нее.

Потом он заметил свои куртку и жилет на полу. Он сам был только в рубашке, бриджах и носках. О Боже! Они находились вдвоем, после полуночи, в темном коридоре, каждый около своей спальни – и у него голова была полна мыслей, которым вовсе не следовало приходить на ум.

Похотливые мысли.

Виола же была само негодование, по крайней мере в этот момент. Она, возможно, никогда и не слышала о вожделении.

– Стол был придвинут к стене, милорд, – указала Виола с холодной вежливостью, – картина висела на стене.

Глупо бродить в темноте без свечи, когда вы пьяны и вас шатает из стороны в сторону.

– Черт побери! – воскликнул он. – Думаю, ваза стоила целое состояние.

– Не меньше, – согласилась Виола. – Она также была невыразимо безобразной.

Услышав это, он усмехнулся, глядя прямо на нее, и тут же пожалел, что не отвел глаз. У Виолы было удивительно совершенное лицо – овальное, с высокими скулами, прямым носом, большими глазами и мягкими губами, которые так и хотелось поцеловать, – оно выглядело еще красивее без отвлекающих завитушек. Ее обычная корона из кос придавала ей царственный вид. Сейчас же косы делали ее совсем юной, чистой и невинной. Фердинанда снова охватил жар, и он намеренно перевел взгляд на черепки вазы.

– Где можно найти метлу? – спросил он, надеясь, что уборка осколков вернет ему утраченное равновесие.

Но Виола неожиданно заглянула ему в лицо и рассмеялась, в ее глазах плясали веселые искорки.

– Не могу не отметить, что с метлой в руках вы будете представлять собой великолепное зрелище, – сказала она, – но будет лучше, если вы подавите свой порыв. Уже далеко за полночь.

Именно об этом он тщетно пытался не думать.

– Что же мне тогда делать? – спросил он, нахмурясь.

– Думаю, вам следует отправиться в постель, лорд Фердинанд, – ответила она.

Если бы у него снесло полголовы, охвативший его жар мог бы безболезненно раствориться в воздухе, и он был бы спасен. Но этого, конечно, не случилось. И вместо того, чтобы прислушаться к ее совету и найти убежище в своей спальне, Фердинанд совершил ошибку – посмотрел на нее и встретился с ней взглядом. Он даже не заметил, как взял у нее из рук подсвечник и поставил его на стол, а затем той же рукой взял ее за подбородок.

– Мне следует? – переспросил он. – Но кто же меня уложит?

Даже в самый последний момент он мог бы сам ответить на свой вопрос и как можно скорее ретироваться в свою комнату. Или она могла бы помочь ему опомниться, отпустив какое-нибудь колкое замечание о его опьянении, после чего с достоинством удалиться, оставив ему свечу в качестве трофея. Но ни один из них не пошел легким разумным путем.

Вместо этого произошло нечто невообразимое, она закусила нижнюю губу, и в мерцающем свете свечи Фердинанду показалось, что в ее глазах блестят непролитые слезы.

Это подтвердили и слова, сказанные ею.

– Мне хотелось, чтобы вы ушли после того вечера и чтобы я никогда больше не слышала вашего имени.

– Правда? – Фердинанд забыл об опасности, забыл о приличиях. Он даже забыл о неразрешенном конфликте.

Он видел только эту очаровательную непосредственную девушку, которая еще недавно носила ромашки в волосах, а теперь изо всех сил старалась не заплакать. – Почему?

Виола заколебалась, затем пожала плечами и сказала:

– Осталось бы приятное воспоминание.

Если бы Фердинанд мог здраво рассуждать, он бы не обратил внимания на ее слова, но он вообще потерял способность мыслить.

– Воспоминание? – Он нагнулся, прикоснулся губами к ее губам и целиком отдался ощущению свежести и невинности. Его будоражил запах мыла, чистоты и женщины. И воспоминание о кострах, музыке скрипок и ярких переплетенных лентах. И о милом смеющемся лице молодой женщины, которую он увлек за старый дуб и поцеловал.

• Предыдущая
• 21/68
• Следующая