Очерки истории российской внешней разведки. Том 4 - Примаков Евгений Максимович - Страница 41

— И это приговор трибунала людям, недостойным называться немцами?! Нет, за их деяния — только смерть!

Гитлер вызвал стенографистку и продиктовал ей распоряжение: утвердить всем смертные приговоры — мужчин казнить на виселице, женщин — на гильотине. Дела М. Харнак и фон Брокдорф направить на пересмотр новому военно-полевому суду (обе мужественные женщины были обезглавлены в 1943 году).

Со дня первой казни и по октябрь 1943 года были казнены на виселице тридцать один мужчина и обезглавлены на гильотине восемнадцать женщин. Семь человек покончили с собой во время следствия, семь были отправлены в концлагеря, двадцать пять — на каторгу с различными сроками наказания, восемь — на фронт, несколько человек расстреляны.

Если вожди нацистского режима полагали, что арест ведущих членов «Красной капеллы» поставил точку в немецком Сопротивлении, то они жестоко ошибались. Последующие события подтвердили это. Как признавал в своих мемуарах начальник политической разведки гитлеровского Рейха Шелленберг, нацистам так и не удалось добиться полного прекращения борьбы «Красной капеллы».

Подвиг антифашистов был высоко отмечен в СССР. Указом Президиума Верховного Совета СССР от октября 1969 года «группа немецких граждан за активное участие в борьбе против фашизма, помощь Советскому Союзу в период Великой Отечественной войны и проявленные при этом мужество, инициативу и стойкость» награждалась боевыми советскими орденами. Отмечены высокими наградами 32 человека, из которых 29 — посмертно. Около половины из них — члены организации «Старшины» — «Корсиканца».

Еще до рассвета 22 июня 1941 года советское посольство в Берлине было окружено отрядом эсэсовцев. Война, приближение которой в последние дни ощущалось особенно остро, стала реальностью. Теперь ни в здание посольства, ни из здания уже никого не выпускали. Командовал отрядом офицер СС Хейнеман. Единственным человеком, кто мог выехать из посольства, был первый секретарь В.М. Бережков. Но он мог проследовать только по строго определенному маршруту и обязательно в сопровождении Хейнемана. Бережков был выделен для связи с МИД Германии и по вызову из этого министерства выезжал для переговоров, которые касались в основном вопросов процедуры обмена составами посольств.

В один из этих тревожных дней из гаража посольства к парадному подъезду подали автомашину «Опель-олимпия». Она была единственной из всего парка машин, которая была приобретена в Германии, все остальные машины были советского производства.

За руль сел Бережков, рядом с ним, как обычно, уселся Хейнеман, а на заднем сиденье находился третий пассажир.

Машина тронулась, стоявшие у ворот эсэсовцы расступились, откозыряли шефу, и «Опель» покатил по маршруту. Но на этот раз путь лежал не на Вильгельмштрассе, сегодня советского представителя не вызывали в МИД, и поэтому машина проехала по городу и остановилась у большого универсального магазина. Пассажир быстро вышел и на пожелание Хейнемана «счастливого свидания» дружески махнул рукой. Машина тронулась и исчезла за поворотом[11].

Вышедшему из машины человеку было лет 30, спортивного телосложения, шатен, черты его лица говорили о волевом, решительном характере.

Это был Александр Михайлович Коротков, заместитель резидента советской внешней разведки в Берлине. Он не торопясь прошел по магазину, смешался с толпой покупателей, поднялся на лифте на третий этаж и через пять минут оказался у выхода из магазина, который вывел его на другую улицу. За эти минуты он прошел короткий, но весьма надежный проверочный маршрут внутри магазина, которым пользовался раньше, и, не обнаружив ничего подозрительного, сел в подошедший к остановке трамвай. Проехав четыре остановки, вышел, поднялся по малолюдному переулку вверх. Никаких признаков наружного наблюдения заметно не было. Затем завернул за угол, пересек проходной двор и вошел в подъезд пятиэтажного жилого дома. Ему необходимо было еще раз убедиться, что слежки за ним нет. Через стекло двери хорошо просматривался выход из двора, и если был бы хвост, то в этой ситуации он обязательно выявил бы себя.

Примерно через час «опель-олимпия» подъехал к универсальному магазину. Разведчик уже был на месте. Он не спеша подошел к машине и через минуту занял прежнее место на заднем сиденье.

— Ну как, встретились? — обернувшись, спросил Хейнеман.

— Да, все нормально, она была очень рада. Благодарю Вас, возможно, больше не придется увидеться с моей Гретхен.

— Что поделаешь, война, — вздохнул немец.

Машина въехала во двор посольства. Хейнеман вышел.

— Как договорились, жду Вас к обеду, — напомнил ему Бережков.

— Сейчас проверю свою команду и приду, — негромко произнес офицер и пошел к воротам, где стояли с автоматами трое рослых солдат в черных мундирах.

Вылазка Короткова в город дала много. Она позволила разведчику провести инструктаж одного из руководителей антифашистской организации «Красная капелла» в отношении ее действий и поддержания связи в условиях войны.

Этой поездке предшествовала серьезная подготовительная работа. Сотрудники резидентуры обратили внимание на то, что офицер СС Хейнеман, уже не молодой человек, был дружелюбно настроен по отношению к сотрудникам посольства. Бережкову, с которым он постоянно общался, рассказывал семейные новости, жаловался на трудности в связи с болезнью жены, высказывал беспокойство за судьбу сына, который заканчивал военное училище, говорил о денежных затруднениях в связи с лечением жены и покупкой экипировки для сына, которая по немецким законам приобреталась самим выпускником.

Посольство было заинтересовано в налаживании добрых отношений с начальником охраны. Это помогало легче решать многие вопросы, в том числе и касавшиеся снабжения продовольствием. Особый интерес был также и у резидентуры. Поэтому Бережкову было рекомендовано руководством посольства проявлять повышенные знаки внимания к Хейнеману и, в частности, приглашать его на кофе, на обед и т. д. Так велась работа по подготовке выезда оперработника в город.

Хейнеман был общительным человеком, и скоро он вместе с Бережковым завтракал, обедал, а иногда и ужинал. По установленному немцами порядку в вестибюле посольства размещался начальник охраны, солдаты же несли наружную службу. Поэтому им не видно было, чем занят их шеф. Стол сервировали в комнате, примыкавшей к вестибюлю, и в случае необходимости офицер мог вовремя занять свой пост. Повар трудился вовсю, и на столе всегда были хорошая еда и напитки. Хейнеман был доволен отношением к нему посольства и со своей стороны старался не создавать особых неудобств для его сотрудников.

В резидентуре пришли к выводу, что немцу можно дать деньги, поскольку тот остро нуждается в них.

В одной из бесед, когда речь зашла о деньгах и Хейнеман сокрушался по поводу предстоящих расходов, Бережков предложил ему рейхсмарки.

— Я был бы рад вам помочь, господин Хейнеман, — заметил как бы вскользь Бережков. — Я довольно долго работаю в Берлине и откладывал деньги, чтобы купить большую радиолу. Но теперь это не имеет смысла и деньги все равно пропадут. Нам не разрешили ничего вывозить, кроме одного чемодана с личными вещами и небольшой суммы на карманные расходы. Мне неловко делать такое предложение, но, если хотите, я могу вам дать тысячу марок.

— Я очень благодарен за это предложение, — помолчав, сказал Хейнеман. — Но как же я могу так запросто взять крупную сумму?

Уговаривать немца долго не пришлось. Вскоре деньги были у него в кармане. По окончании беседы Хейнеман еще раз поблагодарил Бережкова и сказал:

— Я был бы рад, если б имел возможность быть вам чем-либо полезным…

— Мне лично ничего не нужно, — ответил Бережков, — вы просто мне симпатичны и я рад вам помочь.

На следующий день оберштурмфюрер вновь вернулся к разговору о деньгах и снова поблагодарил дипломата, выразив сожаление, что не может его отблагодарить.