Вечерняя звезда - Макмуртри (Макмертри) Лэрри Джефф - Страница 46

Было ясно, что он так ни на что и не решится. Табличка все стояла у двери, и Джерри по-прежнему был швейцаром. Пока однажды душным июньским днем судьба не протянула ему руку помощи. Он, подремывая в полутемной комнате, смотрел по телевизору игру «Метс» с кем-то там еще. В дверь постучали. На пороге стояла маленькая, толстенькая, пьяная и немолодая женщина. Она держала в руке сигарету и два поводка, на которых болтались два слюнявых пса, настолько древних, что, казалось, они едва переставляли лапы.

— Здрасьте, меня зовут Мардж, — представилась она. — Если вы доктор, помогите мне. У моей дочери было уже тридцать шесть инсультов на одной и той же половине мозга, а у мужа — эмфизема, ему круглые сутки нужна кислородная подушка. Я уже полгода хожу мимо вашего дома и все жду, когда же вы, наконец, установите свою табличку. А она все торчит у вас перед дверью. Я больше ждать не могу. У меня ужасные проблемы. Что, если я сейчас отведу собак домой и приду поговорить?

— Можете и не отводить, — сказал Джерри. — Я ничего не имею против собак.

В тот же день после ухода Мардж Джерри установил табличку возле забора. Через неделю у него уже было десять пациентов, через месяц — почти сорок, и у всех, как у Мардж, были ужасные трудности. Бродя по Беллэру, они случайно натыкались на его табличку и хватались за него, как утопающий хватается за соломинку. Вот так Джерри Брукнер и стал самодеятельным психотерапевтом. У него было свое дело. Он понимал, что то, чем он занимается, нельзя считать психоанализом в полном смысле этого слова. Это даже не было чем-то похожим на психоанализ. Но он серьезно верил, что продолжает благородное дело, начатое Марти Мортимером, уделяя немного профессионального внимания людям с проблемами того же масштаба, что и у Мардж, дочь которой на самом деле перенесла тридцать шесть инсультов на одном и том же полушарии. Ему самому эта терапия напоминала схватки кэтчистов на ринге, правда, с тех пор как он начал ею заниматься, у него исчезло ощущение пустоты, которая так долго заполняла его жизнь. Наконец-то он нашел для себя подходящее занятие. Уверенность, что это именно так, росла у него, пока он боролся за этих людей, сочувствуя им и применяя свои знания для каждой из безнадежных человеческих судеб. Некоторые пациенты исчезали после пяти-шести сеансов, но большинство продолжали приходить к нему каждую неделю. Мардж приходила покурить, поболтать, поворчать на своих задыхающихся от старости псов и обсудить свои ужасные проблемы.

К середине второго года своей практики Джерри был настолько уверен в своих силах, что поместил крошечное, в одну строку, объявление в телефонном справочнике. После наплыва пациентов в первые месяцы людей, которые просто проходили мимо его дома и могли бы стать его пациентами, как-то стало меньше. Казалось, люди, у которых и в самом деле были серьезные проблемы, настолько серьезные, что, просто увидев табличку со словом «психотерапевт», они могли с лету остановить машину и зайти к нему, перестали ездить по этой маленькой улочке в Беллэре, штат Техас. Пожалуй, пришло время забросить сеть подальше, решил Джерри.

Он забросил, и уже третьим звонком после того, как объявление появилось в телефонной книге, был звонок от Авроры Гринуей.

— Ты влюбляешься в этого парня — и не думай, что я этого не замечаю, — сказал генерал, глядя на Аврору, пока та одевалась. Аврора напевала, что с ней бывало довольно часто, и он даже не был уверен в том, что она слышала его слова. Он давно уже собирался поговорить с ней о ее новом увлечении, но почему-то в последний момент решимость каждый раз изменяла ему.

Поэтому, раз уж она напевала, он затеял этот разговор сейчас. Впрочем, он почти надеялся, что она его не услышит.

— Вот поэтому ты и не захотела, чтобы я проходил курс психоанализа, — добавил он.

Да, ему нравился доктор Брукнер, и он ничего не имел против того, что Аврора увлеклась им. Однако ему понравилось и то, что они четырежды так чудно болтали с этим молодым человеком, пока он ездил к нему вместе с Авророй. То, что Аврора увлеклась им, означало, что в удовольствии поболтать с доктором ему теперь отказано. Хотя Аврора всегда водила машину довольно лихо, теперь, когда они ездили к доктору Брукнеру, вела ее отвратительно. Было совершенно ясно, что она хочет отбить у него охоту ездить с ней. Он перестал ездить с ней, но теперь сожалел о своем решении. Дома делать было совершенно нечего — ничего такого, чего бы он не делал уже сотни раз. Съездить в Беллэр и поболтать с Джерри Брукнером было чем-то новеньким. Но у него не было уверенности, что Аврора доставит его туда живым. Он не хотел ускорять событий, например, попав в автокатастрофу, но в то же время в нем росла обида на Аврору за то, что она была так эгоистична и не позволяла ему хоть ненадолго оказаться вне стен дома.

— Мне не часто доводится бывать где-нибудь, — сказал он, когда Аврора перестала напевать; но все еще мурлыкала что-то, не показав виду, что слышала этот его выпад о том, что она влюбилась в Джерри Брукнера.

— Ты ответишь или так и будешь притворяться, что не слышала моего вопроса? — спросил, наконец, генерал. Терпение его лопнуло.

— То, что ты сказал, было суждением, а не вопросом. Я прекрасно все расслышала, но, как тебе известно, я предпочитаю не слышать заявлений, которые меня раздражают, если я исполняю арии. Теперь, оглядываясь на прожитое, я думаю, что наша с тобой жизнь могла бы быть не такой уж и плохой, если бы ты только не навязывался со своими суждениями в те минуты, когда я пою.

— Я же должен иногда обнародовать свои суждения, — сказал генерал. — Когда ты не поешь, ты подремываешь, а когда не подремываешь, то куда-нибудь уезжаешь. А если не уезжаешь, то что-нибудь готовишь на кухне или ужинаешь или же мы ссоримся или еще что-нибудь. Как бы то ни было, я не понимаю, чем это я тебя так разозлил. Я только отметил, что ты влюбляешься в Джерри.

— Да, Гектор, но вся беда в том, что ты говоришь это именно тогда, когда я пою, а в этом случае возникает немало других вопросов. Для того чтобы рассмотреть хоть один из них, мне пришлось бы прекратить петь, а к этому я не готова, — сказала Аврора.

За какую-нибудь минуту до этого, пока она еще пела, Аврора выглядела счастливой. Но, к своей печали, генерал увидел, что теперь она счастливой не казалась. Правда, не было похоже, что она сердилась на него, как это бывало в последние несколько лет. Нет, просто она не казалась столь же счастливой, как несколько минут назад.

Перемена в ее настроении заставила его пожалеть, что он вообще открыл рот.

— Я не сержусь на тебя за это, — сказал он. — Наверное, я просто размышлял вслух.

Аврора плавно погрузилась в безмолвие, и ему захотелось извиниться и сделать все что угодно, только чтобы она не молчала. Эти моменты безмолвия всегда пугали его. Сейчас она выглядывала из окна своей спальни, и это было верным признаком того, что молчание будет продолжаться, но когда он сказал, что не сердится на нее, она обернулась и улыбнулась ему. Это была не та ее ошеломительно-счастливая улыбка, но все же это была улыбка.

— Как странно, что мой старый приятель размышляет вслух, — сказала она.

— А что тут такого странного? — спросил генерал, испытывая облегчение уже оттого, что она заговорила. — Если ты влюбляешься в Джерри, почему бы мне не размышлять об этом?

— Ты ведь никогда не был ворчуном, — сказала Аврора. — Если я влюбляюсь в Джерри и ты не сердишься из-за этого, как я должна к этому относиться? То есть ты настолько плох, что тебе все безразлично?

— Аврора, мне никогда не будет это безразлично, — сказал генерал. — А если я настолько плох, то ничего с этим не поделать.

— А, так ты все-таки рассердишься, если выяснится, что я влюбилась в Джерри, — ты это хочешь сказать? — спросила Аврора, и в ее голосе прозвучала какая-то одухотворенность.

— Не знаю, буду ли я сердиться, — я просто не знаю, что со мной произойдет, — сказал генерал. — Но что же мне делать, если мне это не безразлично?