Вечерняя звезда - Макмуртри (Макмертри) Лэрри Джефф - Страница 29

— Пойми ты, это не помешает нам изучать санскрит, — пояснял папа, неся книгу, с которой капало, в раковину на кухню.

Шишарик никак не мог понять, чем это им так понравилась эта книга — ведь в ней не было картинок, как в его книжках. Но он понимал, что теперь, когда она раскисла, нравиться, как прежде, она им уже не будет. Он пропустил мимо ушей отцовское замечание и уселся в ногах своей кровати, рассматривая одну из самых любимых своих книжек — ту, в которой был тигр. Он был ужасно доволен. С плохой книгой мамы и папы было покончено. Когда мама пришла домой, он подбежал к двери встретить ее. Его взяли на руки и поцеловали. Шишарику так нравился мамин запах — несколько минут он был наверху блаженства, прижавшись к маме и вдыхая этот аромат. Однако как только мама увидела раскисшую книгу, в воздухе запахло чем-то другим. Шишарик видел, как лицо мамы стало сердитым. Он стремительно скрылся и зарылся, словно крот, в коробку с обувью в мамином шкафу. Это было самое безопасное во всей квартире место. Мама же, сбросив с ног туфли, подошла и вытащила его из шкафа. Шишарик молча сопротивлялся, пиная ее изо всех сил, но не переставал улыбаться ей. Однако мама деликатничать с ним не стала. Она стиснула его руками и стала трясти. Она ужасно рассердилась. Приятного запаха больше не было.

— Посмей только еще испортить хоть одну нашу книгу, Джонатан! — пригрозила она. — Это ведь не твоя книга, не смей ее мочить!

Папа подошел и попробовал взять его из маминых рук. Шишарик потянулся к нему, но мама не отдала. Тут зазвонил телефон, и папа пошел к нему. Шишарику ужасно хотелось вырваться из маминых рук, и он извивался, пытаясь дать этим понять маме, что его нужно отпустить и тогда он сможет убежать к своему безопасному папе, но мама взяла его в плен и держала у себя на коленях, не обращая никакого внимания на то, что он извивался и пинал ее. Шишарик слышал, как она дышит — словно она стала зверем. Когда она была так сердита, что называла его Джонатан, ему казалось, что она дышит примерно так же, как дышали на него здоровенные собаки, с которыми они встречались, когда ходили гулять по тротуару. А иногда, когда она стискивала его, как сейчас, и горячо дышала на него, он считал, что мама сильно похожа на тигра. У нее не было хвоста и она не была полосатой, но Шишарик думал, что все равно она могла быть тигрицей какой-то породы. Так уж у нее выглядели зубы и глаза, и дышала она, когда сердилась, точно так же. Кто знает, может быть, тот тигр в книжке был одной породы, а его мама-тигрица — другой. Он чувствовал, что сам он точно такой же, как папа, и знал, что совсем не такой, как мама. Наверное, потому, что она на самом деле была тигрицей.

— Ты, маленький засранец, уже испортил вторую санскритскую грамматику! — сказала она. Она часто разговаривала с ним на повышенных тонах, когда бывала настолько сердитой, что общалась с ним по второму имени.

— Да, конечно, но это ведь всего-навсего книга, — сказал Тедди и повесил трубку так поспешно, что уронил ее. Ему пришлось повозиться, прежде чем удалось положить ее на рычаг как следует.

— Пожалуйста, не шлепай его, — прибавил он.

Джейн все еще держала Шишарика у себя на коленях, глядя, как он борется, извивается и смотрит на нее с таким спокойствием, что это бесило ее. Это была точная копия того абсолютного спокойствия, в котором всегда пребывал Тедди, и это взбесило ее еще сильнее. Когда Тедди попросил, чтобы она, ради Бога, не шлепала Шишарика, хотя он вполне этого заслужил, Джейн немедленно перевернула ребенка, словно блин на сковородке, и шлепнула его два раза по попе. Потом она спустила его на пол и стала смотреть, как он убегает. Через несколько секунд он спрятался среди туфель в ее шкафу.

— Зря ты это, — огорчился Тедди. — Но что сделано, то сделано.

— Ну да, сделано, и давай забудем об этом, — сказала Джейн. Она была все еще очень сердита. В не доступном никому уголке своего сознания она размышляла о том, куда бы мог пригласить ее тот каджун, если бы она пошла с ним. Остановился бы он у дансинга и показал бы ей тот самый «грязный» танец? А может быть, сразу повел бы ее в какую-нибудь грязную квартирку?

— Возможно, забудем, а возможно, и нет, — рассердился Тедди. — А кто знает, не убьет ли он нас с тобой через двадцать лет за то, что ты только что сделала?

— Да иди ты… Ты что, думаешь, что я буду сидеть тут и репетировать Сократовы методы воспитания с ребенком, которому всего два года? — спросила она. — Как бы то ни было, мне осточертели Сократовы методы! И осточертели они мне потому, что это — единственное о воспитании, что ты знаешь.

— Я не думал, что пользуюсь методом Сократа, что бы ты там ни говорила, — возразил Тедди. — Я просто не понимаю, зачем шлепать детей. Ты что же, в самом деле, думаешь, что, наставив ему синяков на заднице, ты заставишь его с уважением относиться к грамматике санскрита?

Джейн ничего не сказала. Она на какое-то мгновение задумалась о том, что неплохо было бы жить с кем-нибудь другим. Джейн всегда относилась к Тедди как к сожителю, а не как к мужу. Хотя найти ему достойную замену было трудно. Она опять вспомнила каджуна, который, несмотря на то что был такой толстый, улыбался довольно приятно. С ним не было бы никаких проблем с применением Сократовой методики, он скорее мог оказаться последователем школы Уоррена Битти.

— А сейчас-то что с тобой происходит? — спросил Тедди. — Ты вошла в дом уже раздраженной. Теперь ты нашлепала нашего ребенка.

— Я устала от твоего внимания к таким вещам, Тедди, — прервала его Джейн. — Займись своими делами.

— Да, но Шишарик — это тоже часть моих дел, — отметил Тедди.

— Знаешь, меня в детстве шлепали, но я в убийцу не превратилась, — упорствовала Джейн. — Сколько еще учебников по грамматике санскрита ты позволишь ему испортить, прежде чем он перестанет? Ты и сам прекрасно знаешь, что он делает это только потому, что не хочет, чтобы мы учились. Ему нужно все наше внимание, а получить его он не может. Если я хочу изучать санскрит, мой ребенок мне не помешает. Мне не нужен ребенок, который, как у других, командует своими родителями.

— И все равно я не считаю, что правы те родители, которые шлепают своих детей, — стоял на своем Тедди. Ему стало немного грустно. Он не собирался доказывать свою правоту в этом споре, и причиной этого была давно известная ему истина: возможно, Джейн не умела убедить кого-то так, как он, но у нее было гораздо больше эмоциональной энергии, с помощью которой она в нужный момент могла отстоять все, что угодно. Он слышал, как Шишарик возится в шкафу, стукаясь башмачком о дверцу. Ему, в сущности, было не больно. Он даже не испугался, и два шлепка по попке, которые Джейн дала ему, возможно, даже и никак не отразились на его самочувствии. Они совершенно не шли ни в какое сравнение с теми жалящими шлепками, которые отец Тедди отвешивал ему самому в пять или шесть лет. Отец отвешивал их с такой злобой, словно Тедди был в ответе за все зло, творившееся в мире: за смерть матери, за войну во Вьетнаме, за все что угодно. Что-что, а отец бил его гораздо сильнее. Он вспоминал эти шлепанья как неясный, но зловещий поворот в своей жизни, хотя, разговаривая потом со многими неудачниками, он никак не мог определить, когда же произошел этот поворот, после которого вся его жизнь переменилась. Она пошла туда, где его ожидало что-то страшное. Страх остался в нем с тех самых пор.

— Просто я не хочу, чтобы он боялся нас, — пытался объяснить Тедди, видя, что Джейн все еще смотрит на него сердито. — И кроме того, поймал его на месте преступления я, а не ты.

— Конечно, вот тебе и следовало нашлепать его не сходя с места. Но ты же этого не сделал! Грязную работу ты оставил мне.

— Ты полагаешь, он понимает, что ты отшлепала его за книгу? — спросил Тедди.

— Слушай, я не хочу больше говорить об этом. Я бы хотела, чтобы Шишарик знал, что к нему отнеслись по справедливости, вот и все.

Как раз в этот момент позвонили в дверь. Шишарик выбрался из шкафа и побежал к двери. Он любил встречать гостей. Глядя сквозь занавеску из бамбуковых палок, которая висела на двери, на пороге он увидел Большую Бабулю и Рози.