Черный бор: Повести, статьи - Валуев Пётр Александрович - Страница 35

— Я? — призадумавшись отвечал Печорин. — Почти совестно признаться в скромности моего пожелания: не застать у себя призыва к какому-нибудь больному.

— Я также желаю найти письмо, — сказал Крафт, взглянув на Веру, — но только не из Петербурга.

— А вы, Вера? — спросила Клотильда Петровна.

— Я желала бы, чтобы сбылись все ваши желания, — сказала улыбнувшись Вера.

— Это были бы три желания вместо одного, — заметила, также улыбаясь, Клотильда Петровна. — Каждому дозволяется только одно. Выбирайте одно из трех.

— Тогда я присоединяюсь к желанию Карла Ивановича, — сказала Вера. — Он недосказал его. Следовательно, он думает, что этому желанию труднее исполниться, чем прочим.

— Надеюсь, что и оно исполнится, — сказал Крафт.

По возвращении в город Печорин простился со своими спутниками у Пречистенских ворот, на ближайшем повороте к его квартире. Крафт, Клотильда Петровна и Вера одни поехали далее.

— Варвара Матвеевна не поправляется, — сказал Крафт. — Печорин нашел ее сегодня в еще менее удовлетворительном состоянии, чем вчера.

— Печорин с самого начала сказал, что она долго будет больна, — заметила Клотильда Петровна.

— Да, но он сначала не мог так положительно определить свойство болезни. Все началось со сцены с благочинным, когда он ее принудил отказаться от клеветы на Парашу. С тех пор истерические припадки продолжают повторяться довольно часто, и к ним присоединились теперь лихорадочное состояние и признаки маразма.

— Вера всякий день посылает осведомляться. Ответ всегда один и тот же: в одном положении.

— Третьего дня, по словам Печорина, она в первый раз сама заговорила о Вере Алексеевне, то есть спросила, здорова ли она.

— Мне кажется, — сказала Вера, — что теперь мне следовало бы побывать у нее.

— Она еще не выражала желания вас видеть, — заметила Клотильда Петровна. — Нет повода вам рисковать дурным приемом и, может быть, в ней возбудить вредное для нее самой раздражение. Печорин обещал сказать, когда к тому настанет время, и я вас предупредила, что, во всяком случае, мы вас не пустим одну. Или я, или мой муж должен быть с вами.

В дверях дома Крафтов их встретила Параша.

— Есть ли письма? — спросила Клотильда Петровна, которая первая вошла в дом. Карл Иванович и Вера остановились на крыльце и засмотрелись на двух дам, в это время проезжавших по улице верхом в сопровождении гусарского офицера.

— Писем нет, — отвечала Параша, но веселое и почти торжествующее выражение ее лица при этом ответе поразило Клотильду Петровну.

— Что же ты так рада тому, что нет писем? — спросила она.

— Есть другое, Клотильда Петровна, — сказала Параша, показывая карточку, которую она держала в руке. — Анатолий Васильевич Леонин был здесь.

— Кто? Леонин? Не может быть! — сказала изумленная Клотильда Петровна.

— Как же — не может быть, коли я его видела и с ним говорила? — отвечала Параша. — Он что-то написал на этой карточке для Веры Алексеевны и сказал, что еще раз будет, около 10 часов. Я его уверила, что к этому времени вы вернетесь домой.

— Вера! — кликнула Клотильда Петровна, подойдя к двери. — Вера! Идите скорее! А ты, Параша, подожди нас в гостиной.

— Иду! — отвечала Вера. — Что прикажете, Клотильда Петровна? — спросила она, войдя в прихожую.

— Для нас нет писем, моя милая Вера, — сказала г-жа Крафт, нежно обняв и поцеловав Веру, — но для вас есть. Вечерние колокола были, по правде, добрыми вестниками.

Вера покраснела, побледнела, потом вновь покраснела и в недоумении смотрела на Клотильду Петровну.

— Пойдемте в гостиную, — продолжала г-жа Крафт. — Вас там ждет Параша. Возьмите, что у нее есть для вас.

Вера вошла в гостиную. Параша подала ей карточку, на которой было написано несколько строк по-французски, и вполголоса сказала:

— От Анатолия Васильевича.

Вера торопливо взглянула на карточку, провела рукой по глазам, потом ближе поднесла карточку к свету стоявшей на столе лампы, еще раз прочитала, заплакала, кинулась на шею Клотильде Петровне и, не сказав ни слова, убежала в свою комнату.

Клотильда Петровна следила за нею влажными глазами, а вошедший между тем Карл Иванович с удивлением смотрел на то, что перед ним происходило.

— Что значит это? — спросил он наконец жену, когда Вера вышла из комнаты.

— Это значит, — сказала Клотильда Петровна, — что Леонин вернулся, был здесь, опять будет к 10 часам и, по-видимому, уже имеет за собою согласие своего отца.

— Слава Богу! — радостно воскликнул Карл Иванович. — Сто раз слава Богу! Теперь я понимаю одну загадочную фразу в последнем письме Леонина. Ты была кругом права, Клотильда. Мы точно были с тобой орудиями судьбы, но судьбы счастливой. Я так рад, так рад, что не нахожу слов, чтобы мою радость высказать! Мне почти кажется, в эту минуту, что я и жених и невеста.

— Твое доброе сердце я давно знаю, — сказала Клотильда Петровна.

Она подошла к мужу и обняла его. У обоих были слезы на глазах.

— Теперь нужно мне распорядиться, — продолжала Клотильда Петровна. — Я велю нам чай приготовить в твоей комнате, прикажу Параше отворить дверь Леонину и пойду сказать Вере, что мы ей предоставляем принять его здесь. Мы оба, на первых порах, лишние.

Прошло несколько минут. Вера одна возвратилась в гостиную и села у открытого окна. Тихо и тепло было в воздухе, ясно на небе. Тот полусвет-полумрак, который в наших календарях называется «зарей во всю ночь», царил над притихавшею после дневного движения Москвой. Две-три звезды мерцали в зените, а против окна, за опустевшим на летнее время противолежащим домом, выделялась на небе пятиглавая соседняя церковь, и над главами белелись золоченые кресты.

Вера прислушивалась. Ей беспрерывно чудилось, будто звуки колесного стука по мостовой приближаются к дому; но потом также постоянно оказывалось, что она ошиблась и что ей слышался только изменчивый гул не прекратившегося в городе движения. Вдруг за поворотом в ближнюю улицу топот лошади и стук колес раздались так явственно, что всякое сомнение исчезло. Сердце Веры забилось так сильно, что на одно мгновение у нее приостановилось дыхание. Она встала. Звуки резко усилились, когда запряженная в дрожки вороная лошадь обогнула угол и поворотила к дому Крафтов. Подъезжая к крыльцу, Леонин увидел в окне Веру и быстрым движением руки послал ей радостный привет. Она так дрожала, что не нашла в себе силы каким-нибудь знаком на него ответить и, чтобы не упасть, прислонилась к раме окна.

На следующий день утром Клотильда Петровна, во всех отношениях бывшая примерной хозяйкой, с особым старанием проверяла состояние внешнего порядка в ее гостиной. Она сама переставила какой-то стул на место какого-то кресла, а кресло — на место стула, сама поправила шнуры у наддверной занавеси перед входом в столовую и приказала смести какой-то остаток пыли, отысканный ею на стоявшей у стены этажерке. Карл Иванович несколько раз входил в гостиную, хотя никаких распоряжений в ней не делал. По выражению его лица и по платью можно было догадаться, что и он что-то особое имел в виду или чего-то ждал. Он был в новом сюртуке и в первый раз повязал себе шею летним темно-синим с красными крапинками галстуком, недавно подаренным ему Клотильдой Петровной, которая часто ставила мужу в упрек некоторую, по ее мнению напрасную, небрежность его туалета. Поводом к этим приготовлениям был ожидавшийся визит Василия Михайловича Леонина.

Анатолий предупредил Веру накануне, что его отец желал быть у нее и быть ею представленным Клотильде Петровне и познакомленным с Карлом Ивановичем. При этом Василий Михайлович выразил желание быть сначала один, как приезжал один к Вере в прошлом году под именем камергера Васильева, и потому просил Анатолия не сопровождать его, а приехать получасом или тремя четвертями часа позже. Сам Василий Михайлович полагал быть около полудня. К этому времени Параша снова была назначена в должность привратницы, а Клотильда Петровна и Карл Иванович ушли в свои комнаты, предоставив Вере ожидать в гостиной визита ее будущего тестя. Она и его ждала в волнении и с нетерпением, как накануне ждала Леонина; но эти чувства были другие и по степени, и по свойству. Вера знала, что нечего было опасаться, что все обойдется легко и радушно и что выраженное Василием Михайловичем желание само по себе доказывало его расположение к ней; но естественная застенчивость и сознание щекотливости ее положения именно в отношении к отцу Леонина ее смущали.