Небо (рай) и ад. Божественная справедливость с точки зрения спиритуализма - Кардек Аллан - Страница 7

1. Во все времена человек верил в счастливую или несчастную будущую жизнь в связи с тем добром или злом, которые он совершил на земле; только понятия, которые он имел о будущих наказаниях, всегда зависели от степени его развития и от тех представлений, которые он создавал себе о добре и зле; таким образом, награды и наказания являлись отражением преобладающих в нем инстинктов. Например, народы воинственные видели высшее блаженство в почестях, воздаваемых храбрости; охотничьи племена – в изобилии дичи; народы чувственные – в удовольствии сладострастия. Пока в человеке будет преобладать материя, у него будет самое поверхностное понятие о духовности; вот почему он составляет себе о будущих наградах и наказаниях более материальное, чем духовное представление; он воображает, что на том свете должны есть и пить, но гораздо вкуснее и лучше, чем на земле.[2] С течением времени появляется в верованиях о будущей жизни смешение духовности с материальностью: так, рядом с созерцательным блаженством помещают картину ада с физическими мучениями.

2. Понимая только то, что он видел, первобытный человек естественно представлял себе будущее таким, как настоящее; чтобы понять нечто иное, ему нужно было умственное развитие, каким он не обладал. Так, картина, которую он составлял себе о наказаниях в будущей жизни, есть только отражение бедствий, которые испытывало человечество, но в более ярких красках. Он соединял вместе все муки, все терзания, все огорчения, какие только встречал на земле: так, в жарком климате он представлял себе ад огненный, а в холодном – ледяной. Чувство, которое позднее должно было открыть ему мир духовный, было еще не развито, и он не мог понять иных мучений, кроме физических; вот почему в религиях всех стран ад изображается почти одинаково.

3. Ад язычников, описанный и драматизированный поэтами, есть грандиозный образец, которому подражает и христианский ад, также нашедший своих песнопевцев. Сравнивая их, находим, за исключением имен и некоторых вариантов, многочисленные аналоги: например, как в том, так и в другом материальный огонь есть основа всех мук, символ самых жестоких страданий. Но странно, что христиане во многих отношениях превзошли свой образец. Язычники в бочке Данаид, в колесе Иксиона, в Сизифовой скале имели индивидуальные наказания; в христианском же аде для всех без разбора – одни пылающие жаровни и котлы, крышки которых приподнимаются ангелами, чтобы видеть страдания осужденных; [3] и Бог без сожаления в течение веков слушает вопли осужденных и не прощает их. Язычники никогда не описывали жизни обитателей Елисейских полей, сопутствуемой тяжелыми муками Тартара.[4]

4. Как и язычники, христиане имеют царя ада, сатану, с тою только разницей, что Плутон управлял темным царством, которое ему было дано во власть, но сам не был зол; он удерживал у себя тех, кто худо поступал, потому что это была его обязанность, но он не старался вовлечь людей во зло, чтобы доставить себе удовольствие видеть их мучения; тогда как сатана разыскивает себе жертв, которых потом с удовольствием заставляет мучить: легионы демонов, вооруженные вилами, переворачивают их в огне. Немало обсуждались даже и свойства этого огня, который горит, но не сжигает тела осужденных... Возникал даже вопрос – не есть ли это огонь горящей смолы.[5]

Итак, христианский ад ни в чем не уступает аду языческому.

5. Те же соображения, которые у древних народов определяли место блаженства, указывали также и место наказаний; поместив первое на высоте, естественно было вообразить второе внизу, в глубине, т. е. в центре земли, к которому, как думали, вели некоторые страшные и темные пещеры, служившие входами... Так же точно представляли себе ад и христиане. Отметим по этому поводу еще одну аналогию.

Языческий ад заключал с одной стороны – Елисейские поля, рай, а с другой – Тартар, ад. Олимп же, местопребывание богов и обоготворенных людей, находился в высоких областях. По букве Евангелия, Иисус Христос сошел в ад, т. е. вглубь, вниз, чтобы извлечь оттуда души праведников, которые ожидали там Его пришествия. Стало быть, ад не был исключительно местом наказания; как и у язычников, он был в местах низких, внизу. А местопребывание ангелов и святых, или рай, было наверху: его поместили выше области звезд, предполагая область эту ограниченной.

6. Эта смесь христианских понятий с идеями языческими не представляет ничего удивительного. Христос не мог внезапно уничтожить укоренившиеся верования; а людям недоставало необходимых знаний, чтобы понять необъятность пространства и нескончаемое число миров. Землю они считали центром вселенной, не знали ни ее формы, ни внутреннего строения; все было ограниченно в их глазах, и понятия их о будущности не могли простираться далее их познаний. Иисусу Христу было невозможно открыть им настоящее положение вещей; но в то же время, не желая Своим авторитетом санкционировать укоренившиеся предрассудки, Он воздержался от объяснений, предоставив времени исправлять заблуждения. Он ограничился тем, что смутно указывал как на счастливую жизнь, так и на возмездие, ожидающее виновных; но нигде в Его поучениях мы не находим ужасных картин телесных мучений, из которых христиане сделали догмы веры.

Вот как языческая идея ада сохранилась до наших дней. Нужно было распространение просвещения и повышение общего умственного уровня человечества для того, чтобы избавиться от нее. Но так как ничто положительное не явилось на смену устарелых заблуждений, то за долгим периодом слепой веры, как переходная ступень, последовал период неверия, которому новые откровения должны положить предел. Надо было разрушить старое, прежде чем строить новое, потому что легче принять истину тем, кто ни во что не верит, но чувствует, что ему не хватает чего-то, чем имеющим крепкую веру в абсурд.

7. Определяя место для неба и ада, христианские исповедания вынуждены были принять только два крайних положения душ: полное блаженство или абсолютное страдание. Чистилище есть только промежуточное мимолетное положение, по выходу из которого души сразу переходят в блаженное состояние; иначе и не может быть при веровании в окончательную судьбу души после смерти. Если существует только два местопребывания душ блаженных и отверженных, без переходных ступеней, которые давали бы возможность подниматься, т. е. совершенствоваться, то не существует прогресса; если же можно совершенствоваться, то нет определенной судьбы за гробом. Христос решает этот вопрос, когда говорит: «В доме Отца Моего обителей много».[6]

8. Церковь допускает, правда, известные исключения в некоторых особенных случаях. Дети, умершие в раннем возрасте, не сделавшие ничего дурного, не могут быть обречены на вечные мучения; с другой стороны, не сделав также и добра, они не имеют права на высшее блаженство, тогда, говорит церковь, они находятся в преддверии Рая, в положении среднем, которое никогда не было точно определено и в котором, не подвергаясь страданию, они все-таки не пользуются и полным блаженством, а так как участь их решена окончательно, то они навеки лишены этого блаженства. Это лишение, совершенно не зависевшее от их воли, равняется вечному и незаслуженному наказанию. То же самое и по отношению к диким народам: они не получили благодати святого крещения и света религии; они грешат по неведению и, предаваясь своим природным инстинктам, не могут быть ни правы, ни виноваты. Простая логика, во имя правосудия Божия, отвергает подобную доктрину. Правосудие и справедливость Божия заключаются в словах Христа: «Каждому по делам его»; но тут надо понимать: добрые или злые дела, совершаемые свободно и сознательно, и есть те дела, за которые только и можно нести ответственность; а не такие, какие совершаются детьми или дикарями.