Социальное конструирование реальности - Бергер Питер - Страница 33

Не предлагая какой-либо эволюционистской схемы для таких типов, мы все же можем сказать, что мифология представляет собой архаичную форму легитимации вообще[113]. Вполне возможно, что мифология является необходимой фазой в развитии человеческого мышления как такового[114]. В любом случае древнейшие, доступные нам концептуализации поддержания универсума являются мифологическими по форме. Для наших целей будет достаточно определить мифологию как концепцию реальности, которая полагает непрерывное проникновение священных сил в мир повседневного опыта[115]. Подобная концепция, естественно, предполагает непрерывную последовательность между социальным и космическим порядками, равно как и между соответствующими им легитимациямиз[116]; вся реальность выступает как сотканная из единой ткани.

Мифология как концептуальный механизм ближе всего стоит к наивному уровню символического универсума — уровню, на котором меньше всего ощутима необходимость теоретического поддержания универсума. Данный универсум просто полагается как объективная реальность. Это объясняет тот часто повторяющийся в истории феномен, когда несовместимые друг с другом мифологические традиции продолжают существовать бок о бок без их теоретической интеграции. Типично то, что их противоречивость ощущается лишь после того, как традиции сделались проблематичными и уже имела место некая интеграция. «Открытие» такой несовместимости (или, если угодно, ее ex post facto допущение) обычно осуществляется специалистами в рамках традиции, которые также обычно интегрируют дискретные традиционные темы. Как только чувствуется нужда в интеграции, последующие мифологические реконструкции могут обрести немалую теоретическую изощренность. Примером тому может служить хотя бы Гомер.

Мифология близка наивному уровню и в том, что хотя в наличии имеются специалисты по мифологической традиции, их знание недалеко ушло от того, что общеизвестно. Посвящение в традицию, осуществляемое этими специалистами, может представлять большие трудности. Ограничения могут касаться отбираемых кандидатов, особых случаев или времен, они могут включать трудные ритуальные приготовления. Тем не менее эти трудности редко определимы в терминах внутренних качеств самого запаса знания, который несложно приобрести. Для охраны монополистических притязаний специалистов, провозглашающих недоступность их учения, должны существовать соответствующие институты. Иначе говоря, учение полагается «тайным», а в сущности, экзотерический запас знания, институционально определяется в эзотерических терминах. Достаточно бросить взгляд на «рекламу» современных кружков «избранных» теоретиков, чтобы понять, что это древнее фокусничество живо и сегодня. Но все же имеются важные социологические различия между обществами, в которых тзсе поддерживающие универсум концептуализации являются мифологическими, и обществами, где они таковыми не являются.

Более развитые мифологические системы стремятся к упразднению противоречий и к поддержанию мифологического универсума в теоретически интегрированных терминах. Такие «канонические» мифологии как бы уже переходят в собственно теологические концептуализации. Для наших нынешних целей достаточно отличения теологического мышления от его мифологического предшественника просто по большей степени теоретической систематизации. Теологические понятия отстоят дальше от наивного уровня. Космос по-прежнему рассматривается в терминах священных сил или существ древней мифологии, но эти священные существа отодвигаются на большую дистанцию. Мифологическое мышление оперирует в рамках исправленного континуума между человеческим миром и миром богов. Теологическое мышление пытается найти посредника между этими двумя мирами как раз потому, что изначальная непрерывность континуума теперь кажется разорванной. С переходом от мифологии к теологии оказывается, что повседневная жизнь становится менее проникнутой священными силами. Система теологического знания все более отдаляется от общего запаса знания общества, а потому его получение становится внутренне более сложным делом. Даже там, где знание не было сознательно институционализировано как эзотерическое, оно остается «тайным» в силу своей недоступности для большей части населения. Дальнейшим следствием этого должно быть то, что население может испытывать относительное равнодушие по поводу изощренных теорий поддержания универсума, придуманных специалистами-теологами. Сосуществование наивной мифологии в массах и утонченного богословия теоретической элиты, которые оба служат для поддержания одного и того же символического универсума, далеко не редкий исторический феномен. Только с учетом этого феномена мы имеем право называть традиционные общества Дальнего Востока «буддистскими», а средневековое общество — «христианским».

Теология оказывается парадигмой для более поздних философских и научных концептуализации космоса. Хотя теология по религиозному содержанию своих определений реальности стоит ближе к мифологии, по своему социальному местоположению она приближается к более поздним секуляризованным концептуализациям. В отличие от мифологии, три остальные исторически детерминированные формы концептуализации переходят в ведение элит специалистов, системы знания которых все дальше удаляются от обыденного знания общества в целом. Современная наука является крайней ступенью такого развития, равно как и секуляризация и утонченность поддержания универсума. Наука не только завершает удаление священного из мира повседневной жизни, но также удаляет из этого мира само, поддерживающее универсум, знание. Повседневная жизнь лишается как священной легитимации, так и теоретического разумения, которое могло бы соединить ее с символическим универсумом в желанную целостность. Проще говоря, «профан», то есть не являющийся специалистом член общества, уже не ведает, как концептуально поддерживается его универсум, хотя он, конечно, все еще знает, кого считать предполагаемым специалистом по поддержанию универсума. Поставленные этой ситуацией интересные проблемы относятся к эмпирической социологии знания современного общества, а потому мы далее не станем их рассматривать в данном контексте.

Само собой разумеется, типы концептуальной машинерии исторически проявляются в бесчисленных модификациях и комбинациях, и обзор приведенных выше типов не является исчерпывающим. В контексте общей теории нам остается рассмотреть два применения концептуальной машинерии поддержания универсума: терапию и отрицание.

Терапия включает применение концептуальных механизмов с той целью, чтобы актуальные и потенциальные девианты пребывали в рамках институционализированных определений реальности. Иными словами, нужно помешать «обитателям» данного универсума сделаться «эмигрантами». Это осуществляется путем применения аппарата легитимации к индивидуальным «случаям». Поскольку, как мы видели, всякое общество сталкивается с опасностью индивидуальной девиации, терапия в той или иной форме может считаться глобальным социальным феноменом. Ее специфическое социальное устройство — от экзорцизма до психоанализа, от пасторского попечения до программ личностной консультации — подпадает, конечно, под категорию социального контроля. Нас интересует здесь, скорее, концептуальный аспект терапии. Так как терапия имеет дело с девиациями с позиций «официальных» определений реальности, она должна разрабатывать концептуальные механизмы для учета таких отношений и для поддержания тех реальностей, коим бросают вызов девиации. Это требует системы знания, включающей теорию девиации, диагностический аппарат и концептуальную схему «целительства душ».

Например, для коллектива, в котором институционализирован гомосексуализм военных, упрямая гетеросексуальность индивида сразу делает его кандидатом для терапии — не только потому, что его сексуальные интересы представляют очевидную угрозу боевой эффективности данного подразделения воинов-любовников, но также потому, что его отклонение имеет психологически подрывной характер для спонтанной мужественности остальных. Ведь кто-нибудь из них, вероятно, «подсознательно» может испытывать искушение последовать его образцу. На более фундаментальном уровне поведение девианта бросает вызов социальной реальности как таковой, ставя под угрозу принимаемые за само собой разумеющиеся когнитивные («зрелые мужчины по природе любят друг друга») и нормативные («зрелым мужчинам следует любить друг друга») оперативные процедуры. Безусловно, девиант предстает и как живое оскорбление богов, которые так любят друг друга на небесах, подобно тому, как преданные им делают это на земле. Такое радикальное отклонение требует терапевтической практики, имеющей здравое обоснование в терапевтической теории. Должна иметься теория отклоняющегося поведения (то есть «патологии»), которая объясняла бы такое шокирующее состояние (скажем, предположением об одержимости бесами). Необходима и система диагностических понятий (некая симптоматология с соответствующими навыками ее применения при разбирательстве), которая в оптимальном случае не только позволяет классифицировать острые состояния, но также обнаружить «скрытую гетеросексуальность» и быстро воспользоваться превентивными мерами. Наконец, должна иметься концептуализация процесса лечения (скажем, каталог техник экзорцизма с адекватным теоретическим обоснованием).