Гениальная власть! Словарь абстракций Кремля - Павловский Глеб Олегович - Страница 3

Медведев хотел создания правовых институтов, где воины креатива © смогут осесть в государстве. Но яд уникальности отравляет командный мозг. Наступила интоксикация – избранник случая взглянул в зеркало и увидел там гения. Здесь и проблема глобального будущего демократии.

Проблема создания стратегического центра воли, способного проводить курс среди пассивного большинства при катастрофичных условиях (а иных условий демократия здесь и не знала).

Опыт русской «демократии катастроф» будет важен для неопределенного мира, даже если закончится катастрофой и его большинство рассеется.

Страна создала необычную линию защиты от управления собственными делами – производную, именуемую вертикаль власти. Термин появился как временный лозунг в ответ на жалобы на хаос во власти.

Теперь вертикаль власти рассматривают как институт управления, принимают всерьез, адресуя ей жалобы или проклятья. Под именем вертикали действует оригинальная и надежная система скупки-кредитования управляющих групп для работы по федеральным заданиям.

Что не удалось ни Ельцину в 1990-х, ни Горбачеву в 1980-х – местные управленцы ушли из-под контроля центра в последние годы СССР, – в нулевых удалось нам. Мы их дисциплинировали-за счет чего?

Наша команда с 2000 года овладевала страной с легкостью, не меняя прежнего менеджмента. Суверенитет восстанавливали, отказываясь управлять. Вербовка регионалов федеральным центром шла на четких условиях: играете по своим правилам, но в московский футбол. Повестка устанавливается центром, но тот не вмешивается в местные технологии власти. Директивы сверху – «этого не избирать, а того избрать», «такой-то процент для такой-то партии» – проводите средствами, какие есть на местах.

Работая по заданиям центра и выполняя поставленные задачи, регионалы подтверждают компетентность, сохраняют должности, которые занимают, и с ними – право обогащаться (право строго привязано к месту власти), их местным недругам запрещается враждебная активность – конкурировать можно лишь непублично и с ведома центра.

Центр скупает менеджмент, позволяя тому позаботиться о цене покупки, – а боссы переустраивают местную власть в режимы управления собственностью. Повышая капитализацию последней, владелец вынужденно развивает свой регион. Вертикаль власти работает как сильно деформированный институт развития.

Приоритеты заданы федеральным центром. Обогащаться местный босс должен так, чтобы недовольство им не превысило лимит, – местная экономика обязана быть социальной и неконфликтной. Выполняя обязательства по социальным нормативам и показателям, можно расхищать бюджет и трансферты, но умеренно нескандальным образом. (Этим условиям лучше всего отвечает схема «откатов», что объясняет взрыв ее популярности.)

Вертикаль власти ориентирует губернатора на устойчивое развитие, а не на депрессию и произвол! Экономический рост – в стабильной кадровой оболочке и гарантированный социальный минимум населению. Так создалась видимость суверенного контроля над гигантской страной, фактически не управляемой и не самоуправляемой. Есть ли этот суверенитет в действительности? Да – раз его покупают на мировом рынке.

На мировой рынок выходит капитализируемый суверенитет России – «коллективный Путин» как мировой бренд. Только такой знают Россию участники рынка – как торговца нефтью, газом и сырьевыми ресурсами. Присутствие частных российских игроков – факультативное, заметное лишь на кредитных рынках; кредиты даются «под Путина».

Национальный доход страны размещается на западных рынках. То, что из него украли, уходит туда же через офшоры. Суверенные финансы управляются мировыми финансовыми институтами, адекватности которых мы, естественно, доверяем больше, чем коррумпированным домашним лоббистам.

Часть денег возвращается инвестициями (чаще спекулятивными), укрепляя местные очаги роста и складывающиеся вокруг них коалиции. Регионы заинтересованы в привлечении инвестиций – так они повышают капитализацию своей собственности, а заодно и свой класс агентов центра. Местные деньги, изъятые у регионов через налоги, идут в центр, откуда обезличенными возвращаются обратно через бюджетные трансферты. Дотационность регионов при этом превращается в тренд и закрепляется, используясь ими как ценный природный ресурс – бизнес на отсталости. Вся эта система омывается циркуляцией финансового раствора – смесью полученного и украденного с трудовым.

При всех разговорах о суверенитете модель полностью зависит от мирового рынка. Суверенная демократия – это формула конъюнктурного государства, зависящего от оценки мировым рынком его способности монопольно оперировать суверенной территорией как консолидированным активом в приемлемых (и известных рынку) титулах собственности.

Экономика суверенитета конъюнктурна, но действенна. И она работает. Для чего России иметь свою экономику, когда мы наняли мировую – обслуживать нашу власть?

Вертикаль власти диктует правящим элитам принципы единого государства. Приоритет суверенитета недискуссионен. Если бы мы навязывали его как идеологию, у нас ничего бы не вышло – идейного авторитета у центра нет. Зато он дает местным режимам долю в обогащении. На мировой рынок выходит единый участник – «консолидированный Путин», торгуя сырьем и привлекая инвестиции под свои гарантии. Местные режимы и их банки, выступающие в качестве заемщиков, застрахованы тем же «глобальным Путиным». Обогащение через суверенитет – модель патриотичная и совместимая с глобальной циркуляцией капиталов и людей. Но крайне рискованная.

На пике кризиса мы увидели крах кредитов, набранных на мировом финансовом рынке вертикалью власти, – еще одно неслучайное сходство нашей Государственности с финансовым «пузырем». Их давали региональным банкам и бизнесам под гарантии вертикальной стабильности.

Вертикаль власти – это модель управления любой страной, более сложной, чем готов допустить ее политический центр.

Модель сработала – то есть мы получили отсрочку на время, достаточное, чтобы разобраться в устройстве управляемого объекта Россия. Но хорошо известно: отсрочки – человеческий наркотик. С тех пор отсрочки и их пролонгация – основа нашего политического планирования. «Управляемую демократию» никуда не ведут, она лишь регламент допуска/недопуска граждан к их суверенитету.

В чем трудность модели? В том, что внутренняя власть всегда зависима от глобальной конъюнктуры. Это модельное условие – суверенную Россию нельзя деглобализировать, не уничтожив. Наш тип стабильности власти фактически – филиал глобализации и барометр положения дел с ликвидностью в мире. Но граждан России и их собственность при этом, увы, приходится исключить из списка игроков мировой экономики.