Критика тоталитарного опыта - Марков Борис Васильевич - Страница 12

Выше мной упоминалась Комиссия при президенте РФ по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России, созданная указом Д. Медведева в мае 2009 г. С тех пор, впрочем, я не слыхал о каких-то действиях или решениях этого органа. Зато знаком с протестами профессиональных историков разных стран против излишне политизированной историографии. Так, в начале 2010 г. в Москве, в президиуме РАН состоялся «круглый стол» на тему «История, историки и власть». Лейтмотивом дискуссии стали протесты учёных против замены научных исследований на заказные политтехнологические проекты; против запрета на диалог специалистов с разными точками зрения, как в самой России, так на международной арене. Интересам нашего общества в области истории способствовали бы окончательное рассекречивание архивов многолетней давности, поддержка дальнейших исторических исследований и популяризация их результатов [31].

Так где же он, глас общественности? В статистике Интернета (насчёт «героя России»)? В процентах голосования на выборах органов власти? (которые самим Борисом Васильевичем ставятся под сомнение, а мной игнорируются). Общественность – очередной миф деклассированных потомков идеологических войн.

Приведу для ясности недавний образец сбора фактов, их аналитики и оценки из исторической науки. Она не зависит от любой «общественности», которая расколота по определению на палачей и жертв, «своих» и «чужих». Историк ищет в прошлом истину, а не правду своей личной судьбы, не былые интересы именно своей страны. Некто Герман Франк Майер, отошедший от дел предприниматель, решил разыскать могилу своего отца, лейтенанта вермахта, казнённого греческими партизанами в 1943 г. Проследив военную судьбу родителя, Майер затем два десятилетия трудился над изучением боевого пути его воинского подразделения – одной из знаменитых дивизий фашистской армии – элитного подразделения горных стрелков «Эдельвейс». Этот «непрофессионал оказался во многих отношениях выше представителей исследовательского сообщества. Источниковая база исследования безупречна. Автор использовал материалы 26 архивов в 8 странах, побывал в 200 населённых пунктах только в Греции и Албании, взял более 80 интервью в Германии и в нескольких странах Восточной Европы» [32]. Его книга вызвала в Германии бурный общественный резонанс – новый всплеск споров противников и сторонников реабилитация фашизма. Выяснилось, что горные стрелки занимались карательными операциями по всей Европе не менее ретиво, чем подразделения СС. Они входили в мирные поселения и убивали, увивали, убивали стариков, женщин, детей, которые могли быть как-то связаны с партизанами.

Многие соотечественники станут до хрипоты спорить с этим историком. В Германии несмотря на всю денацификацию отмечается негативная общественная реакция на попытки учёных понять исторические корни национал-социализма. Бывшая казарма стрелков «Эдельвейса» с одобрения властей ФРГ превращена неонацистами в музей. По логике Бориса Васильевича Маркова, туда нужно водить впечатлительных посетителей из новых поколений. Утешать их: у греческих, итальянских, французских, белорусских, русских партизан свои «личные истории», а у потомков солдат вермахта, которые карали смертью наших партизанских земляков, – своя. Я лично считаю, что правда на стороне того немца, кто разоблачил кровавую карьеру горных стрелков Гитлера. И ведь память об отце не помешала ему искать и найти правду о той войне. Он ведь, благодаря комплексу исторических источников, увидел фактически, что его отец вместе со своими однополчанами входили в греческие и албанские деревни затем, чтобы убивать безоружных, беспомощных обывателей.

Дальше идёт оценка – надо ли было это делать? По логике Маркова, надо было убивать ни в чём не повинных греческих и албанских, чешских и польских, белорусских, украинских и русских крестьян. Ведь они могли поддерживать антифашистских партизан!?. «Логика эпохи». «Освенцим и Гулаг не так далеко друг от друга»?.. «Они убивали неправильно, а мы правильно»? «Нельзя было не убивать?» Или «Нужно было?»

Таковы логические выводы из тезиса Б.В. Маркова о праве эпохи на репрессии и отсутствии у потомков права эти репрессии осудить.

Борис Васильевич, утверждая абстрактный постулат априорно славного прошлого «любого народа», «всякого человека», сам не замечает, что некоторые приводимые им самим факты личной биографии противоречат этой идеологеме. Первые две его крупные работы, диссертации, потому были посвящены философии науки, что никакой другой идеологии ему бы в 1970-е – 1980-е годы критиковать не дали. Те же самые Рожины, Тугариновы и иже с ними – вне зависимости от их индивидуальных пристрастий… Ну, разве что кроме той, что практиковалась в рамках «научного коммунизма» или же в рамках «критики буржуазной философии». Если бы не либеральные реформы 1990-х, замечательные труды Маркова о Фуко и Ницше, все остальные его увлекательные статьи и книги, нипочём не увидели бы света. Да и не были бы написаны, я уверен. Так за что же нынешнему общепризнанному философу любить и восхвалять советское прошлое? За вкусные пельмени в университетской столовой? При полном отсутствии колбасы и молока в Вологде или в Курске. Или осудить тут же, возле «философского» факультета расположенные спецхраны библиотек университета и академии, где были спрятаны те иностранные книги, что потом оказались в свободном доступе? Но когда рухнул «железный занавес», в наших семьях, уверяет Борис Васильевич, произошла убыль родительского тепла, оказывается. Надо бы подумать о парадоксальной связи таких вещей.

Наш спор с Борисом Васильевичем воспроизводит две разные логики, равно глубоко укоренившиеся в общественном сознании российского социума. Одни из нас восхваляют советское государство за те или иные его достижения – и забывают о человеческой цене этих побед, а другие сожалеют о потерях, которые обесценили в их глазах возможные достижения. Сегодняшний пример из читаемой мной газеты «Известия». Ее талантливый журналист Сергей Лесков, обозревающий в основном научные темы, в одной из своих колонок посетовал на свёртывание строительства нашего собственного коллайдера, почти равного нынешнему швейцарскому. Читатель Сергей Беляев резонно возражает: «Стройку забросили в годы перестройки. Вместе с тоннелем потеряли государство», – сокрушается таинственный горный мастер. – Знаете, объявляет этот добровольный корреспондент, мне не жалко такого государства. Государство, которое было не способно производить ничего, кроме баллистических ракет и танков, – пусть великолепного качества, но загонявшее ради этого людей в бараки и считавшее рабов эшелонами, готовое уродовать окружающую среду радиоактивными утечками, жалеть не стоит».

Я согласен с этим выводом, а Борис Васильевич нет. Он предлагает гордиться достижениями советской оборонки, воздвигнутой на костях миллионов зэков. А среди них – наши общие родственники, как ни крути.

Мой оппонент утверждает: «Пусть было репрессировано 20 миллионов, остальные 200 вели нормальную жизнь». Трудно высказать, но должен: людоедская логика. Да в гробу я видал моё личное благополучие, ради которого надо убить нескольких моих соседей. Да что там соседей – моих собственных близких, родных. Лучше уж все мы, живые, станем прозябать, коли нет другого выхода. Но дело-то в том, что и раньше, и сегодня, далеко не все прозябали. Только по-разному. В освободившуюся квартиру арестованных кто-то радостно вселился. Служебные места убитых кто-то быстренько занял. У каждого из репрес-сированных-то осталось по нескольку родных и близких. Представим себе их страдания от потери любимого человека, а то и кормильца? Причём точно о судьбах увезённых в ГУЛАГ родственники в большинстве случаев не знали, что усиливало их переживания.