Великое восстановление наук, Разделение наук - Бэкон Фрэнсис - Страница 50

Второй наш совет -- ожидать возможности продления жизни прежде всего от действия на жизненные духи организма и от расслабления (malacissatio) членов, а не от того или иного способа питания. Действительно, человеческое тело и его строение испытывают воздействие (если не говорить о внешних условиях) со стороны трех сил: жизненных духов, своих членов и питательных веществ. Путь продления жизни, связанный с тем или иным способом питания организма, долог, извилист и ненадежен; пути же, связанные с воздействием на жизненные духи организма и его члены, намного короче и гораздо быстрее приводят к желанной цели, потому что эти духи мгновенно поддаются воздействию и паров, и аффектов, обладающих над ними удивительной властью. Точно таким же образом на телесные члены незамедлительно действуют ванны, притирания и компрессы.

Третье наставление сводится к тому, что расслабление членов извне должно осуществляться с помощью веществ, обладающих той же субстанцией, способных проникать внутрь и запирать поры. Ибо вещества, обладающие той же субстанцией, охотно и благосклонно воспринимаются членами и, собственно, они-то и способствуют расслаблению тела. Вещества, способные проникать внутрь членов, могут легче и глубже проводить в организм размягчающие средства и сами в какой-то мере расширяют эти члены. Вещества, запирающие поры, поддерживают силы этих членов и понемногу укрепляют их, ограничивая испарение, которое препятствует размягчению, выводя из организма влагу. Таким образом, поставленной цели можно достигнуть с помощью этих трех видов средств, применяя их в определенном порядке и последовательности, а не все вместе. В то же время мы хотим здесь напомнить, что цель расслабления организма состоит не в питании его членов извне, а лишь в том, чтобы сделать их более способными к усвоению питательных веществ, поскольку, чем суше тело, тем менее оно способно к усвоению других веществ. Но пожалуй, о продлении жизни, составляющем третью отрасль медицины, лишь недавно включенную в нее, сказано достаточно.

Перейдем теперь к косметике. Она отчасти имеет гражданское значение, отчасти же составляет достояние людей изнеженных. Ведь физическая опрятность, достоинство и приличие всего облика, как совершенно правильно считается, исходят от нравственной скромности и уважения прежде всего к Богу, созданиями которого мы все являемся, затем -- к обществу, в котором мы живем, и, наконец, к самим себе, которых мы должны уважать не меньше, а даже больше, чем других. Но непристойные способы украшения, применяющие краски, грим, румяна и т. п., вполне достойны тех неприятностей, которые им всегда сопутствуют, ибо они все же настолько изобретательны, чтобы обмануть окружающих, но зато достаточно неудобны в повседневной жизни и даже весьма опасны и вредны для здоровья. Меня удивляет, что этой отвратительной привычке краситься так долго удавалось избегать осуждения со стороны и церковных, и гражданских законов о нравственности, хотя в других случаях они были весьма суровы к роскошной одежде и вычурным прическам. Правда, мы читаем о том, что Иезавель красилась, но ничего подобного не говорится ни о Эсфири, ни о Юдифи ^.

Перейдем теперь к атлетике. Мы понимаем ее в несколько более широком, чем обычно, смысле. В это понятие мы включаем все, что может способствовать развитию любой доступной человеческому телу физической способности, будет ли это ловкость или тот или иной вид выносливости. Ловкость складывается из двух частей: силы и быстроты. Выносливость тоже можно разделить на два вида: способность переносить недостаток в необходимом и стойкость в мучениях. Замечательные примеры всех этих способностей мы можем часто наблюдать в практике канатоходцев, в суровом образе жизни некоторых диких народов, в удивительной силе сумасшедших и в стойкости некоторых людей, проявленной во время самых изощренных пыток. А если обнаружится еще какая-нибудь другая способность, которая не подходит под установленное нами деление (например, часто замечаемая у ныряльщиков способность удивительно долго задерживать дыхание), то и такая способность, как мы считаем, должна быть отнесена к атлетике. То, что подобные вещи нередко случаются, -- это совершенно очевидно, но философское их осмысление и исследование причин таких явлений до сих пор остаются в пренебрежении. Причина этого, по нашему мнению, заключается во всеобщем убеждении, что подобные вещи являются только результатом врожденных способностей определенных людей (а этому невозможно научить) или развиваются благодаря долгой, начинающейся еще в детские годы практике (а это скорее можно заставить делать, чем научить этому), Быть может, эти соображения и не являются полностью справедливыми, однако имеет ли смысл указывать на подобного рода недостаток? Ведь Олимпийские состязания уже давно ушли в прошлое, так что для повседневной жизни достаточно обычных способностей, а выдающиеся способности такого рода могут служить, пожалуй, лишь для демонстрации за плату перед публикой.

Наконец, мы подошли к искусствам, доставляющим наслаждение. Они делятся по числу самих наших чувств. Зрительное наслаждение доставляет прежде всего живопись и бесчисленное множество других искусств, целью которых является создание великолепных зданий, садов, одежды, ваз, бокалов, резных камней и т. п. Наслаждение слуху приносит музыка со всем ее разнообразием звуков человеческого голоса, духовых и струнных инструментов. Когда-то важную роль в этом искусстве играли также и водяные инструменты, но сейчас они почти вышли из употребления. Нужно сказать, что искусства, связанные со зрительным или слуховым восприятием, с большим основанием, чем все остальные искусства, считаются свободными. Эти два чувства более целомудренны, чем остальные, а искусства требуют больших знаний: ведь даже сама математика является их служанкой. При этом живопись имеет больше отношения к памяти и демонстративному мышлению (demonstrationes), а музыка -- к области нравственности и душевных аффектов. Наслаждения, доставляемые остальными чувствами человека, и искусства, связанные с ними, менее уважаемы, поскольку они скорее служат роскоши, чем возвышенному. Кремы, духи, изысканные деликатесы и особенно все, что может возбуждать сладострастие, требуют для себя скорее строгого цензора, чем ученого исследователя. Поистине прекрасно заметил кто-то, что в период рождения и роста государств процветает воинское искусство, в эпоху их наивысшего развития -- свободные искусства, когда же они начинают клониться к упадку и гибели, расцветают искусства, служащие сладострастию. И я боюсь, что наша эпоха, когда начинают проявляться признаки упадка, может стать эпохой расцвета такого рода искусств. Но оставим эту тему. К искусствам, доставляющим наслаждение, я отношу также и искусство фокусников и манипуляторов, потому что обман чувств следует рассматривать как своего рода удовольствие, доставляемое чувствам.

Рассмотрев таким образом все науки, касающиеся человеческого тела (медицину, косметику, атлетику и искусства, доставляющие наслаждение), мы хотим попутно сделать только одно замечание. Хотя в человеческом теле подлежит изучению множество вещей (члены, мокроты, функции, способности, акциденции) и хотя (если бы это было в наших возможностях) следовало бы создать единый свод учения о человеческом теле, который включил бы в себя все эти вопросы (подобно учению о душе, о котором мы будем сейчас говорить), однако, чтобы не слишком увеличивать число наук и не передвигать дальше, чем необходимо, прежние их границы, мы отнесли к медицине учение о частях человеческого тела, об его функциях, о мокротах, дыхании, сне, рождении, о человеческом плоде и беременности, о росте организма, его зрелости, старости, ожирении и т. п. Правда, все это не имеет прямого отношения к тем трем обязанностям, которые возложены на медицину, но ведь человеческое во всех своих проявлениях является предметом медицины. Что же касается произвольного движения и чувств, мы отнесем это к учению о душе, ибо и в том, и в другом главную роль играет душа. На этом мы завершаем рассмотрение учения о человеческом теле, которое служит лишь жилищем для души. "