Охотники за каучуком - Буссенар Луи Анри - Страница 42
- Предыдущая
- 42/131
- Следующая
Не смущаясь, однако, этим смехом, вождь продолжает ласковым и чрезвычайно мелодичным голосом, свойственным многим неграм и резко контрастирующим с их нередко чрезвычайно грубой натурой и крупным телосложением:
– Я сказал вам, друзья, что у вас будет добрый господин, и докажу это сейчас же! Что сделал вон тот, кого вы видите там валяющимся на земле, как боров, когда шесть месяцев тому назад вы признали его своим господином? Он забрал себе все богатства своего предшественника, он присудил себе одному и его хижину, и его запасы, и его тафию, и его золото!
– Да! .. да! .. это правда!
– А я, заместивший его, по вашей воле и желанию, отчасти, но главным образом по моей собственной воле, буду великодушен. Я ничего не хочу для себя! Слышите? Ничего! Хижина его пусть остается вам: займи ее, кто хочет! Его орудия охоты и рыбной ловли поделите между собой. Разыграйте по жребию его челноки и коней! Поделите между собой его сушеную рыбу и другие припасы. Выпейте его тафию и возьмите себе его золото! Я все отдаю вам! Сокровища тирана принадлежат народу!
При этих словах, которых, вероятно, никто не ожидал, энтузиазм толпы достиг своих крайних пределов.
Толпа, до того довольно спокойная и безучастная, вдруг точно обезумела. Громкие крики и возгласы перешли в дикий вой, и все, мужчины, дети, женщины и старики, предвкушая богатую поживу, принялись исполнять какой-то безумный танец.
Несколько человек из числа убийц, уже пьяные от выпитого раньше вина, с воем устремились к красивой большой хижине, стоящей посредине деревни, в тени нескольких великолепных бананов. Вслед за ними хлынула и толпа.
Между тем Диего и человек шесть из его приспешников остаются подле раненного врага, который за все это время не издал ни звука.
Хижина в несколько минут была разграблена дотла. Грабители, уверенные в том, что сумеют найти все остальное и после, набросились главным образом на тафию. Запасы ее, как ни были велики, исчезли удивительно быстро, поглощенные с жадностью и проворством, свойственными неграм и некоторым индейцам.
Хмель овладел всеми, этот ужасный хмель дикарей, усиливаемый раскаленной температурой тропиков. Некоторые, не сумев соразмерить дозу со своими силами, с минуту шатаются из стороны в сторону, едва держась на ногах, затем принимаются бегать, как угорелые, издавая какие-то нечленораздельные звуки, и валятся, как подкошенные, кто где. Другие, более благоразумные или более расчетливые, расположились тут же на траве и пьют постепенно, растягивая наслаждение и отдаляя момент полного бесчувствия. Наконец, третьи, люди обстоятельные, осматривают тщательно все помещение: каждый ящик, ларец, каждый темный угол, отыскивая золото. Вскоре глухой ропот и негодование, граничащие с возмущением, раздаются в стенах хижины павшего властелина. Его ярко украшенные сундуки, лари, в которых хранилась одежда, перерыты, корзины с плодами опрокинуты, запасы зерна высыпаны на пол; даже все сосуды, чашки и фляги – все обыскано, но золота нигде нет.
Что тафия, когда в данный момент человек уже не в состоянии больше пить?
Золото! Это завтрашняя тафия, это – тафия, когда угодно и сколько угодно; это – беспечная, беззаботная жизнь в будущем! Горе тому, кто его так хорошо запрягал, так схоронил свои громадные сокровища, о которых все знают, но никто не может найти!
Обманутые в своих ожиданиях, громилы бегут, обезумевшие, в поту, вне себя от бешенства, к Диего, который сохранил до сих пор полное хладнокровие.
– Господин, нас ограбили! – вопят они.
– Кто вас ограбил, друзья? Кто осмелился отнять у вас что-либо?
– Это он! Он! – кричат одновременно двадцать голосов, дышащих бешенством и злобой. – Он похитил все золото!
– Смерть! Смерть ему, он нас обокрал!
– Я так и думал, – говорит Диего, усмехаясь с видом всезнающего мудреца, – и вот почему сейчас помешал вам убить его. Труп нем, а живого мы заставим говорить!
– А если он не захочет сказать?
– Я вам говорю, что мы заставим!
– Когда?
– Сейчас же! Разве я не властелин ваш и вождь? Разве я не должен всегда думать за вас и, при случае, действовать за вас!
– Хорошо сказано, Диего! Да здравствует Диего!
– Довольно, ребята! Теперь принесите мне на площадь несколько охапок соломы и как можно больше «бешеных ягод», да поскорее!
Как и все вновь вступившие в управление повелители Диего нашел поначалу усердных и старательных исполнителей, не возражающих и не расспрашивающих, а беспрекословно повинующихся.
В одну минуту они натащили стеблей маиса (кукурузы), валежника и другого сухого горючего материала, наконец, целые корзины мелких ярко-красных конических ягод, длиною в два – три сантиметра, называемых «бешеными ягодами».
– Довольно, друзья, довольно! – сказал Диего своим удивительно певучим голосом.
И, не гнушаясь работой, он быстро сооружает костер, дает знак одному из своих пособников разжечь его, хватает раненного мулата под мышки и кладет его к костру, ногами в огонь.
При соприкосновении с огнем несчастный вскрикивает нечеловеческим голосом и поджимает ноги так, что они чуть не переламываются.
– Ну же, приятель, будь благоразумен, – обращается к нему Диего. – Я ничего не спрашивал у тебя до сих пор, зная, что ты непременно несколько поломаешься прежде, чем станешь отвечать; но думаю, что, убедившись в моей готовности прибегнуть к сильным средствам, ты согласишься добровольно сказать мне, где ты спрятал твое золото, не правда ли?
– Нет, – глухо рычит мулат.
– А-а, ты упрямишься! Но к чему? Ведь ты знаешь, что сейчас должен умереть! Так постарайся же умереть прилично и, по возможности, сократить свои мучения! Говори же! Ведь они все равно тебе не нужны, твои сокровища.
– Не скажу!
– Слушай, я тебе подарю жизнь и прикажу тебя доставить морем в Бэлем!
– Ты лжешь, негр!
– Это ты совершенно верно сказал, любезный! Да, я лгал… Но ты меня оскорбляешь и забываешь, повидимому, что ты в моей власти, и потому ты сейчас увидишь, как негр мстит!
Ноги раненого, которые он успел слегка отстранить от пламени, по приказанию Диего опять суют в огонь. Тело краснеет, вздувается, печется, отвратительный запах паленого мяса распространяется кругом.
Несчастный сжимает зубы до скрипа; глаза его наливаются кровью, жилы на лбу натягиваются, как канаты, даже самое лицо его посинело.
– Где золото? – ревет Диего охрипшим от бешенства голосом.
Ответа нет.
– Ты упорствуешь? Посмотрим, кто из нас настоит на своем!
Опять он приказывает оттащить мулата от костра, схватывает его ноги, сдирает с них кожу, вздувшуюся пузырями от огня, и совершенно обнажает мускулы.
– Ягоды! – кричит он своим пособникам. – Давайте сюда ягоды!
Он берет горсть, другую и приказывает изрубить их тесаком. В несколько секунд ягоды превращаются в красную массу, которую складывают в посуду. Тогда Диего натирает страшные раны несчастного этим едким соком, прикосновение которого к обнаженному, живому мясу заставляет мулата выть от боли.
– Да, да, я знаю, – продолжает негр с адским хохотом, – это куда больнее огня: ведь, как только мясо запечется, оно становится уже нечувствительным, тогда как этот сок жжет и разъедает даже без огня… Ну, так что же? Будешь ты говорить?
– Нет, нет и нет!
– Тысяча чертей! Ты еще смеешь заноситься передо мной, когда ты уже при последнем издыхании! .. Но мы еще посмотрим! .. Еще не все! У меня есть в запасе еще другие средства! ..
Но действие ягодного сока делает страдания и муки несчастного совершенно нестерпимыми. Вой, исходящий из его уст, не имеет ничего схожего с голосом человеческим. Слышатся только одни ужасные нечленораздельные глухие звуки и порывистые всхлипывания, настоящий предсмертный хрип. Быть может, он даже и не в состоянии сказать что-либо, если бы и хотел.
Обезумев от хмеля и жажды наживы, чудовища, окружающие несчастного, не только не испытывают чувства, хоть сколько-нибудь похожего на жалость или сострадание, при виде этих ужасных мук, а напротив, измышляют еще новые пытки, думая этим сломить его упорство.
- Предыдущая
- 42/131
- Следующая
