Семиотика, Поэтика (Избранные работы) - Барт Ролан - Страница 46

53 Кажется, и сам Расин всю жизнь (за исключением двух последних лет) ощущал мир как общественное мнение: он сформировал себя под взглядом сильных мира сего и всегда писал с нескрываемой целью обратить на себя этот взгляд.

180

Словом, мир для расиновского героя - это общественное мнение, одновременно и террор, и алиби 54.

Неудивительно, что анонимность мира, его неразличенность, его сугубая усеченность (мир есть голос, и ничего больше) находят наилучшее выражение в неопределенных грамматических конструкциях, во всех этих ни к чему не обязывающих местоимениях (on, ils, chacun)*, которые непрерывно напоминают бесчисленными оттенками, что расиновский герой - это одиночка во враждебном мире, о точном наименовании которого он не желает задумываться; неопределенно-личное местоимение on обволакивает героя, сдавливает его, но кто эти самые on - неизвестно; on - это грамматическое обозначение агрессивной силы, которую герой не может или не хочет локализовать. Более того, при помощи местоимения on герой нередко обвиняет своего партнера: анонимность упрека позволяет упрочить позицию героя. В расиновской системе спряжения категория лица наполняется совершенно особым смыслом: я всегда предельно гипертрофировано, раздуто, готово лопнуть и разлететься на куски (например, в монологе); ты - лицо-агрессор и объект открытого контрнаступления (Коварный!); он - лицо обманутых надежд, лицо дистанцирования, это лицо используется в ту минуту, когда о любимом существе начинают говорить с напускной холодностью, прежде чем прямо идти на него войной (неблагодарный); вы - парадное лицо, лицо признания в чувствах или скрытого нападения (Сударыня); наконец, они или on обозначают, как мы видели, рассредоточенную агрессию 55. В расиновской системе спряжения отсутствует

54 У Корнеля окружающий мир - такой заметный, столь высоко ценимый никогда не предстает в виде общественного мнения. Достаточно сравнить тон корнелевского Тита с тоном расиновского Тита:

Быть вашим навсегда - нет чести выше этой (...) И пусть господствует над Римом кто захочет!

("Тит и Береника", III, 5)

* On - неопределенно-личное местоимение, не имеющее аналога в русском языке; ils 'они', chacun 'каждый'. - Прим. перев.

Обращенная к Гермионе мольба Андромахи (III, 4) позволяет на небольшом пространстве увидеть целую изощренную игру местоимений:

181

только одно лицо: мы. Расиновский мир необратимо расколот: местоимение-посредник здесь неизвестно.

Раскол.

Здесь надо напомнить, что раскол - основополагающая структура трагедийного универсума. Более того, раскол - это отличительный знак, привилегия трагедии. Внутренне расколотым может быть лишь трагический герой: наперсники и челядь никогда не взвешивают "за" и "против"; они продумывают разнообразные действия, но не альтернативы. Расиновский раскол - это всегда раскол надвое, третьего здесь никогда не дано. Это простейшее разделение, несомненно, воспроизводит христианскую идею56; но, если говорить о Расине как светском писателе, в нем нет манихейства, бинарная оппозиция здесь - чистая форма: важна сама дуальная функция, а не ее члены. Расиновский человек раздираем не между добром и злом: он просто раздираем, и этого достаточно. Его проблема лежит на уровне структуры, а не на уровне личности 57.

Наиболее очевидным образом раскол проявляется в сфере я. Я чувствует, что находится в постоянной борьбе с самим собой. Любовь здесь оказывается катализато

Сударыня, куда вы?: церемонность и иронический выпад.

Несчастную вдову: Андромаха объективируется, чтобы доставить удовлетворение Гермионе.

Сердце, готовое во власть отдаться ваших чар - превращает Пирра в нейтральный, отдаленный объект, не связанный с Андромахой.

Как любим мы детей - тактический прием: апелляция ко всемирной общности матерей.

Когда его отнять и погубить хотят - подразумеваются, но не называются греки, мир (используется неопределенно-личное местоимение on).

56 См., например, 7-ю главу Послания к Римлянам, переложенную Расином в духовное песнопение:

Во мне сошлись на битву двое.

О, Боже, где найду покой?

("Духовные песнопения", 3) (Пер. М. Гринберга) Цит. по: Мориак Ф. Жизнь Жана Расина; Нерваль Ж. де. Исповедь Никола; Виньи А. де. Стелло, или Синие демоны. М.: Книга, 1988, с. 94.

Надо ли напоминать что раскол - первая характеристика невротического состояния: "я" всякого невротика раздроблено, и поэтому его отношения с реальностью ограничены (N u n b e r g H. Principes de psychanalyse. P.: P.U.F., 1957).

182

ром, который ускоряет кристаллизацию обеих половин. Раскол требует выражения и обретает его в монологе. Расиновский монолог обязательно членится на две противоположные части (Ах, нет... Но что я?.. и т. д.); он представляет собой переживание раскола через слово, а не подлинное размышление58. Дело здесь в том, что герой всегда чувствует, что он движим некоей внеположной ему потусторонней, далекой и страшной силой, чьей игрушкой он себя ощущает. Эта сила может расколоть даже время его личности, может отнять у него даже память59, и эта сила достаточно могущественна, чтобы вообще перевернуть его существо, например, заставить его перейти от любви к ненависти 60). Следует добавить, что раскол - нормальное состояние раси-новского героя; герой обретает внутреннее единство лишь в моменты экстаза, парадоксальным образом именно тогда, когда он вне себя: гнев сплавляет воедино это разорванное я61.

Естественно, раскол распространяется не только на я, но и на фигуру (в вышеопределенном мифологическом смысле термина); расиновский театр полон двойников, которые постоянно выводят раскол на уровень зрелища: Этеокл и Полиник, Таксил и Клеофила, Гектор и Пирр 62, Бурр и Нарцисс, Тит и Антиох, Кифарес и Фарнак, Нерон и Британик и т. д. Как мы вскоре увидим,

58 Мнимому размышлению расиновского героя следует противопоставить действительное размышление царя Даная в "Просительницах" Эсхила. Не будем, однако, забывать, что Данай должен выбирать между миром и войной, а Эсхил считается архаическим поэтом!

59 Гермиона забывает, что она сама велела Оресту убить Пирра. ("Андромаха", V, 5)

60 Например:

Любила слишком я, чтоб не возненавидеть.

("Андромаха", 11, 1)

61 Вы стали вновь собой; сей благородный пыл

И вам, и Греции вас ныне возвратил.

("Андромаха", II, 5)

Мой гнев вернулся вновь - и вновь я стал собой.

("Митридат", IV, 5)

62 Несмотря на существующее пренебрежительное отношение к этой интерпретации, я убежден, что Гектор и Пирр коррелируют в глазах Андромахи.

183

раскол, сколь бы мучителен он ни был, позволяет герою худо-бедно разрешить свою главную проблему: проблему верности. Будучи расколот, расиновский человек оказывается как бы депортирован вдаль от своего личного прошлого к некоему внешнему прошлому, не им прожитому. Болезнь расколотого героя состоит в том, что он не верен себе и слишком верен другому. Можно сказать, что герой принимает внутрь себя тот раскол, который он не осмеливается навязать другому: припаянная к своему палачу, жертва частично отрывается от самой себя. Поэтому раскол одновременно и спасает жизнь жертвы, позволяет ей жить: ценой раскола жертва поддерживает себя; раскол здесь - двусмысленное выражение и болезни, и лекарства.

Отец.

Кто же этот другой, от которого герой не может отделиться? Прежде всего, наиболее очевидным образом, это Отец. Нет трагедии, где бы не присутствовал Отец, - реально или виртуально 63. Определяющий признак Отца - не кровь, не пол 64, даже не власть; его определяющий признак предшествование. Что пришло после Отца, то вышло из Отца; здесь неотвратимо возникает проблема верности. Отец - это прошлое. Его сущность лежит гораздо глубже любых его атрибутов (кровь, власть, возраст, пол). Именно поэтому Отец у Расина - всегда и воистину абсолютный Отец: изначальный,

63 Отцы в расиновском театре: "Фиваида": Эдип (Кровь). - "Александр Великий": Александр (Отец-бог). - "Андромаха": греки, Закон (Гермиона, Менелай). - "Британик": Агриппина. - "Береника": Рим (Веспасиан).-"Баязид": Мурад, старший брат (полномочия которого переданы Роксане). - "Митридат": Митридат. - "Ифигения": греки, боги. (Агамемнон) - "Есфирь": Мардохей. "Гофолия": Иодай (Бог).