Так шли мы к победе - Баграмян Иван Христофорович - Страница 34

Естественно, возникает вопрос: чем объяснить такой чрезмерно вялый темп наступления гитлеровской армии на важном, с точки зрения ее военно-политических устремлений, направлении, выводившем главные силы вермахта к нижнему течению Волги и на Кавказ? Здесь помимо многих других соображений огромное значение имел для Гитлера и его окружения фактор времени. Ведь фашистское командование ставило себе целью до конца 1942 года нанести Красной Армии поражение такого масштаба, чтобы вынудить Советский Союз к капитуляции. Столь значительная потеря времени в темпах наступления никак не отвечала осуществлению этих политических и стратегических намерений противника.

Дело в том, что в ходе Харьковской операции гитлеровские войска понесли значительные потери в живой силе, вооружении и боевой технике, особенно в танках. Именно это обстоятельство, по моему мнению, вынудило противника потратить немало времени на подтягивание новых резервов из глубины, восполнение потерь в войсках и приведение их в порядок.

26 июня состоялось решение Ставки Верховного Главнокомандования об освобождении меня от должности начальника штаба Юго-Западного фронта.

Когда я ознакомился с этим решением, меня, признаться, охватила волна тяжелых чувств и переживаний. Однако думаю, что даже теперь, спустя 35 лет после этого события, нет никакой необходимости комментировать, насколько объективно было оно в отношении меня.

Неожиданно, как это часто бывает на войне, пришлось расстаться со старыми боевыми друзьями.

Сдав дела прибывшему из Москвы на должность начальника штаба фронта моему самому близкому боевому другу генерал-лейтенанту П. И. Бодину, я постарался осмыслить создавшееся для меня положение и после серьезного раздумья пришел к выводу, что мне вряд ли целесообразно продолжать фронтовую деятельность по штабной линии.

Я был уверен, что смогу принести несравненно больше пользы, если буду назначен на командную работу, пусть даже самую скромную.

Побуждаемый этими соображениями, я, не теряя времени, обратился в этот же день к Верховному Главнокомандующему И. В. Сталину с просьбой назначить меня на любую командную работу. В ответ на это обращение 28 июня в адрес Военного совета фронта была получена из Москвы телеграмма следующего содержания: «Ставка назначила генерал-лейтенанта Баграмяна заместителем командующего 61-й армии. Немедленно направить тов. Баграмяна в Генштаб». Телеграмма была подписана генералом А. М. Василевским.

Тепло попрощавшись с командующим фронтом Маршалом Советского Союза С. К. Тимошенко и моими ближайшими соратниками, я собрался вылететь самолетом в Москву.

Перед отъездом на аэродром зашел к П. И. Бодипу. Прежде чем проститься со мной, Павел Иванович сообщил неприятную новость о том, что накануне, 28 июня, примерно около 10 часов утра крупная группировка немецко-фашистских войск, усиленная несколькими танковыми и моторизованными дивизиями, нанесла удар по обороне 13-й и 40-й армий Брянского фронта. Прорвав при поддержке авиации оборону на их стыке, войска противника к исходу дня продвинулись на воронежском направлении на 10–12 километров. Для локализации наступления и восстановления положения Ставка Верховного Главнокомандования усилила Брянский фронт 17-м танковым корпусом из своего резерва и, кроме того, приказала передать в распоряжение соседнего фронта 4-й и 24-й танковые корпуса Юго-Западного фронта.

— Сегодня с раннего утра, — сообщил Бодин, — немецко-фашистские войска возобновили свое наступление и вновь потеснили войска Брянского фронта. Особенно опасная обстановка сложилась в полосе обороны сороковой, где враг добился наибольшего успеха…

Эта весть очень удручила меня. После некоторого раздумья я сказал Бодину, что, вероятно, гитлеровское командование уже приступило к практическому осуществлению подготовленной им операции, замысел которой стал нам известен еще 19 июня, когда в наши руки попали оперативные документы, захваченные накануне у противника.

Я высказал также мнение, что в связи с начавшимся наступлением на воронежском направлении следует ожидать в ближайшее время удар немцев из района Волчанска по стыку 21-й и 28-й армий Юго-Западного фронта на Старый Оскол, где они должны, как это указывалось в захваченных нами оперативных документах противника, «подать руку помощи 4-й танковой армии».

— Маршал Тимошенко и я придерживаемся такого же мнения, — ответил на это Павел Иванович. — Сейчас мы заняты тем, чтобы как можно лучше подготовиться к отраажению ожидаемого удара. Но беда в том, что у фронта нет для этого резервов. К сожалению, Ставка взяла у нас четвертый и двадцать четвертый танковые корпуса, которые вместе с тринадцатым танковым корпусом предназначались для отражения удара.

Оба мы понимали, что назревала серьезная угроза на правом крыле Юго-Западного фронта, и было очевидно, что вряд ли фронтовое командование сможет предотвратить ее своими силами без привлечения крупных резервов Ставки.

Настал момент прощания. Крепко обняв Павла Ивановича и искренне пожелав успеха войскам фронта, я в сопровождении полковника И. С. Глебова направился на аэродром. Обуреваемый тревожными думами, покидал я ставший для меня родным Юго-Западный фронт: Не знал я тогда, что в последний раз виделся с Павлом Ивановичем. Спустя несколько месяцев, 1 ноября 1942 года, он, будучи начальником штаба Северо-Кавказского фронта, погиб, попав под бомбежку близ города Орджоникидзе.

С большой душевной скорбью я встретил печальную весть о гибели этого замечательного военачальника, большого патриота нашей Отчизны, отличавшегося высокими моральными качествами коммуниста. Отдав свою жизнь за Родину, П. И. Бодин оставил о себе добрую память. Все, кому довелось вместе с ним сражаться с врагом в самую трудную для нас пору, навсегда сохранили к нему глубочайшее уважение.

30 июня, на другой же день после прибытия в Москву, явился я к начальнику Генерального штаба генералу А. М. Василевскому. Очень занятый, Александр Михайлович все-таки нашел время, чтобы участливо побеседовать со мной. В ответ на мой вопрос о положении наших войск он сообщил, что за два дня наступления фашистским армиям удалось расширить свой прорыв на левом крыле Брянского фронта до 40 километров и углубиться в наше расположение на 40–45 километров. По-прежнему наиболее тревожной обстановка оставалась в полосе 40-й армии.

После этого А. М. Василевский в самых общих чертах познакомил меня с обстановкой на Западном фронте и предложил, не задерживаясь в Москве, отправиться к новому месту службы — в 61-ю армию. При этом он рекомендовал побывать сначала в штабе фронта, чтобы представиться командующему — генералу армии Г. К. Жукову.

На следующее утро в сопровождении офицера Генштаба я выехал на автомашине в Малоярославец, где размещался штаб Западного фронта. Шоссейная дорога, по которой мы ехали, почти на всем протяжении была сильно разбита. Двигались мы довольно медленно. Я все ещо находился под впечатлением развернувшегося в последние дни крупного наступления противника на стыке Брянского и Юго-Западного фронтов, хотя, конечно, не мог тогда знать, что именно это наступление в сочетании с последующим ударом 1-й танковой армии немцев из района Артемовска против Южного фронта приведет гитлеровские войска в августе 1942 года к стенам Сталинграда у Волги и в пределы Северного Кавказа.