Тень Нерона - Алферова Марианна Владимировна - Страница 57

• Предыдущая
• 57/78
• Следующая

Она разлетелась на сотни осколков. И среди них лежал плотно свернутый лоскуток тонкой кожи. Префект взял его, развернул. На внутренней стороне была надпись.

“Я попал в ад. Отсюда не выбраться. Сектор 29, котл 7. Марк, спаси!”

– Как ты догадался? – изумился Корвин.

– Старая капсула. Стержень изготовлялся отдельно. Если его надрезать, внутрь можно что-то спрятать, и запись на инфокапсуле не повредится. Разве что несколько ячеек. Под рукой у Люса не могло быть сложной техники. Что-то самое простое.

– Почему я не догадался сам? – пожал плечами префект.

– Потому что на Петре был твой отец. Ты помнишь эту планету, какой она была более двадцати лет назад. А я посетил ее совсем недавно. И представляю, как обстоят дела на планете. С техникой – прежде всего.

– А с людьми? – спросил Марк.

– С людьми… – переспросил Друз и задумался. – С людьми по-разному. Если жить в Сердце Петры, в центральных кварталах на верхнем ярусе, то очень даже супер. В купольных городах определенная субкультура, из каждого мгновения там умеют выжимать наслаждение. Почти как на Неронии.

– Вряд ли Люс сумел забраться на самый верх, – усомнился Корвин.

Три сестры, три планеты, наделенные жизнью, находились в системе Фидес. Впрочем, нет, не так. Две родные дочери звезды, а третья – падчерица, спутник огромной планеты – газового гиганта.

Лаций (так ее потом окрестили земные колонисты) была обласкана Фортуной – голубой океан омывал континенты, атмосфера защищала от жесткого излучения, магнитное поле – от солнечного ветра. И жизнь развивалась бурно: все цвело, росло, благоухало, прыгало, бегало. Настоящий Эдем, – могли бы сказать люди, если бы добрались в ту пору до этой планеты. Но не было в те дни еще людей на Старой Земле. Примитивные гоминиды бродили по африканскому континенту, которая в те дни была просто заурядной планетой, вряд ли кто мог угадать в ней тогда праматерь дерзкого человечества. Кто знает, может, человечеству и не суждено было бы ему стать тем, чем оно стало, если бы на планете, названной впоследствии Лацием, жизнь развивалась своим путем. О, как бы завидовала соседка Лация, Петра, если бы могла мыслить и чувствовать. Раскаленная, снабженная разряженной атмосферой, Петра (названная так тоже людьми, а в те времена еще безымянная) не могла взлелеять даже скудную жизнь под жаркими лучами светила. На солнечной стороне все плавилось от жары, в то время как теневую половину сковывали льды. Лаций-два, спутник газового гиганта Волчицы, – по сравнению с Петрой и тот был куда пригоднее для житья. Покрытый огромным океаном с многометровой толщей льда, Лаций-два обогревался внутренним теплом и лелеял жизнь, практически лишенную солнечного света – призрачную, скользкую, опасную и щедрую.

Итак, наделенный жизнью Лаций благоденствовал, не ведая об опасностях, вообще не ведая ни о чем, ибо разум, сознающий, что такое космос, и какие опасности таятся в его глубинах, еще не появился. И однажды утром в насыщенную кислородом атмосферу ворвался огромный астероид, слишком большой, чтобы сгореть в плотных слоях. Он упал на один из южных континентов еще безымянного Лация, и континента не стало. Из поврежденной коры хлынула раскаленная лава, волны океана встали до неба. Чудовищная взрывная волна понеслась вокруг несчастной планеты, сметая все на пути, а вслед ринулись водяные валы, все смывая. Огромный гриб поднялся в небо. И звезда Фидес стала гаснуть. То есть тем живым тварям, что цеплялись за ускользающую поверхность планеты, казалось, что звезда Фидес гаснет.

А что же Петра? Ее судьба выглядела вначале еще более незавидной. Ее поверхность так же бомбардировали астероиды и, в конце концов, чудовищный каменный осколок, вполне сравнимый по размерам с земной Луной, врезался в Петру. Столкновение не только изуродовало планету, но и чудовищно изменило ее орбиту, увеличило наклон оси и сократило продолжительность суток в два раза, заставив Петру вертеться быстрее. Орбита Петры превратилась в вытянутый эллипс, год на третьей планете по продолжительности почти сделался равен году на Лации. Из-за изменения наклона оси лето в средних широтах сделалось жарким, а зима суровой зимой. В итоге катастрофа породила странную жизнь на Петре – в яминах, кратерах, трещинах коры появились примитивные твари, которые успевали расплодиться за время короткого лета и уйти в спячку на долгую зиму. Петра ожила.

В то время тонны, миллионы тонн пыли повисли в атмосфере Лация, чудовищный мороз сковал океаны и сушу. Все, что двигалось, ползало, летало – умерло. Лишь одноклеточные замерзли и оледенели, но не погибли. Они ждали тепла, которое пробудит их к жизни. Пыль оседала, вновь теплые лучи звезды Фидес стали согревать поверхность, поначалу медленно, потом все увереннее, все сильнее; жизнь пробудилась. Но эволюцию надо было начинать сначала. Заселять океаны, выползать на сушу, обживать и совершенствоваться. Время было потеряно. Они не успели. Когда первый звездолет землян вышел на орбиту будущего Лация, лишь примитивные амебы заселяли моря, споры и лишайники кое-где ютились на скалах, а студенистые хищники пытались отстоять свое право жить на этой прекрасной планете.

Люди, собрав образцы, изучив их, погрузились в раздумье. Местная жизнь фактически не развилась, но адаптировать свою земную фауну и флору в мир чуждых бактерий и амеб было рискованно и, в конечном счете, расточительно. Стоило ли беречь амеб?

Очистить, очистить окончательно! – так звучало решение переселенцев. И мир был стерилизован и воссоздан заново. Рукотворный Эдем, удобный для человека. Самая земная из всех новых планет – называли Лаций колонисты. В самом деле, она очень походила на Старую Землю – размерами, периодом обращения вокруг своей оси (23 стандартных часа), азотно-кислородной атмосферой. Только год на Лации длился в полтора раза дольше земного. Но в средних широтах зима была теплой, а лето – не слишком жарким.

Зато петрийской жизни позволили уцелеть. Когда новые римляне обратили свои взоры на третью планету, экологи, проигравшие свой первый бой за Лаций, встали, все как один, на защиту Петры. Уникальная жизнь, неповторимая система. Терраформированию не подлежит. С истинно римским упрямством они выносили вердикт за вердиктом. И владельцы технофирм и энергоконцернов отступили. Они согласились обживать планету, не меняя уникальную экосистему, прятать промышленность под герметичными куполами и не посягать на местную флору и фауну. Впрочем, люди сумели приспособить местную жизнь к своим нуждам, иначе человек не был бы человеком.

В конце петрийской зимы, когда лучи звезды Фидес начинают согревать планету, жизнь выбирается из укрытий, чтобы двинуться на завоевание нового пространства. В это время в подходящей ямине вылупляется паутинный потолочник. Рискнув покинуть защитный кокон, он обследует место своей зимовки. Если в яме он один, то все в порядке. Если в норе поселилось несколько особей, между ними вспыхивает сражение не на жизнь, а на смерть. В итоге в яме остается только один победитель. Первым делом он плетет свой первый потолок – еще тонкий, но достаточно плотный и прочный, чтобы удержать внутри немного воздуха, сберечь тепло ночью и защититься от жары – днем. Следом все, что попало под тень этой первой защиты, очнувшись, начинает развиваться. Прорастают колючки и ползучие камнееды, выползают из раковины, окончив зимнюю спячку, петрийские сухопутные раки, лепятся к потолку розовыми густыми каплями майские ларники. В замкнутом пространстве повышаются давление и температура. Потолочник все плетет и плетет свою сеть, питаясь отходами подопечных и сберегая для них тепло и необходимый воздух. Набравшись сил и нарастив броню, наполнив кислородом пузырь, потолочник пробивает свой первый слабенький тент, выбравшись наружу, тут же заделывает дыру отвердевающей слизью, и движется дальше – наверх по склону. Чтобы выше на метр или полтора прилепиться к камням и начать выращивать новый полог. Скопившаяся внизу жизнь, осознав свою силу, вскоре прорвет и пожрет нижний потолок и устремится наверх. К тому времени второй кожистый полог будет готов. Потолочник, вновь насытившись дарами своих подопечных, и прибавив в длину целый метр, уже создав огромный воздушный пузырь, отправится плести новый тент, третий, последний, предзимний. Когда его подопечные, преодолев второй барьер, влезут под шикарный кожаный потолок, на Петре уже наступит зима. Но внутри маленькой колонии жизнь будет кипеть и множиться, до тех пор, пока не прохудится защитный покров потолочника. К тому времени сам патрон котлована уже состарится и приготовится к смерти. Но прежде он выбросит из яйцеклада тысячи покрытых защитной оболочкой личинок, и ледяной ветер разносит по ямам зародыши будущей жизни. Этот «выстрел» послужит сигналом. Все обитатели колонии тут же начнут готовиться к зимовке: вить коконы, зарываться в грунт, цементировать раковины. К тому времени, когда прохудившийся потолок оборвется и рухнет под тяжестью облепивших его уже изрядно сморщившихся, наполненных мутной жидкостью ларников, все, способное жить, приготовится к новому витку – пересидеть, перепрятаться в зимнюю пору и дождаться того часа, когда новые потолочники выползут из своих личинок и начнут вить первые защитные тенты. Прежняя яма достанется самому крупному потолочнику, а его собратья поменьше уползут в поисках нового жилища.

• Предыдущая
• 57/78
• Следующая