Путь в Беловодье - Алферова Марианна Владимировна - Страница 33
- Предыдущая
- 33/91
- Следующая
– Мне казалось, что ехать куда ближе, – заметил Роман. – Кажется, вертолет летел из Беловодья час, или чуть больше? – спросил он База.
– Дороги плохие, – отозвался тот.
После того, как выехали из Суетеловска, Баз выглядел подавленным. Почти не разговаривал, будто отгородился от всех стеной. И улыбаться стал реже. Или вообще не улыбался теперь?
– Вертолет прилетел со стоянки в клинике, – уточнил Стен. – А не из Беловодья.
– Почему мы сейчас не вызвали вертолет?
– Испортилась связь, – заявил Баз.
Колдун был уверен, что добрый доктор солгал.
– Так к вечеру мы доберемся или нет?! – вспылил Роман.
– Надеюсь, – отозвался Стен. – Скоро уже наш путь.
Машину все время вел Алексей. Иногда его подменял Роман. Стен показывал по карте, куда ехать, и сам отсыпался на заднем сиденье. Колдун чувствовал себя отвратительно. Время от времени начинало жечь кожу, перед глазами вдруг возникало алое пятно в желтом ореоле и заслоняло реальность. В такие мгновения колдун вынужден был останавливать машину, чтобы не врезаться в ближайшее дерево.
– Хреново? – спросил Юл.
– Вроде того.
– Надо было начинать с пива, а не сразу с самогона, – поучительно заметил мальчишка.
– Ты, как всегда, прав, старина.
– Только ты никогда меня не слушаешь. Баз, видимо, тоже перепил. Всю дорогу сидит смурной.
Роман покосился на Васю Зотова. Тот в самом деле выглядел больным. Даже аура его потускнела.
– Баз, как тебя-то угораздило попасть в этот круг? – спросил колдун. – Ведь ты не человек идеи вроде Стена. Ты – человек дела.
– Он – идеалист, да еще какой, – вмешался в разговор Стен. – Только тщательно скрывает.
– Я не идеалист. Попытаюсь сейчас объяснить. – Баз сделал паузу. Затем заговорил, будто чуточку не своим, измененным голосом. Скорее всего, он говорил то, о чем не раз думал, и вот теперь решил, что настало время высказаться. – Сначала о фантазиях. И о реальности. Я старше вас всех. Прекрасно помню то настроение, что охватило людей в восьмидесятые. Особенно людей в возрасте Гамаюнова. Все они воспаряли, мечтали о чудесах, строили какие-то нелепые прожекты. И главное, все их фантазии произрастали из прошлого, идеалисты пытались воплотить прежние идейки, которые хромали на обе ноги. Все мысли и мечты идеалистов были оттуда, из шестидесятых, из мечтаний о светлом будущем: делать все задаром, к деньгам не стремиться, создавать светлое, красивое, никому не нужное.
– При чем здесь это? – перебил Роман.
– Помнишь фильм «Холодное лето пятьдесят третьего?» Разумеется, видел, и не раз. Там есть один замечательный момент, когда Папанов от имени политзэка говорит: «Ужасно поработать хочется». Или что-то в таком духе. Помнишь?
– Ну…
– Так вот. Эта фраза не из пятьдесят третьего, из восьмидесятых. Слова всех этих гамаюновых, которые вообразили, что жизнь меняется для того, чтобы им дали наконец работать, творить, воспарять. Ах, как они в тот миг воспарили! И пока они воспаряли и теряли время, пришли очень крепкие, никуда не воспаряющие ребята и взяли все в свои руки. Им нужны были деньги, власть, «Мерседесы», виллы на Лазурном берегу и баксы, баксы, баксы. Они – другие. Вот ты, Роман, ради чего ты колдуешь, принимаешь десятки людей в день?
– Не о том речь.
– Нет, скажи, ради чего?
– Зарабатываю деньги.
– Вот именно, деньги. И только. Никакие высшие идеи тебе не нужны.
– Послушай, не обо мне речь. А о вашем проекте и Гамаюнове. – Романа стала раздражать нынешняя манера разговора доброго доктора.
– Хорошо, поговорим о Гамаюнове. Ты не задумывался, почему такому человеку, как Иван Кириллович, у которого были весьма и весьма натянутые отношения с властями, и которого чуть-чуть не посадили, просто потому что не успели, – дали возможность в восемьдесят седьмом провернуть свой проект? Нет? Да потому, что к нему в качестве локомотива пристегнули господина Сазонова. Сазонов очень умело изображал перед западными наивными либералами потомка русских эмигрантов, а перед нами, наивными мальчиками и девочками, – человека перестройки. На самом деле он был человеком из верхнего эшелона той элиты и должен был обеспечить нужное развитие всего проекта. Ивану Кирилловичу надлежало сделать свое дело и отойти в сторону, уступив место нужным людям. Но сорвалось. Наивный Иван Кириллович наступил господам западникам на ногу и несильно ее отдавил. Господа с Запада озверели. Торговля бриллиантами сорвалась, все кончилось бойней. Иван Кириллович создал то, что создал. А мы получили именно то, что должны получить.
– Но все же Иван Кириллович создал Беловодье, – напомнил Стен.
– Ты всегда был готов его оправдывать, – резко заметил Баз.
– Я просто помню то, что он сделал. Это не оправдание, а констатация факта. Твои рассуждения меня удивляют лишь в том плане, что от тебя такое услышать я не ожидал. Все остальное знакомо, набило оскомину. В падении Российской Империи тоже обвиняли интеллигентов. Они, видишь ли, рассуждали о Канте и Гегеле, и замечали, что чиновники воруют, а генералы бездарны. И пока интеллигенты преподавали в университетах и лечили больных, а их сыновья воевали и погибали на фронтах Первой мировой, обиженные жизнью недоучки сбились в банду и захватили власть в стране. Эти не стали рассуждать, а принялись расстреливать. Потом пересажали в лагеря преподавателей, врачей, офицеров и священников. Убить-то они их убили, но свою ненависть этим не убавили, но лишь распалили. Навесили кличку «тухлый интеллигент» уже не на тех, кто был действительно интеллигентом – таких оставалось слишком мало, а на тех, кто хоть отдаленно, хоть чуть-чуть походил на ненавистное племя. И так – все семьдесят лет. Уже и режим рухнул, а ненависть тот режим пережила. Теперь нынешняя братва исходит ненавистью к тухлому интеллигенту, свалив на него ответственность на все беды. Еще Цезарь заявлял, что он хорошо знает, как удобно перекладывать вину на умерших. И потому задним числом интеллигентов приравняли к революционерам и повесили на убитых все преступления большевиков. Тухлые интеллигенты не говорили: «Ты не прав», но лишь: «Я с вами не согласен». Представляешь, каково услышать такое? Кто-то – и не согласен?
Баз криво усмехнулся:
– Я тоже знаю историю, Стен. И отвечу тебе цитатой из той же восьмой книги «Галльской войны»: “Никто не имеет такого влияния, чтобы против воли князей при противодействии сената и сопротивлении всех порядочных граждан, опираясь только на надежную толпу черни, быть в состоянии вызвать войну и вести ее”. Так вот, большевики как раз и сумели. А почему? Потому что твои обожаемые интеллигенты не воспротивились.
Стен покачал головой и рассмеялся:
– Ты что-то перепутал, Баз. Противиться должна была власть, те, кто три столетия твердил о несокрушимости. У интеллигенции – другие задачи. Это все равно, что требовать, чтобы на войне врач сначала стрелял из автомата и крушил врагов, а потом лечил раненых. Тех, кто сомневается, всегда мало, их десятки и сотни, а преданных – тысячи и миллионы. Но их преданность в реальности обратилась покорностью и душевной ленью.
– Ага, ты хочешь сказать, что интеллигенты ни в чем не виноваты?
– Виноваты, но не больше других. Я хочу сказать, что семьдесят лет людям вдалбливали в головы, что интеллигенция – это нечто отвратительное, это паразиты на теле нации. Это вбито в подсознание. «Кто виноват?» – вопрос дурацкий. И предполагает дурацкий ответ. Вопрос-то ведь на самом деле другой: почему так получилось и что сделать, чтобы во второй раз не наступить на грабли. В этом случае ответы: «Не изучать Гегеля и Канта» или «Не воспарять душой, когда вокруг идет большой грабеж» покажутся, по крайней мере, смешными.
Наконец джип свернул на узкую, похожую скорее на тропинку дорогу. Деревья по сторонам стояли вековые. Дорога была не прорублена, а прочерчена водой – так, как чертил Роман ограду вокруг мнимого Беловодья. И мосток через речку тоже был волшебный, ненастоящий. Стеклянная дорога в дремучем лесу.
- Предыдущая
- 33/91
- Следующая
