Боги слепнут - Алферова Марианна Владимировна - Страница 43

• Предыдущая
• 43/95
• Следующая

Но почему-то не сошёл. А если и сошёл, то на мгновение – мозг тут же регенерировал, и безумие миновало. Если он и может свихнуться – то на миг. В этом была отрада. Как и безумие – тоже мгновенная.

Двое бродяг, привлечённые криком, направились к тому месту, где в груде обломков и обгоревших брёвен уже давно лежал чёрный хитиновый остов, смутно напоминающий человеческое тело. Бродяги подошли и остановились. Один из них – седой старик, закутанный в драный шерстяной платок, – жевал кусок хлеба. Второй, помоложе, визгливо вскрикнул и предусмотрительно спрятался за спину старика.

Так – один совершенно равнодушно, второй онемев от ужаса – они смотрели, как чёрный остов корчится, обрастая красным мясом; и уже скалятся зубы, и дёргаются губы, и нос начинает покрываться кожей. Глаза смотрели на старика и не моргали – не было век. Но рот, гримасничая зачатками губ, издавал булькающие невнятные звуки.

Старик не знал, сколько это длилось. Наверняка долго, потому что человек (если это был, конечно, человек) устал кричать и теперь лишь сипел. Кожа, наросшая поверх мяса, была ещё очень тонкой, прозрачной, а череп совершенно гол. Старик с опаской наклонился к лежащему посреди мусора нагому человеку. Кожа «новорождённого» была по-младенчески розовой и шелковистой, глаза часто-часто моргали красными веками, на которых стали пробиваться ресницы. Они начали отрастать вместе с бровями, волосами, бородкой и лобковыми волосами.

– Пить, – прошептал «новорождённый».

Старик приложил флягу к губам страдальца. «Новорождённый» сделал несколько глотков. Но желудок его тут же сжался, и «младенца» вырвало фонтаном – прямо в лицо старику. Тот отёрся краем вязаного платка.

– Со мной после метаморфозы было точно так же, – сказал спутник старика.-

Ты помнишь?

Старик кивнул:

– Как не помнить, когда я сам тебя и выхаживал.

– Значит, это – гений, – заключил спутник старика. – Как я. Гения сразу можно отличить от простого человека.

Возрождённый слушал их болтовню вполуха. Самое странное, что он помнил прошлое, помнил, кем был прежде. Когда-то он был гением, гением самой Империи. Нынче стал человеком. Почти. И назвался Гимпом.

Гимп внимательнее присмотрелся к обитателям помойки. Старик как старик – бродяга, из тех, что потеряли все – семью, родственников, патрона. Большинство из них сознательно выбирают подобную судьбу. Среди бродяг много киников, но ещё больше утративших вместе с гениями всякое желание бороться, работать, да и вообще двигаться. Спутник же старика в прошлом несомненно был гением, но подвергся облучению и стал метаморфировать. Внешне бывший гений походил на человека, если не считать огромных уродливых рук, поросших густой рыжей шерстью. Правая была заметно больше левой, и на ней было шесть пальцев с длинными острыми когтями.

– Я – Марий Антиохский, – представился старик. – А он – гений помойки.

Жить не может без своего детища. Ходит, опекает. Зови его Гепом.

– Да, я – гений помойки, – гордо объявил спутник старика. – А что в этом зазорного? Знаешь сколько на помойке сокровищ находят?! Это почти что золотые прииски. Здесь вся культура Рима сосредоточена. Все, чем он питался, все, что из себя исторгал Вечный город, все здесь. По осколкам посуды, по разодранным книгам и разбитым статуям можно восстановить целый мир. Бывает, книгу уже считают утраченной, историки рвут на себе волосы, филологи стонут от горя. И вдруг – о чудо! – на помойке находят недостающие тома. У нас тут собрана целая библиотека, не меньше Аполлоновой будет[39] .

– Библиотека – это потом. Давай-ка отнесём парня в нашу хижину, – предложил старик.

– Наша хижина! – передразнил Гепом. – Когда-то эта хижина была моя. А ты сам говорил, что собственность – зло, – напомнил бывший гений.

«Значит, старик в самом деле киник», – подумал Гимп.

– Ты прав, – согласился старик. – Собственность – зло. И это зло так легко проникает в человеческую душу. Когда-то у меня был дом, своя школа и толпа учеников. Но в один прекрасный момент я понял, что оброс связующими нитями, сдерживающими мой дух. Я разорвал путы, бросил и хижину, и учеников, и стал путешествовать. Но я имел неосторожность задержаться здесь слишком долго, и все началось сначала: дом – ученики – школа. Надо немедленно разорвать нити, что прорастают сквозь меня и сдерживают дух.

– Давай отложим твоё освобождение до того момента, пока этот парень не очухается окончательно, – предложил старику его приятель.

Вдвоём они подняли Гимпа и потащили в хижину.

Они ждали, ждали и ждали. Каждое утро Элий говорил себе: сегодня наконец-то вернутся посланцы Малека, прибудут люди из храма Либерты и привезут выкуп. Но день проходил, наступал вечер, ворота оставались запертыми, никто не приезжал. И вновь наступало утро, и вновь, сгорая от нетерпения, Элий говорил себе: сегодня непременно. И вот распахивались ворота и мерной поступью входил во двор караван. Мягкими, будто обутыми в меховые тапки, ногами ступали двугорбые, презрительно оглядывая суетливых двуногих. Бактрианы опускались на колени, закутанные в чёрные тряпки подозрительные личности спрыгивали на землю, обнимались с Малеком и его друзьями, стаскивали со спин верблюдов тюки с поклажей. Но эти люди прибывали по своим делам и уходили по своим делам, не обращая внимания на пленников. Посланцы Либерты не появлялись.

Римлян содержали уже не так строго, как прежде, почти каждый день выпускали во двор. Уже и на кухню они ходили за едой сами. А в кладовой одна очень бойкая темнокожая особа была готова обслужить любого за расписку в тысячу сестерциев. Неведомо, как она собиралась дать этим бумажкам ход, но расписок у неё набралось на полмиллиона. Сама пустыня стерегла пленников лучше любого надсмотрщика. Кто-то даже привык и как будто примирился. Кто-то, но не Элий.

Ожидание выедало его душу, как болезнь. Так же точно Элий ждал и ждал, когда достигнет совершенства в гладиаторском мастерстве, чтобы наконец исполнить главное своё желание – испросить для Рима вечного мира, всегда закрытых ворот храма двуликого Януса. Но тогда его ожидание было связано с собственными усилиями. Тогда он тренировался как одержимый, говоря ежевечерне:

• Предыдущая
• 43/95
• Следующая