Протоколы сионских мудрецов. Доказанный подлог. - Бурцев Владимир Львович - Страница 47

• Предыдущая
• 47/80
• Следующая

В представленной министру внутренних дел записке по еврейскому вопросу, как и в предыдущем изложении, я избегал проявления того «сентиментального юдофильства», относительно которого меня предостерегал В. К. Плеве, при отъезде моем в Бессарабию. Не касался я и общих соображений по поводу роли евреев в мировой истории и тех национальных свойств их, признание которых придает рассматриваемому вопросу боевой характер. Но я не мог, конечно, пробыв 1,5 года в Кишиневе, не заинтересоваться общей постановкой вопроса об евреях, в литературе и жизни, а впоследствии, когда мне пришлось принять участие в работах первой Государственной Думы, я должен был определить отношение свое и к различным способам практического разрешения еврейского вопроса в нашем законодательстве.

Еврей, в котором, по общему мнению, наиболее полно отразились и таланты и недостатки этого народа, — ветхозаветный Иаков, боролся с Богом до утренней зари, требуя себе благословения и помощи. Он одолел в конце-концов, хотя и свихнул себе ногу, получив при этом не только имя Израиля, ставшее для его потомков нарицательным, но и обещание несметного потомства, земель и царств.

В упомянутом библейском сказании люди, почитающие писание, усматривают первое проявление и корень природных еврейских свойств — безумной дерзости и безграничной требовательности, но вместе с тем указывают и на судьбу евреев: получать всякого рода блага путем долгой борьбы и тяжелых жертв. Действительно, при чтении пятой книги Моисеева закона, может прийти в голову мысль, что в Ветхом Завете как бы предуказанна изменчивая судьба еврейского народа. В постоянно сменяющемся отношении вождя евреев к избранному племени, виден как бы прообраз колеблющегося положения, которое впоследствии заняли евреи перед лицом чужеземного закона. «Тебя избрал Господь из любви к вам и ради сохранения клятвы», — говорится в одной главе Второзакония, но рядом с этим обещанием упомянуто, что никто из людей этого «злого рода» не увидит доброй земли, которую Господь клялся дать их отцам. Однако для Халева с его потомством делается при этом исключение.

Ревнитель ограничения еврейских прав со страхом узнает, что израильскому народу предназначены «города, которых он не строил, с домами, наполненными всяким добром, которых он не наполнял, и с виноградниками, которых он не садил». Немало, однако, найдется у нас и таких людей, которые с облегчением вздохнут, узнав, что их сокровенные желания изложены в следующих жутких строфах:

«И рассеет тебя Господь по всем народам. Но между этими народами ты не успокоишься, и даст Господь тебе там трепещущее сердце и томление души.»

«И будет жизнь висеть перед тобою, и будешь бояться ночью и днем, и не будешь уверен в жизни твоей.»

«Утром скажешь: о, если бы пришел вечер. А вечером скажешь: о, если бы наступило утро.» (Второзак., гл. 28).

Не найдется твердой точки опоры для суждения об евреях и в тех мнениях, которые высказывались, в разное время, исследователями Востока, историками культуры, учеными и философами. Противники еврейства часто приводят слова Гердера, указавшего на то, что еврейский народ остался и навсегда останется в Европе народом азиатским, чуждым нашей части света.

Они страшатся мощи еврейской крови, силы еврейской завоевательной идеи и, сопоставляя эти опасные свойства с нашей европейской дряблостью, видят в готовности европейцев решать еврейский вопрос с точки зрения высшей справедливости,—доказательство слабости, печальное идеологическое заблуждение.

По мнению одного из новейших исследователей влияния, оказанного евреями на европейские народности, — Г. С. Чемберлена, равноправие является «пустой фразой склонного к фразерству народа». Однако, мнение ориенталиста Лассена, признающего, что индо-европейские народы выше и богаче одарены, нежели другие, считая в том числе и еврейский, — разделяется многими, и это обстоятельство как будто несколько смягчает наше опасение подпасть еврейскому владычеству.

Немало благородных умов становится на защиту евреев с точки зрения христианской морали и терпимости, полагая, что в свете христианского учения нет места для религиозной исключительности, для мрачных идей гонения и преследования, что сопротивление влиянию чуждого христианству миросозерцания достаточно обеспечено победоносным развитием христианскаго духа. Но и здесь приходится встречаться с возражениями, вызванными паническим страхом перед еврейским влиянием. Один из новейших немецких философов Дюринг находит, что еврейство не есть религия, а раса, враждебное всем современным культурным нациям племя. Признавая, что нет возможности отвернуться от иудейства, сохранив притом христианские предания, считая, что «христианство выводится от ветхозаветных пророков», Дюринг находит, что «христианин не может быть серьезным антисемитом», а потому предлагает отвернуться от христианской религии, дабы освободиться от гебраизма.

В России последнее мнение вряд ли встретит сочувствие народных масс. Давний упрек нашего народа по адресу евреев за то, что они «Христа распяли», указывает на осуждение этого исторического факта русским религиозным сознанием, но не дает права заключать о религиозной нетерпимости русского народа. С другой стороны, не приходится наблюдать в русской православной массе инстинктивного страха перед еврейством и той безотчетной ненависти, которая порождается сознанием грядущего, неизбежного торжества чуждой и враждебной силы.

Усилившуюся за последнее время агитацию против евреев, идущую сверху вниз, от центра к периферии, из дворцов к хижинам, население хижин туго воспринимает и недоверчиво слушает проповедь ненависти и грозные предостережения своих официальных начальников и наемных заступников. Можно, пожалуй, признать, что наш народ не склонен к «пустому фразерству», что равноправие евреев, как идея, столь же чуждо ему, как, например, женское равноправие, по поводу которого в первой Думе раздавались недоумевающие крестьянские голоса. Возможно даже допустить, что овладевшая теперь помыслами крестьян аграрная реформа заставит кое-кого из них относиться с некоторым вниманием к тем голосам, которые стараются внушить землевладельческому классу мысль о стремлении евреев произвести общий дележ, чтобы захватить при этом лучшие куски.

Но последнее явление — преходящего характера, и я склонен думать, что проект общего гражданского равноправия не вызовет в России народного осуждения только за то, что им предусмотрено, между прочим, освобождение евреев от наложенных на них законом ограничений.

Для меня лично еврейский вопрос выяснился с той поры, как я стал смотреть на него с точки зрения интересов и нравственных требований русского народа. Постараюсь вкратце пояснить свою мысль.

Один из ближайших сотрудников моих по Бесарабии, старший советник губернского правления фон Ререн, человек очень добродушного характера, любил иногда рассказывать о своей находчивости и о проявленных им на прежней службе полицейских талантах. Лет 20 тому назад, он из драгунского полка перешел на должность полицмейстера города Измаила и однажды обязан был присутствовать, в качестве распорядителя, при казни преступника-еврея.

Осужденный провисел положенное число минут и был снят с виселицы, после чего врач должен был констатировать его смерть. Но оказалось, что забыли остричь длинную, густую бороду еврея и, благодаря этому обстоятельству, затянувшаяся петля, лишив его сознания, не причинила смерти.

«Представьте себе мое положение, — рассказывал Ререн, — доктор мне говорит, что жид через пять минут очнется. Как поступить? Второй раз повесить его я считал неудобным, а между тем, смертный приговор надо было исполнить.

— Что же вы сделали? — спросил я, и получил памятный мне ответ:

— Велел скорее закопать, пока он не очнулся.»

• Предыдущая
• 47/80
• Следующая