Стихотворения - Бунин Иван Алексеевич - Страница 30
- Предыдущая
- 30/39
- Следующая
Изменить размер шрифта:
30
СОН ЕПИСКОПА ИГНАТИЯ РОСТОВСКОГО
Изрину князя из церкви соборныя в полнощь…
Сон лютый снился мне: в полно?чь, в соборном храме,
Из древней усыпальницы княжо?й,
Шли смерды-мертвецы с дымящими свечами,
Гранитный гроб несли, тяжелый и большой.
Я поднял жезл, я крикнул: «В доме бога
Владыка – я! Презренный род, стоять!»
Они идут… Глаза горят… Их много…
И ни един не обратился вспять.
МАТФЕЙ ПРОЗОРЛИВЫЙ
Матфей
Ночь и могильный мрак пещеры…
Бушует буря на реке,
Шумят леса… Кто это серый
Вход заслоняет вдалеке?
Опять ты, низкий искуситель?
Дьявол
Я, прозорливец, снова я!
Черней трубы твоя обитель,
Да ты ведь зорок, как змея, —
Тотчас заметишь!
Матфей
Гнус презренный,
Тебе ль смеяться? Нет лютей
Врага для вас во всей вселенной,
Чем я, нижайший из людей.
Дьявол
Ах, прозорливец! Этим людям
Ты враг не менее, чем нам.
Давай уж лучше вместе будем
Ходить за ними по пятам.
Ты мастер зреть их помышленья,
Внедряться в тайну их сердец,
Не вовсе чужд, святой отец,
И я порядочного зренья:
Зачем же бесам враждовать?
Ты разве хуже бес, чем все мы?
Матфей
Молчи, завистливая тать,
Тебе пути мои невемы.
Дьявол
Ну да, уж где мне! Ты пророк!
Ты разрушаешь наши козни,
Ты топчешь семя зла и розни,
Ты крепко правишь свой оброк!
Ты и стоокий и стоухий!
Спроси тебя: «Ты почему
Исследуешь так жадно тьму?» —
Ты тотчас скажешь: «Там, как мухи,
Как червь на падали, кишат
Исчадия земли и ада —
Я не могу терпеть их смрада,
Я на борьбу спускаюсь в ад».
О ненасытная в гордыне
И беспощадная душа!
Нет в мире для тебя святыни,
Нет заповедного ковша,
Нет сокровенного потока:
Во всех ключах ты воду пил
И все хулил: «Вот в этом ил,
А в том – гниющая осока…»
Матфей
Что отвечать мне твари сей,
Столь непотребной, скудоумной?
Мой скорбный рок, мой подвиг трудный
Он мерит мерою своей.
И тьма и хлад в моей пещере…
Одежды ветхи… Сплю в гробу…
О боже! Дай опору вере
И укрепи мя на борьбу!
КНЯЗЬ ВСЕСЛАВ
Князь Всеслав в железы был закован,
В яму брошен братскою рукой:
Князю был жестокий уготован
Жребий, по жестокости людской.
Русь, его призвав к великой чести,
В Киев из темницы извела.
Да не в час он сел на княжьем месте:
Лишь копьем дотронулся Стола.
Что ж теперь, дорогами глухими,
Воровскими в Полоцк убежав,
Что теперь, вдали от мира, в схиме,
Вспоминает темный князь Всеслав?
Только звон твой утренний, София,
Только голос Киева! – Долга
Ночь зимою в Полоцке… Другие
Избы в нем, и церкви, и снега…
Далеко до света, – чуть сереют
Мерзлые окошечки… Но вот
Слышит князь: опять зовут и млеют
Звоны как бы ангельских высот!
В Полоцке звонят, а он иное
Слышит в тонкой грезе… Что? года
Горестей, изгнанья! Неземное
Сердцем он запомнил навсегда.
Мне вечор, младой…
Мне вечор, младой, скучен терем был,
Темен свет-ночник, страшен Спасов лик.
Вотчим-батютка самоцвет укрыл
В кипарисовый дорогой тайник!
А любезный друг далеко, в торгу,
Похваляется для другой конем,
Шубу длинную волочит в снегу,
Светит ей огнем, золотым перстнем.
Ты, светлая ночь, полнолунная высь!..
Ты, светлая ночь, полнолунная высь!
Подайся, засов, – распахнись,
Тяжелая дверь, на морозный простор,
На белый сияющий двор!
Ты, звонкая ночь, сребролунная даль!
Ах, если б не крепкая паль,
Не ржавый замок, не лихой волкодав,
Не батюшкин ласковый нрав!
БОГОМ РАЗЛУЧЕННЫЕ
В ризы черные одели, —
И ее в свой срок отпели,
Юную княжну.
Ангел келью затворил ей,
Старец-схимник подарил ей
Саван, пелену.
Дни идут. Вдали от света
Подвиг скорбного обета
Завершен княжной.
Вот она в соборе, в раке,
При лампадах, в полумраке,
В тишине ночной.
Смутны своды золотые,
Тайно воинства святые
Светят на стенах,
И стоит, у кипарисной
Дивной раки, с рукописной
Книгою, монах.
Синий бархат гробно вышит
Серебром… Она не дышит,
Лик ее сокрыт…
Но бледнеет он, читая,
И скользит слеза, блистая,
Вдоль сухих ланит.
30
- Предыдущая
- 30/39
- Следующая
Перейти на страницу:
