Точка на черном - Булыкин Григорий - Страница 1

• 1/18
• Следующая

Григорий БУЛЫКИН – автор начинающий лишь в жанре детектива.

За плечами у него весьма насыщенная журналистская биография. Родившись через восемь лет после войны, в год смерти Сталина, он вобрал в себя противоречия Времени 60-х, 70-х, яйцом к лицу столкнувшись и с «рифами» флотской службы, и с лабиринтами, которыми приходилось продвигаться уголовному репортеру районки, областных и центральных газет. У него масса всяческих почетных журналистских регалий и наград, но, видимо, главное для него сегодня – быть узнанным в качестве «детективщика». Пожелаем ему удачи.

И Пахотный сидел справа от генерала – невозмутимый, словно Будда. Изредка он поглядывал на меня. В светло-голубых его глазах я не мог прочесть ни сочувствия, ни упрека. Да, Пахотный есть Пахотный…

– Тебе не в розыске работать, а… – Генерал не кричал, он буквально рычал на меня, тяжелой ладонью хлопая по фотографиям, веером разбросанным по столу. – Кто тебе дал право стрелять? Кто?! Понимаешь ли ты, мальчишка, что тебя судить будут? Понимаешь, а?

Я понимал. События минувшей ночи начисто перечеркнули все пятнадцать лет моей службы. И что там службы – жизни… Я ощущал сейчас такую пустоту в себе и вокруг себя, словно меня зашвырнули куда-то в безвоздушное пространство.

События… В два часа ночи в управление позвонила обходчица железнодорожных путей. Сообщила: недалеко от вокзала, на пустыре между железнодорожным полотном и городским парком двое неизвестных избивают третьего. Между прочим, привязав его к дереву. Ночь вообще выпала на редкость неспокойная – все дежурные группы, включая и линейный отряд милиции, в эту минуту были задействованы. Вот и пришлось выехать мне и стажеру Ване Лунько…

Место происшествия, несмотря на ночную пору, мы отыскали быстро – лишь сержант-водитель заглушил двигатель, справа от парковой аллеи стали слышны чьи-то голоса и плач. Мы с Лунько сразу же бросились в ту сторону. Примерно в тридцати шагах от нас двое шумно возились у одинокого дерева.

– Возьми справа, – шепнул я Лунько, который тотчас же стал огибать пустырь.

Когда, по моим подсчетам, Лунько должен был быть уже позади дерева, я спокойно вышел из тени и крикнул: «В чем дело, ребята?»

Они разом обернулись. И тут, между ними, я увидел бледное пятно, угадав в этом пятне еще одно человеческое лицо.

– Помогите! – Это кричал он, третий. – Помогите…

Я был в штатском. Теперь я понимаю, что это наверняка и спасло мне жизнь, поскольку они приняли меня за случайного прохожего.

– Иди своей дорогой! У нас тут личный разговор, – хрипло крикнул кто-то из них. Я не понял, кто, но автоматически отметил характерный южный акцент.

– Бросьте, ребята. Ну, повздорили, а теперь помиритесь, – продолжал тянуть я свое, приближаясь к ним медленно, словно бы побаиваясь. Когда между нами было уже шагов двадцать, луна нырнула в глухое, как мешок, облако. Тут Лунько вдруг выскакивает из-за дерева в своей милицейской форме и кричит, срываясь на фальцет:

– Руки вверх!

Одновременно с этим криком бахает выстрел.

– Не сметь! Лунько, не сметь! – Кричу я в темноту.

Но Лунько молчит. И хотя прошло лишь две-три секунды, я понимаю, что молчит он не случайно. Тут-то я и крикнул:

– Стоять на месте! Руки вверх! – И для острастки выстрелил в воздух. Все согласно уставу.

А спустя еще с полминуты подбежавший сержант-водитель высветил карманным фонариком такую картину. Слева от дерева лежал скорчившийся Лунько. Тяжело обвиснув на бельевой веревке, опоясывающей его тело, прижатое к дереву, истекал кровью неизвестный, которого били.

…Когда эксперт дал мне копию заключения, я понял, что это – мой приговор. Лунько был убит ножом. Мгновенная смерть. Неизвестный, привязанный к дереву, тоже был мертв… Стреляя для «острастки» в воздух, я угодил ему в горло.

– Первый выстрел сделал Лунько, в воздух… До удара ножом, поскольку после такого удара он выстрелить уже не мог, – эксперт Нефедов протянул мне бурую гильзу. – Попасть же в неизвестного он при всем желании тоже не мог. Это исключено, поскольку Лунько находился позади дерева.

Холодное нефедовское «поскольку», казалось, отделило нас друг от друга. В эту минуту я впервые почувствовал, каково бывает человеку, загнанному в угол неопровержимыми доказательствами его вины.

Нефедов поставил гильзу на край стола, как костяшку домино:

– Неизвестный был убит из пистолета служебного образца. И вот еще одна гильза… Твоя.

– Но я же стрелял в воздух, Иван Михалыч! В воздух!..

– А угодил в него, – эксперт кивнул на еще влажный фотоснимок.

…Генерал, наконец, выкричался. Достал из пластмассового футляра очки и стал ожесточенно протирать их. Странно, но в эту страшную для себя минуту я неожиданно заметил, что генерал очень похож на бедного стажера Лунько – хотя разница между ними была лет в сорок. Оба – под два метра ростом, только генерал с годами отяжелел, а Лунько был строен и тонок. У обоих какое-то удивленное выражение на лице – будто жизнь задала им вечный неразрешимый вопрос.

Это странное открытие обострило и без того мучительный, мой собственный вопрос: «Почему Лунько так неожиданно выскочил и выстрелил в воздух?» По всей видимости, подумал я, он успел увидеть нечто важное. И решил предупредить какое-то действие преступников. Какое?

Несомненно, лишь исключительная ситуация заставила стажера забыть все мои уроки и наставления… А может быть, – просто срыв. Да, конечно, – срыв!

Сколько ему было? Двадцать два, кажется? Он буквально смотрел мне в рот, даже подражал кое в чем. Я видел это и внутренне посмеивался над ним. Ах, стажер Ванечка Лунько… Пустота во мне ширилась, наполняясь дикой тоской. Я прекрасно понимал, что ожидает меня. Но мучительнее всего было осознавать, что не я, а кто-то другой будет искать и непременно найдет убийцу Ванечки Лунько.

Непосвященным покажется странным, но за пятнадцать лет работы в розыске я впервые был свидетелем смерти сотрудника милиции. Вообще-то навидался всякого, но в такой ситуации оказался впервые, хотя мне доводилось до этого брать опасных и вооруженных преступников. Видимо, я как-то привык к тому, что операции, выпадавшие на мою долю, были бескровными. Объективно это было прекрасно – говорило о том, что времена изменились к лучшему. Но ведь имелся опыт моих старших товарищей – того же генерала, к примеру. Или – Сергея Андреевича Пахотного, сидевшего сейчас справа от него… Но я за пятнадцать своих «бескровных» лет как-то перестал учитывать его. И вот расплата.

– А кем оказался неизвестный? – Генерал протер, наконец, свои очки и водрузил их на широкую переносицу. – Выяснили?

– Журналист. Гелиодор Сергеевич Титаренко. Сорок два года. Женат. Сыну шестнадцать, – сухо доложил Пахотный.

Поскольку я был отстранен от служебных дел, эта информация была мне неизвестна. Но, как худо мне не было, я автоматически фиксировал данные, полученные моими товарищами.

– Странное имя – Гелиодор… Что еще? Секундочку… – Генерал взялся за трубку заверещавшего телефона. – Так… Так… А куда они раньше смотрели, – гаркнул генерал в трубку, – куда?! Да, срочно! Срочно!

За четыре последних года я общался с генералом довольно часто. Такова была специфика должности, на которую меня назначили после десяти лет работы в райотделе. Сам по себе этот перевод из райотдела в областное управление произошел по «вине» генерала, обратившего на меня внимание после одного каверзного дела. За глаза меня называли его «любимчиком». И в этом была доля истины – генерал благоволил ко мне. Причина – целая серия удачно разрешенных дел. Как у любого крупного руководителя, у генерала была известная слабость: ревниво опекать проведение той или иной операции, взятой им под личный контроль. И если дело разрешалось точно и в срок, генерал, ощущая естественную к нему причастность, соответственно проявлял к сотруднику симпатию. Обычно это выражалось в том, что он частенько приглашал его «посоветоваться». «Коллега», «старина» – эти словечки так и летели в твой адрес. Откровенно говоря, каждый из нас жаждал услышать генеральское «старина», считая это высшей для себя похвалой…

• 1/18
• Следующая