Воровское небо - Асприн Роберт Линн - Страница 40

Если верить городским сплетням, звали странного незнакомца Пастухом, и однажды Зип сам видел, как Пастух остановился напротив развалин, в которых устроились пасынки, а потом проехал во двор…

Во двор с ветхой, полуразвалившейся конюшней, где пасынки держали своих лошадей.

Это не давало Зипу покоя, глодало его изнутри.

И он пролил свою кровь на древние камни алтаря, надеясь, что бог илсигов примет жертву и ответит ему. Да какая теперь разница — пусть это будет хоть дьявол илсигов, — только пусть это будет бог или дьявол коренного народа Санктуария, а не каких-нибудь гнусных иноземных захватчиков!

И вот, наконец, что-то засветилось в трещинах между камнями — засветилось, и почти сразу вновь погасло, исчезло.

— Чего ты хочешь? — вскричал Зип, упав коленями на грязный булыжник двора и ударив по коленям кулаками. — Что я должен сделать, чтобы меня услышали?!

До рассвета оставалось около часа. Было очень тихо. И в этой тишине Зип услышал медленный, гулкий перестук подков по каменистой мостовой на Дороге Храмов. Непонятно почему, но этот неторопливый стук подков показался Зипу зловещим, пугающим, таящим неведомую опасность. Ему казалось, надвигается самое ужасное, что только существует в этом мире. Зип знал, что за всадник соскочил с лошади, которая остановилась у поворота в его потайную аллею. Он знал, что за тень загородила узкий проход и кому принадлежит этот низкий, звучный голос:

— Ну, и чего же ты хочешь от богов?

— Н-не знаю… — признался Зип. Он стоял на коленях перед громадной тенью и чувствовал, как его пронзает ледяной холод и сам он становится холодным, словно утопленник, выловленный в Белой Лошади.

— Малыш, о чем ты молился?

— Я…

Нет, он молился не об отмщении. Кроме того, это опасно — ответить слишком быстро или, не дай бог, ответить как-то не так.

Зип чувствовал это. И еще он чувствовал, что влип в самую крупную неприятность за всю свою жизнь и жизнь его сейчас висит на волоске, и что…

О боже, он спал с ранканской женщиной и перестал жаждать мести, перестал спать с ней только ради того, чтобы попрать честь ранканки. Подумать только — теперь он спит с ней только потому, что она ему нравится, потому, что она совсем не такая, как остальные женщины ее народа, она добрая и хорошая, она может быть грубой, как портовая шлюха, и нежной, как сладчайшие мечты… Он привык к ней, к ее непредсказуемости, он никогда не мог сказать заранее, какой она будет, как не мог сказать, почему он чувствует именно то, что чувствует. Но Зипу было с ней необычайно хорошо, и он не смог бы с ней расстаться…

Он думал о разврате, стоя лицом к лицу со своим богом. Но по-другому просто не получалось, и вопросы поражали его прямо в сердце.

Незнакомец во второй раз спросил:

— О чем ты молился?

Это в самом деле был Пастух, собственной персоной. От него веяло ледяным холодом и сыростью.

— Не знаю, — признал Зип. И склонил голову, запустив пальцы в растрепавшиеся волосы. — Я больше ничего не знаю…

Пастух сказал:

— Никогда, слышишь, никогда не относись к богам с предубеждением.

— Пре… Пре… — что? — Зип рискнул поднять голову, глянул на огромную тень и увидел, как блеснули огненно-красным узкие глаза на тигриной голове, выраставшей из лошадиного торса.

— Сейчас объясню, — как ни в чем не бывало продолжал Пастух. — Не правильное стало правильным. Неприятности закончились. Жизнь понемногу наладилась, стала спокойной. Но этого ли тебе хотелось? Пойди на Базар — гадалки-предсказательницы за ломаный медяк наобещают тебе того же. Кровь стоит дороже.

Да этот незнакомец над ним просто смеется! Зип вскочил, схватившись за нож. В его душе клокотал безрассудный гнев. Человек может снести многое, но только не насмешки над его жертвой.

— Не правильное стало правильным, — не обращая внимания на его гнев, спокойно и веско повторил незнакомец. — А что, если ты тоже — не правильный? Что, если не было ранканцев, чтобы излить на них твой гнев и ненависть? Можешь ты представить свою жизнь без этого, а?

Зип не мог. Он не мог представить, где бы он сейчас оказался и как бы сложилась его жизнь, если бы не было Рэнке. Но Рэнке пал сам собой, и он, Зип, для этого совсем не понадобился.

— Ты спишь с ранканкой, — продолжал Пастух. — Тебе нужен Рэнке, парень, тебе нужна она — для того чтобы любить. Потому что, если ее не станет, у тебя вообще ничего не останется. Вот тебе и ответ. Ответ на твою молитву.

Зип опустил руки. Его била мелкая дрожь — он понимал, что все, сказанное Пастухом, правда.

Всадник на огромной лошади глинистого цвета проехал мимо. Подковы неспешно цокали по камням мостовой, все дальше и дальше в темноту, к святилищам богов, которые выстроились по обеим сторонам Дороги Храмов.

Свет на алтаре угас. Только воздух по-прежнему был очень холодным. И вдруг камни алтаря разлетелись во все стороны и покатились по булыжной мостовой.

На рассвете Тасс-вор стоял на углу набережной, угрюмый и мрачный, как грозовая туча, и следил за домом. Он видел, как Ишад вышла и как вернулась в сопровождении мужчины — хорошо одетого мужчины, надо сказать — и еще с ними были женщина и оборванный попрошайка-нищий. Тасс не мог понять, что тут затевается, но любопытство придало ему храбрости, и перед самым рассветом он, видя, что Ишад все не идет, подобрался к самой железной ограде и дотронулся до кованых ворот.

И вскрикнул от боли — руку обожгло ужасным холодом.

На воротах, которые светились в предрассветной мгле призрачным голубым светом, сам собой вдруг лязгнул засов — и они открылись, словно приглашая войти. Тасс застыл на месте, испугавшись до полусмерти и в то же время испытывая нестерпимое желание войти. Что-то настойчиво нашептывало ему — с истинно воровским пренебрежением к греху и благоразумию, — что надо бы получше ознакомиться с этим местечком. На нем сейчас была прекрасная одежда, которую подарила Она, так почему бы ему не присоединиться к тем, другим людям в красивой одежде — разве он не один из них? Зачем же лишать себя удовольствия, оставаясь в стороне?

«Вперед! — шепнул внутренний голос. — Ну, давай же, вперед! Вперед!»

И Тасс шагнул раз, другой — не то чтобы ему этого в самом деле очень хотелось… Но вот он уже ощутил под рукой гладкий металл ворот, вот уже ворота остались позади…

Он прошел по дорожке и углубился в буйные заросли кустарника, туда, куда падал косой луч света, пробившийся сквозь щель в ставне. Тасс продвигался по кустам очень осторожно, стараясь не шуметь, и выбрался из зарослей у самого дома, прямо под окном.

Он очень, очень осторожно приник к щели в ставнях, заглянул внутрь…

Заглянул в комнату, где в окружении множества ослепительно сиявших свечей сидела ведьма. Сидела прямо на полу, посреди груды ярких шелковых нарядов. Бледная, с закрытыми глазами, ведьма странным образом водила руками — и тени на заваленном вещами полу превращались в какие-то фигуры.

Тасс был уверен, что это колдовство — то, за чем он сейчас подсматривал. Самое настоящее опасное колдовство — такое же, какое он видел в небе и на улицах Санктуария в былые годы, когда повсюду бродили живые мертвецы, а в гавани бушевали молнии и чудовищные водовороты…

Кому, как не вору, знать, когда он переходит границу дозволенного? И Тасс осторожно двинулся было обратно, в заросли, когда вдруг захлопали крылья, налетел порыв ветра, хрипло закаркал ворон…

И створки ставен резко распахнулись, хлестнув вора по лицу, — Тасс оказался лицом к лицу с мужчиной, который выглядывал из окна. Мужчина выругался, Тасс вскрикнул и бросился бежать, напролом через заросли, по единственной известной ему дороге — к железным воротам…

Но ворота с леденящим душу лязгом захлопнулись у него перед носом и вспыхнули, охваченные бледно-голубым, сиянием. Тасс резко развернулся — на скрип открывшейся входной двери дома.

И пошел к двери, против воли, но пошел — его тело двигалось само собой, и расстояние до шатких ступеней крыльца становилось все меньше и меньше…