Сезон штормов - Асприн Роберт Линн - Страница 49

Устремив на него взгляд своих темно-карих, почти гранатовых, но совершенно холодных глаз, она произнесла:

— Тебя ждут к обеду завтра поздно вечером. Не бойся, тебе ничего не угрожает. Ты должен быть в этой одежде. Место тебе известно. Там давно не бывает никто из людей и сплошь серебрится вода. Серебро принадлежит тебе, о Сын Тени и Полумрака, Избранник народа илсигов. Так приходи же завтра сразу после захода солнца в пристанище повелителя воздушного океана.

С тем же бесстрастным видом она сунула ему в руки свою ношу, повернулась и убежала с развевающимися по ветру вдогонку за ней иссиня-черными волосами, утопая в ворохе своих бесчисленных трепещущих, как бабочки, желтых юбок. Ганс стоял, тупо глядя ей вслед, пока она не скрылась за углом. Потом он все же решил взглянуть на то, что ему преподнесли. Выдержанная в голубовато-зеленых тонах, скромно украшенная золотой вышивкой, представшая перед его взором туника была необыкновенно красива, плащ же в дополнение к ней был выше всяких похвал. Великолепный наряд!

Конечно, в Санктуарии можно иногда встретить такую красивую одежду. Но.., ни у девушки-танцовщицы, ни у юнца, зарабатывающего себе на жизнь воровством, таких нарядов не было и быть не могло.

Откуда же взялась такая необыкновенная ткань?

И тут же он подумал, как бы отвечая на вопрос:

Да все оттуда же, откуда донеслись до меня эти слова, не имевшие никакого отношения к Мигнариал, так как не она произносила их. Опять эти же выражения: Сын Теней и Полумрака, Избранник народа илсигов!

Сильнейшая дрожь вдруг охватила Ганса и еще долго-долго не отпускала его.

— Добрый день, Ганс! Э, да я вижу, ты с прибытком?!

С этими словами повстречавшийся Гансу знакомый расплылся в понимающей улыбке, да и о чем еще он мог подумать?

Где, спрашивается, смог бы Ганс раздобыть этот ворох роскошных одежд, если не в результате хорошо спланированной и ловко осуществленной кражи со взломом?

Ганс довольно долго и сосредоточенно рассматривал, опустив глаза, свои ноги, прежде чем смог заставить себя сдвинуться с места. И зашагал прочь, тщетно пытаясь сделать свою ношу менее заметной для окружающих, не без основания опасаясь, что либо его выследит кто-нибудь из городской управы, либо он попадется на глаза дворцовому церберу. А может, случится и так, что один из тех доброхотов, кому до всего есть дело, заметив его на улице, захочет сдать властям или же просто сболтнет, что Гансу удалось, мол, стянуть где-то красивую дорогую одежду, так что денег, вырученных за нее, ему с лихвой хватит на то, чтобы расплатиться за жилье на год вперед.

Гансу и раньше приходилось получать таинственные послания, над разгадкой которых нужно было немного поломать голову. Так поступил он и на этот раз.

Он знал, куда его приглашали. (Приглашали? Вызвали!) На вершине скалистой горы, которую теперь называли Орлиным Клювом, стоял длинный заброшенный дом. Теперь это были почти развалины, а в свое время, много лет тому назад, этот великолепный особняк его бывший владелец, он же и архитектор, гордо называл Орлиным Гнездом. Немного поодаль, за поваленными и разбитыми колоннами с кучей камней у подножия, находился старый колодец с полусгнившим срубом. Внизу на самом дне колодца томились в ожидании две кожаные сумки, точнее, два седельных вьюка. Ганс знал об их существовании, так как сам их туда и забросил, хоть и не совсем по своей воле — так уж получилось… И, конечно, Ганс очень надеялся, что они до сих пор лежат там, ведь они набиты серебряными монетами, среди которых попадались и золотые.

Это был выкуп за символ власти правителей Рэнке, так называемый жезл Сэванх, который был украден из дворца правящего принца вором по прозвищу Шедоуспан. Принцу было известно, где находятся деньги, но он не возражал против того, чтобы они остались собственностью Ганса. Как-никак, разоблачив шпиона, Ганс помог раскрыть государственный заговор и спас тем самым репутацию принца, а может быть, и его жизнь.

Если бы не конь и тот убитый принцем человек по имени Борн, Ганс предпочел бы, конечно, иметь это сказочное богатство в своем распоряжении, а не «хранить» его глубоко под землей, в этом узком колодце, в котором, похоже, он когда-нибудь сломает шею!

Итак, он собрался пойти в усадьбу Орлиный Клюв. На обед во тьме кромешной в это глухое и пустынное место. Он так и сказал об этом Лунному Цветку вполголоса. Надо же, снова приходится ему обращаться к ней за нужной ему информацией и советом (Мигнариал в тот момент, когда он пришел, не было дома, и это вполне устраивало как Лунный Цветок, так и его самого)!

В своей старой, не поддающейся описанию тунике мышиного цвета сидел он перед ней, расставив и подняв к подбородку согнутые в коленях ноги, обутые в запыленные сапоги на высоком каблуке. И всего лишь три ножа были при нем в тот момент.

Он сидел на земле, Лунный Цветок — в своем кресле. Переполнявшее все ее тело возбуждение хорошо скрывали бесчисленные юбки самой невероятной расцветки: красного и зеленого, охряно-желтого и голубого, зеленого и какого-то еще непонятного оттенка. А на коленях у нее лежал его новый роскошный наряд.

Она то ощупывала и гладила его, то обнюхивала, то, закрыв глаза, пропускала тонкую ткань между своими пухлыми ладонями. Сопровождались все эти манипуляции тем, что она непрерывно шевелила губами почти сиреневого цвета. Учащенное дыхание ее стало постепенно замедляться, почти перестала вздыматься необъятная грудь, реже стал пульс, и почти прекратились бормотание и шепот. И вот наконец плавно и незаметно она вошла в транс — в образе огромного толстого кота.

Она была матерью одиннадцати детей, девятерых из которых вырастила и среди них одного даже с особым даром, талантом и возможностями.

Теперь она, как и в прошлый раз, ворожила Гансу, и это не доставляло ему особого удовольствия. Она, кстати, тоже, хоть и была в трансе, особого счастья не испытывала.

— Я вижу тебя, мой дорогой мальчик, совершенно преобразившегося в этом роскошном одеянии, и я вижу.., огромный, залитый ярким светом зал… О-о! О! О Ганс.., это, это же Он!..

И Ганс здесь, и Он здесь, Он, Он сам — бог Илье, величайший из богов, Илье! И я вижу… А-ах! Мне не нравится то, что я еще там вижу, потому что это Мигни, моя Мигни, рядом с тобой и Повелителем всех божественных сил!

Услышав ее слова, он хмуро кивнул головой. Мигни — это было ласкательное имя ее дочери. Так или иначе, он понял, Мигнариал принимала участие в этом.., что бы это ни было!

— А-ах! Вот и Ганс, с мечом в руке, как настоящий воин, сражается.., во славу господа бога, Ганс, истинный солдат, я вижу его.., во славу бога, против бога!..

Против бога! О Отец наш, всевышний Илье! Что все это значит? Что же ты делаешь со мной?

Вдруг у него возникла идея.

— А кто.., кто вручил мне этот меч?

— Поб… Нет-нет, молочный брат. А-ах! Пасынок. Да.

— А кто, кто передал мне одежду? Разве это была Мигнариал?

— Мигни? Нет, да нет же! Она у меня хорошая дев… Ах!

Я вижу ее! Эши! Да это сама Эши дала тебе одежду, Га… — Тут ее охватила дрожь, она как-то вся сжалась, а затем глаза ее вдруг ожили, и она вполне осмысленно взглянула на Ганса.

— Ганс, я тебе гадала? Узнал что-нибудь важное для себя?

Он утвердительно кивнул. Но согнать с лица угрюмое выражение ему не удалось.

— Да, ты гадала, о дорогая Цветок Страсти! На этот раз я останусь в долгу у тебя, эта монета не в счет!

(Которую она уже успела опустить в то теплое уютное гнездышко у себя на груди, которое она именовала дарохранительницей.) — Эши! — вслух размышлял Ганс. — Эши!

Ревнивый и необычайно вспыльчивый бог Илье создал весь окружающий мир и заселил его человеческими существами, сотворенными им из тех частей своего тела, без которых можно было обойтись. Из двух лишних своих пальцев на ноге он создал небожителей, и вот по прошествии многих и многих веков первенец его, бог Гандер, бросил вызов своему создателю. В единоборстве с Ильсом Гандер не устоял и в наказание за дерзость был изгнан с небес на землю. Дочь его Шипри, наоборот, отличалась примерным поведением, и всевышний повелитель Илье пощадил ее — уложил в свою постель. Именно так стала она Святой матерью-прародительницей, родив ему нескольких сыновей, Шильза, Анена и Туфира, а затем еще близнецов Шальпу и Эши, причем Эши была первой из ее дочерей. Поведение небожителей обсуждению не подлежит. Первенцем-наследником был провозглашен Анен, так как истинного первенца, Шильза, убил в припадке гнева, взяв тяжкий грех на душу, невыдержанный и ревнивый Илье.