Уддияна, или Путь искусства - Артемьев Илья - Страница 7

— Значит, для этого я должен стать цветком?

— Вот именно. Не обязательно цветком. Можно камнем. Или тараканом.

— Похоже, это твои любимые животные.

— Не остри, да еще так неумело. Кстати, юмор для тебя — тоже закрытая вещь.

Хорошо смеется только свободный человек.

— Свободный и сильный — это одно и то же?

— Вовсе нет. Свободному человеку легче стать сильным, чем наоборот. Свобода легко впитывает любые качества, а сила зачастую бывает туповата. Кстати, свободный человек может выбрать быть слабым — на то он и свободный.

— Давай вернемся к тараканам.

— Давай. Чтобы стать собой, надо научиться быть другим. Нет нужды быть тараканом и пожирать объедки — достаточно просто побывать в его шкуре.

Разумеется, временно. А там, глядишь, — понравится. Учись принимать любой облик — только так можно выйти за границы страхов и прочей дребедени. Учись чувствовать мир изнутри, искать новый опыт. Пойми, твои клетки по сути идентичны клеткам любого живого существа, их объединяет единая память, единое сознание.

Когда-то ты был динозавром, когда-то — водорослью. Ты можешь найти общий язык с летучей мышью, белкой, змеей.

— По-моему, ты говоришь нереальные вещи. Или такое доступно только высоким магам типа Дона Хуана.

— Да плевать мне на твое мнение! Подумаешь, он настолько крут, что может себе позволить сомневаться в том, чего никогда не пробовал. Ты думаешь, что должен верить мне? Чушь собачья! Просто вместо того, чтобы внимательно слушать, ум городит убогие концепции, ограничивая свои возможности. Не надо мне твоей веры, я не священник и не Дон Хуан! Я хочу, чтобы ты умел слушать с доверием — так можно слушать человека, можно — шум дождя. Может быть, дождь говорит важные для тебя вещи? Он не требует веры — он ждет доверия. Улавливаешь разницу?

— Ну, допустим.

— Ни хрена не «допустим». Вера — это настройка ума. Ты подчиняешь ум определенной, приемлемой для него концепции, и запускаешь на полную катушку, подчиняя чувства и эмоции. Вера — это слепой, глухой и безумный баран.

Идеальный христианин идет на крест, не задумываясь, зачем ему самому это нужно.

Мусульманский фанатик взрывает автобус с детьми, считая, что его Аллах искренне в этом нуждается. Иудейский фанатик убивает мусульманского фанатика, и дальше — бесконечная кровь, резня, страдания. Вот тебе вера.

— А доверие?

— Доверие — совершенно другая штука. Оно не закрывает, а открывает сердце.

Доверие не нуждается в концепциях, оно не выносит оценок. Если ты доверяешь человеку, ты просто соглашаешься разделить с ним его путь. Ты становишься его компаньоном, сотрудником, а не слугой. Доверие — это чуткие глаза и уши, внимательный и незакрепощенный ум. Это осознание.

— По-твоему, в вере нет доверия?

— Нет и быть не может. В вере нет свободы, а доверие — это свобода. Рабом быть легко — вот почему так мало людей по-настоящему понимало Христа, вот почему ни одна из ведущих религий не имеет ничего общего с их основателями. Хорошо быть рабом Самого Главного Хозяина.

— Допустим. Но давай вернемся к «гиперреальности». Это упражнение входит в твое Искусство?

— В Искусство входит все. Абсолютно все. Слушай внимательно. Люди Искусства используют для практики все, что входит в их жизненную сферу, любой опыт. Взять тебя. Во сне ты получил определенные ощущения — это уже данность, готовый материал для работы. Приснись тебе другой сон, пришлось бы использовать его.

Здесь нет никаких особенных целей — ты спонтанно разрабатываешь вещи, которые приходят к тебе сами. Если человек сломал ногу, можно использовать для работы боль, увечье, состояние временной неподвижности, наконец непривычные условия больницы, соседей по палате, врачей, медсестер.

— С какой целью?

— Не с целью, а с надеждой на то, что это приведет тебя к цели. На пути Искусства цель становится ясна тогда, когда осталась уже далеко за спиной.

— Ты хочешь сказать, что упражнения с цветком и прочее ты просто выдумал, пользуясь случаем?

— Пользуясь твоим случаем. Неожиданно для себя ты набрел на необычный опыт.

Просто глупо его не использовать. И довольно разговоров! Каждый раз, практикуя «врастание», мягко задерживай взгляд на каком-нибудь предмете. Желательно, чтобы это был малоподвижный предмет, например, куст или камень. Вслед за тем понемногу вспоминай обстоятельства своего сна: как ты засыпал, что ты думал при этом, с чего начался сон, цвета, формы, состояние удивления — словом, вспоминай все, перебирая воспоминания, как бусинки четок. Мало-помалу ты наткнешься на свою «гиперреальность». Войди в нее мягко и бережно, как если бы ты переводил за руку маленького ребенка через дорогу. Не насилуй себя. Как только ум начнет отвлекаться, вдохни-выдохни и снова возвращайся, можешь с другого конца. Броди по своему сну в поисках нужного тебе ощущения. Как только оно станет отчетливым, позволь ему увлечь себя. Это важно: не ты, а оно начинает игру. Добейся, чтобы твоя пассивность стала совершенной. Отступай и возвращайся, пока не попадешь в цель, как шарик для гольфа в лунку. Стань зыбким, как ткань сновидения. После этого делайся своим камнем или кустом.

— А что потом?

— Суп с котом! Ничего особенного. Придется возвращаться.

— А если не захочется?

Халид вдруг стал серьезным и задумался.

— Иногда ты задаешь совершенно идиотские вопросы, иногда — исключительно тонкие. Некоторые так и поступают, но это не путь Искусства. На пути Искусства ты всегда остаешься сам собой, и чем больше удаляешься от точки ученичества, тем тяжелее это дается. Слишком много соблазнов…

— Каких соблазнов?

— Разных. Соблазн овладения силой, соблазн управления людьми, соблазн власти.

Никто от этого не застрахован.

— Вот видишь, а ты упрекал меня в наркомании. Вероятно, судишь по себе?

— Да ни по ком я не сужу. Невозможно предугадать, какой путь кого увлечет. На пути Искусства вообще нет никакого пути.

Мы помолчали. Я отошел в сторонку и попробовал упражняться в «гиперреальности», но мысли шумели и сосредоточиться было невозможно. Потоптавшись в кустах, я вернулся к Халиду. Он откинулся на траву, подложив под голову руку. Снова и снова я рассматривал его лицо. Он был похож на тысячи своих единоплеменников — смуглый, черноволосый, слегка небритый, с большими черными глазами. Его трудно было узнать в толпе.

— Халид, расскажи мне об Искусстве.

— Как всегда, в двух словах?

— Можешь в трех.

— Ладно: Искусство — это искусство.

— Очень понятно.

— Кто может, пусть скажет лучше.

Снова зависло молчание.

— Хорошо, — вернулся я к разговору. — Кто основал Искусство, где оно возникло, как ты научился ему?

Халид лениво жевал травинку.

— Это тайна?

— Да нет. Когда-нибудь ты узнаешь все в тонкостях, но тебе это будет безразлично. Пока ты ждешь конкретных ответов, вернее, их ждет твой ум. Пусть так. Кое-что сказать я все-таки могу. Ты же знаешь, я приехал из Афганистана.

Эта страна не всегда была тем, что есть сегодня. Когда-то она называлась Уддияна и была частью Индии. Еще раньше… Допустим, это неважно. В Уддияне родился Падмасамбхава — величайший маг, принесший в Тибет буддизм. Мало кто знает, что Падмасамбхава был человеком Искусства, и с его помощью он стал вначале магом, потом буддистом, потом великим учителем, и, наконец, святым. Но это просто пример. Искусство никто не создавал — оно было всегда. Тысячи людей Искусства жили и умерли в полной безвестности, но это не помешало им достичь величайшего совершенства. На самом деле, они и не подозревали, что имеют отношение к Искусству.

— Значит, Искусство — это не учение?

— Конечно, нет. Это дух, который наполняет некоторые методы.

— Какие методы?

— По сути, любые. Христианские, буддийские, фрейдовские — не имеет значения.

На пути Искусства важно поймать дух и следовать за ним.

— Куда следовать?

— Да никуда. Я же говорил тебе — целей нет. Их порождает ум, а он — всего лишь часть большого целого. У других частей цели отсутствуют.